Зеркало и чаша - Дворецкая Елизавета Алексеевна (серия книг txt) 📗
Девчонка выскочила в верхние сени, пугливо пряча глаза. Она боялась молодую княгиню, которая за все время ни разу не улыбнулась и не сказала ни слова, кроме коротких приказов.
— Говорят, воевода Секач поехал посмотреть, как там князь полотеский, — робко доложила девчонка, вернувшись. И добавила, словно хотела снять с себя непонятную вину: — Воевода Красовит сказал.
Избрана кивнула и взмахом руки отослала девчонку. Она была даже довольна отъездом Секача — наконец-то старый кабан по-настоящему взялся за дело! Но неприятным было то, что он уехал, не предупредив ее. Неприятным, но не удивительным. После произошедшего Избрана не расчитывала не только на доверие Секача, но даже на простую учтивость. Если все это кончится... когда все это кончится как следует, от Секача нужно будет избавляться.
С Секачом уехала довольно большая часть дружины, Предвар отправился на охоту. Избрана надеялась, что действительно на охоту. Из бояр в Радомле остались только сам хозяин и Красовит. Оба они ни разу за день не попались на глаза Избране, и непривычная пустота и тишина вокруг начали ее тревожить. В самом воздухе носилось что-то неприятное, беспокоящее. Избрана волновалась, сама не зная из-за чего, и с нетерпением ждала возвращения Секача.
Под вечер, когда воздух посерел, к ней вдруг заглянула девчонка. Зная, что княгиня не любит возле себя чужих, она несла свою нехитрую службу в верхних сенях.
— Воевода идет! — пискнула девчонка в дверную щель и скрылась, не успев даже сказать, какой воевода.
Ожидая Хедина, который единственный находил в себе смелость и охоту нарушать ее одиночество, Избрана сидела у стола, не поднимая головы. Перед ней лежал кожаный мешочек, в котором хранилось зеркало, но за все эти дни Избрана ни разу не испытала желания достать заморское чудо. У нее не было желания смотреть в глаза даже самой себе, а при мысли о том, что может привидеться Зимобор, она ощущала настоящий ужас. Теперь-то он не улыбнется! «Вот до чего ты все довела! А ведь я предупреждал!» — как живой представлялся ей голос старшего из братьев, суровый, осуждающий. А пока она сидит в этой дыре, он, брат, уже может быть в Смоленске.
— Здорова ли, княгиня? — раздался от порога низкий голос Красовита.
Избрана, очнувшись от задумчивости, в удивлении подняла голову. Сын Секача стоял у двери, точно не решался войти. Нерешительности за ним раньше не водилось.
— Здорова, — осторожно ответила Избрана. — Что ты вдруг обеспокоился?
Красовит молчал, и она добавила:
— Заходи, раз уж пришел. Садись.
Красовит медленно шагнул в горницу и сел — в здешней тесноте ходить далеко не приходилось. Скамья скрипнула. Избрана пошевелилась, жалея, что ей некуда отодвинуться, — в тесной горнице огромный Красовит занял сразу слишком много места. Шапку он вертел в руках и внимательно рассматривал, как будто сам не знал, как ему в руки попало это диво. Избрана была в недоумении: как это все понимать? Красовит никогда не являлся к ней просто так. А если пришел по делу, то почему молчит?
— А ты сам-то здоров ли? — спросила она. — Что-то я тебя не пойму.
— Не поймешь... — повторил Красовит. — Много ты чего не понимаешь, матушка...
— Опять! — в досаде воскликнула Избрана. — Это я уже слышала. Еще в Смоленске. Уж какой разум мне Перун дал, с таким и буду справляться. А вы, разумники, посоветовали бы чего. Ты уж не с советом ли пришел?
— Не знаю. — Красовит мельком глянул на нее и опять уставился на свою шапку.
Весь день он обдумывал вчерашнее решение дружины и пытался понять, что же ему не нравится, откуда в нем это смутное неудобство, похожее на угрызения совести. В чем и перед кем он виноват? Вроде бы ни в чем. И любви между ним и княгиней не водилось, и ласковой к нему она не была. Но при мысли о том, что дружина, много здоровых и сильных мужчин, хочет женщиной купить себе безопасность и почет, притом женщиной, которую они все не так давно признали своей княгиней и которой клялись в верности... В этом было что-то неправильное.
Да, у смолян не осталось другого выхода. Но завели княжество в чащобу они все вместе, почему же должна расплачиваться одна Избрана? Почему ее, дочь князя Велебора, нужно силой отдать тому, за кого она по доброй воле никогда бы не пошла? Хорошая она княгиня или плохая, но этим решением дружина не прибавила себе чести. А Красовит задумывался о своей чести гораздо больше, чем это можно было предположить по его грубоватому лицу.
— Послушай меня, — наконец решившись, твердо сказал он и поглядел в глаза Избране. И в его глазах она увидела отражение такой серьезной мысли, что только кивнула в знак согласия. — Ты не шуми, а подумай, — продолжал Красовит. — Отец мой уехал не просто так. Хочет он со Столпомиром помириться. А чтобы помириться, надумали тебя ему в жены отдать. Если Столпомир согласится, то сам за тобой сюда приедет. Нравится тебе это?
Избрана смотрела на него огромными от изумления глазами. Новость потрясла ее настолько, что поначалу она даже не нашла слов. В ней вскипело возмущение, гнев на всех этих людей, которые хотят сделать ее жертвой. Ее, княгиню, отдать, как бессловесную холопку... Если бы Столпомир взял ее в плен... А то сами, свои же... Даже после всех бед это не укладывалось в голове.
Задыхаясь, Избрана встала и шагнула к Красовиту. Он порывисто вскочил, словно хотел защититься. Голова его сразу оказалась много выше головы Избраны, и эта внезапно выросшая преграда пресекла ее порыв. А потом она сама постаралась взять себя в руки. Красовит смотрел на нее не с торжеством, а с досадой. «Как же ты не понимаешь?» — словно кричал его взгляд. И вдруг Избрана осознала: он пришел вовсе не для того, чтобы унизить и осмеять ее, а для того, чтобы ей помочь.
Как волна от камня, Избрана подалась назад и снова села к столу. Сердце ее громко билось, дышать было трудно. Красовит смотрел в ее побледневшее лицо и замечал все то, чего не замечал прежде: как она похудела, побледнела, осунулась. Незаметно для нее самой ее прежняя величавая надменность сменилась выражением болезненной тревоги и тоски. Теперь ей приходилось делать усилие, чтобы взглянуть кому-то в глаза, ее пальцы все время теребили то край одежды, то кончик косы, а плечи передергивались, как от резкого звука. Она старалась держаться, но в ней что-то надломилось, и ей больше не по силам выносить все это — и власть, и войну, и поражение.
