Повелитель Вселенной - Сарджент Памела (мир книг TXT) 📗
На заводную лошадь была наброшена шкура, которую подарил ему Дай на прощанье. Остальных своих лошадей Есугэй подарил хонхиратскому вождю в знак уважения. Он был доволен, как прошла помолвка, и калым его устроил. Он подумал, что Оэлун в девочках была похожа на Бортэ. Желательно, чтобы жена была красива, но он также приметил в хрупкой девичьей фигурке силу, здоровье, о чем говорил персиковый румянец на золотистой коже ее скуластого лица, живость и ум в больших миндалевидных карих глазах и мозоли на ее руках, привычных к любой работе. Он прочел то, что было на сердце у Тэмуджина в ту минуту, когда сын впервые увидел девочку, и сон Дай Сэчена был предзнаменованием, которым не стоило пренебрегать.
Он остался доволен, хотя и будет скучать по Тэмуджину. Он любил сына за храбрость и сообразительность, даже его упрямство и чрезмерная гордость ему нравились. Тэмуджину было шесть лет, когда он застрелил первого зверя. Есугэй припоминал, с какой буйной радостью он тогда мазал правую руку сына жиром и кровью сваленной антилопы бейза. Пройдет несколько лет до свадьбы сына, но Тэмуджин не будет жить с хонхиратами все время. Есугэй вернется за мальчиком следующей весной. Тэмуджин сможет еще раз погостить у Дая перед свадьбой.
Оэлун будет счастлива от этой новости. Поднялось настроение; устройство судьбы сына пробудило прежние чувства к ней. Она бы удивилась, если бы знала, как он скучает по ней в эту минуту. Самым приятным ощущением в его жизни было спать с ней, чувствовать тепло и упругость ее плоти. Позже это ощущение притупилось, и с ней, он был уверен, произошло то же самое. Он пообещал себе, что по возвращении будет ласков с ней, чтобы вновь пробудить ее тело, давшее ему так много радости, и разделить с ней удовольствие. Новый набег вскоре оторвет его от Оэлун.
Он взгрустнул — предвкушение хорошей драки больше не возбуждало его. Ему даже хотелось бы, чтобы сражения ушли в прошлое, хотелось стариться под боком у Оэлун.
Он поджал губы — было стыдно за то, что он позволил себе такие мысли. Дай Мудрец и хонхиратские предводители могут покупать себе мир, расплачиваясь дочерьми, но Есугэй и его сыновья принуждены добиваться своего другими путями.
Он уже приблизился к татарскому стану. Собаки, привязанные возле юрт, лаяли. До него донесся запах жареного барашка. Татары, собравшиеся вокруг ямы, глазели на него с любопытством, но настороженно, как обычно встречают незнакомого странника.
В конце концов он сделает лишь короткую передышку. Есугэй остановил коня.
— Вы не воюете? — спросил он.
— Не воюем, — ответил татарин. — А ты?
— Я тоже. Попить захотелось в пути.
Есугэй соскочил с коня и протянул вперед руки, показывая, что пришел с миром, и лишь потом повел коней к кострам.
15
— Отец вернулся! — крикнул Хасар.
Оэлун посмотрела на Хасара с упреком.
— А что ж ты без него?..
Хасар вздохнул.
— Он болен. Меня послали табунщики. Сейчас его привезет Добон.
Оэлун встала.
— Биликту! — Девушка выглянула из юрты. — Возьми кувшины и убери это.
Оэлун показала на творог, который разложила сушить на камнях.
Биликту взглянула на мальчиков, собравшихся у повозки.
— Уджин, что…
— Делай, что я тебе сказала.
Оэлун торопливо пошла за сыном к выходу из куреня. С востока приближались два всадника. Есугэй бессильно склонился вперед, голова его касалась шеи лошади. Добон сидел позади него и вел в поводу еще одного коня.
Оэлун обняла за плечи Хасара.
— Приведи Бугу, — сказала она.
Мальчик побежал. К границе куреня потянулся народ. Оэлун убеждала себя, что не надо бояться. Есугэй сильный, Бугу изгонит злого духа из него.
Двое мужчин бросились к Есугэю и помогли ему сойти с лошади. Лицо его осунулось, он держался за живот.
Люди, стоявшие рядом с Оэлун, отступили, пропуская своего предводителя к ее юрте.
— Что случилось с моим мужем? — спросила Оэлун.
Мужчины, сопровождавшие Есугэя, молча прошли меж двух костров, пылавших возле юрты.
— Отравили, — пробормотал Есугэй.
Оэлун вздрогнула, сделала жест, отгоняющий беду, и вошла за мужчинами в юрту.
Есугэя отнесли в глубь жилища, положили на постель и разули. Добон подошел к Оэлун и сказал:
— Есугэй говорил о яде, когда мы ехали сюда. Вот и все, что я знаю.
Мужчины, принесшие Есугэя, встали.
— Спасибо, — сказала Оэлун. — Хасар побежал за шаманом. Теперь я сама займусь мужем.
Трое мужчин тотчас покинули юрту. «Они думают, что он умирает», — пришло в голову Оэлун. Никто по доброй воле не останется рядом с умирающим. Она склонилась над Есугэем и набросила на него одеяло, сшитое из овечьих шкур. Он застонал.
— Отравили, — прошептал он. — После того, как я оставил Тэмуджина…
Она едва не забыла о старшем сыне.
— Где ты его оставил? И как тебя отравили?
— Он в стане у хонхиратов на реке Урчэн. Я просватал ему дочь их вождя. — Он застонал, когда она подсунула ему под голову подушку. — На обратном пути я остановился в татарском курене. Я поел и попил у них. Я не думал, что они узнают меня, но кто-то, наверно…
«Разве ты забыл, — подумала она, — скольких татар лишил жизни?» Она взяла себя в руки. Он остановился там только потому, что существуют законы гостеприимства, с одиноким странником редко поступают так коварно. Татары, видимо, думали, что Есугэй умрет еще в пути, и никто не узнает об их злодействе.
Вошли Сочигиль и Биликту.
— Что случилось? — спросила вторая жена. — Биликту говорит, что наш муж…
— Злой дух будет изгнан, — уверенно сказала Оэлун. — Сочигиль, присмотри за моими сыновьями. Биликту, отнеси мою дочку к Хокахчин. Я останусь с мужем.
Биликту поставила горшок с творогом и подняла люльку с Тэмулун.
— Нельзя, — сказала девушка.
— Уходите!
Обе вышли. Оэлун коснулась лба Есугэя, он горел. Она не хотела, чтобы дети были рядом, пока злой дух владеет их отцом, или даже находились в юрте, где он может умереть.
Вошел Хасар вместе с шаманом. Оэлун посмотрела на них.
— Хасар, ты будешь жить пока вместе с братьями в юрте Сочигиль-экэ. Иди, а Бугу займется твоим отцом.
— Мама… а с ним все будет хорошо?
— Мы должны посмотреть, что для него могут сделать добрые духи.
Сын побрел к выходу. Когда он ушел, шаман склонился над постелью.
— Давно ли ты болеешь? — спросил Бугу.
— Я почувствовал боль здесь через два дня после того, как покинул татарский стан. — Есугэй показал на живот. — На третий день я уже понял, что меня отравили. Это татары сделали. Я остановился передохнуть у них, и они дали мне поесть и попить. Кто-то, натурно, и всыпал яду.
Шаман посмотрел глаза и задрал рубашку, чтобы пощупать живот. Есугэй застонал. Бугу продолжал ощупывать тело больного, пока не добрался до области желудка. Снова раздался стон.
— Что ты можешь сделать? — спросила Оэлун.
Бугу встал и отошел от постели.
— Если бы я был с багатуром, когда он почувствовал боль впервые, — прошептал он, — я бы дал ему лекарства, чтобы прочистить желудок. Его спасла бы рвота, если это был яд.
— Что это значит? Мой муж сказал…
— Что его отравили. У татар есть причина ненавидеть его, и я знаю медленно действующие яды, которые привели бы его в такое состояние. Но я не думаю, что твой муж был отравлен. Я видел людей в таком состоянии, и яд был ни при чем — даже если их тут же рвало и боли прекращались, как это было бы в случае отравления. Им становилось хуже, и с правой стороны прощупывалась опухоль. У багатура я ее нащупываю.
— И что же можно сделать? — спросила тихо Оэлун.
— Ничего, уджин, только молиться, чтобы злой дух покинул его. В противном случае боль усилится, и его внутренности станут гнить. — Бугу развел руками. — Я был свидетелем, как такие злые духи вселялись в сильных и молодых. Порой нет никаких причин для этого, но Есугэй останавливался в татарском стане, и, наверно, один из его врагов оказался достаточно могущественным, чтобы проклясть его таким вот образом. Какая бы ни была причина — яд или проклятье, — мы знаем, что его враг принес ему страдание.
