Ах, Маня - Щербакова Галина Николаевна (книги полностью TXT) 📗
– Да, – говорил Егоров. – Конечно. Какой может быть разговор.
Он остолбенело ждал, пока Женя бегала за бумагой и ручкой. Потом она присела за стол и положила ногу на ногу. Егоров потерял сознание от ее круглого, блестящего колена. А она что-то быстро писала, а в чепчике тряслись ее бигуди, и кончик пера бегал борзо, а пальцы, что держали ручку, были круглы, розовы и с маникюром в точечку… Марика! Рок…к…
– Я вам пришлю свой материал о Мане, и вы им будете трясти во всех инстанциях… Надевайте все регалии и ходите, ходите… У вас много орденов?
– Им-ме-ется, – промычал Егоров.
– Нацепите! – строго сказала Женя. И вдруг вскочила.
– У меня идея! Мы сегодня, сейчас же пойдем в исполком. Надо, чтоб они были на банкете… Эта солоха Маня наверняка об этом не подумала. Идите одевайтесь!
Егоров шел как во сне. На периферии сознания проклюнулась мысль: придут из исполкома, а тут висит флаг… Может же возникнуть справедливый вопрос – по какому праву? Но представив, что рядом с ним будет божественная женщина, Егоров так браво цокнул копытом, что проходивший мимо Сергей встал в струнку и прокричал: «Служу Советскому Союзу!»
– Вольно! – милостиво сказал Егоров. – Живи. Он шел облачиться и уже твердо знал: он сумеет защитить Манин флаг, если что… Сумеет. Ничего страшного.
За два часа до назначенного времени снова пришла пьяная Дуся. Она принесла огромный букет кое-как нарванных цветов и, не говоря никому ни слова, стала заталкивать его в большой пятилитровый бидон.
– Поставлю и уйду, – бормотала она. – Плевала я на всех. Тоже мне гости… Я эту Женьку умываться учила. Грязнуха была… Тьфу! А сейчас и не смотрит… Ну и черт с тобой, москвичка шелудивая! И хоровика это-го позвала… Спое-о-мте, друзья! Ведь завтра в поход… Аллилуйя! Аллилуйя! – Дуся остервенело запихивала цветы, ломая стебли, головками вниз, вся обрызгалась, пока Маня не забрала у нее все и, обняв за талию, не повела в дом. Зинаида покачала головой.
– Что водка делает, что делает? Хорошая ведь женщина, а погибла…
– Давно она пьет? – спросила Лидия.
– Да всю жизнь. Смолоду начала по глупости, а потом остановиться не смогла. И сидела по этому делу, и лечиться ее посылали, все мимо. А что, Лидочка, в Москве пьют?
– Еще как, – махнула рукой Лидия. Они теперь расставляли тарелки и маленькие граненые стаканчики для вина.
– Вот сами же и ставим, – сказала Лидия. – Не для кефира ведь…
– Нет, ты скажи, – слышалось громкое пьяное рыдание Дуси, – скажи: что такое человек? Что? Одежка? Должность? Или, может, физиономия? Я знаю – не то, не другое, не третье… А четвертое… Человек – это фортуна. Кому ясным личиком, кому задницей. Маня! Нам с тобой задницей. Так чего ж мне не пить, если мне не только за себя, а и за тебя обидно? Чем мы хуже Женьки? А Зинка ее вообще в сто раз красивее. Но у той фортуна, а у нас с тобой задница.
– Перестань ругаться! – успокаивала ее Маня.
– Обидно! – рыдала Дуся. – До слез. Нет правды и не было никогда. Только я это тебе вслух говорю, а ты мне так не скажешь, потому что тебе в этом стыдно признаться.
– Не в чем мне признаваться, – отвечала ей Маня.
– Маня наша – партизан, – сказал Ленчик, прислушиваясь. – Не дает никаких показаний. – Он уселся за стол, с нескрываемым удовольствием поглядывая на расставляемые стаканчики. Он даже сделал глотательное движение, живо вообразив себе предстоящее.
Лидия подумала: надо бы ей уйти. Пусть с Зинаидой попробуют поговорить при свете. Все-таки больше им не встречаться, так надо, чтоб хоть что-то вспомнилось. Она забытым деревенским жестом вытерла руки об фартук и, будто что-то вспомнив, побежала к дому. Она не видела, как насмешливо улыбнулась Зинаида, а Ленчик ничегошеньки не понял! Убежала? Значит, надо. Остались вдвоем – поговорят. Не стоило создавать условий, Ленчик тонкостей не воспринимал.
– Ну, – спросил он, как спросил бы и при Лидии, – ты, значит, еще не на пенсии?
– Не на пенсии, – ответила Зинаида.
– А сколько выработаешь? – живо интересовался он.
– Да мне хватит, Леня, – засмеялась Зинаида. – Я нетребовательная.
– Зря, – строго сказал Ленчик. – Зря. Я вот смотрю на Маню и грешным делом ее ругаю. Прийти к старости с худой крышей над головой – разве ж это доблесть? Ну что, она не могла отхлопотать себе квартиру с удобствами? За столько лет службы? Надо уметь жить и для себя, и для других.
– Так не бывает, – грустно сказала Зинаида. – Во всяком случае, мне такие не встречались.
– А ты посмотри на меня, Зинаида, хлебнул полной мерой и понял: надо жить равномерно. И для себя, и для других, и за идею, и за деньги. Всего помаленьку. А у Мани до седых волос одна идея. И ее пьяная подруга говорит ей правду, ей-богу!
Как бы это выглядело в разрезе, если бы?.. Если бы можно было высветить, вычленить, высчитать, вычертить, обнажить, обнародовать суть мыслей каждого в этот момент, раздеть догола, что ли? Облупить яичко?
«Ах ты, господи боже мой, – думала в тот момент Маня. – Я такая набитая дура! Мне надо было с карандашом все высчитать, а так, если еды не хватит, то я даже не знаю, к кому обратиться. Ведь всем сразу станет ясно, что у меня не хватило денег, а я не хочу, чтоб это видели… И потом, если брать взаймы, то сколько? Полсотни? А когда я отдам? Главное, чтоб свои не заметили… Лидуся… А этот халатик помпадурший загоню… Вот уже сороковка, там цена, слава богу, сохранилась. И самовар мне ни к чему но если Сережа когда приедет, он обязательно спросит: где самовар? Тут не отговоришься, что мал или велик… А попросить надо у егоровской жены. Точно! Отдам! Что я, без рук и ног? Выйду на два месяца на перепись. Звали ведь. Вот еще наказание – Дуська. Она тут может устроить цирк на льду, все к тому идет… Сейчас она вроде спит?.. Но это ничего не значит… Она просто затаилась. В ней сейчас что-то бродит, и один черт знает, что выбродит… Бешеная баба. И снотворного у меня нет, а то бы ей дать… Пойду спрошу у Женечки, у нее целая коробка со всякими таблетками. Суну ей, как от головы, и пусть спит, горемычная… Отоспится – отойдет…» И Маня побежала к Жене, которая, стоя во французской грации перед маленьким Маниным зеркальцем, привычными движениями накладывала на веки голубой с перламутринкой тон.
