Хроники странного королевства. Взгляд в грядущее (Дилогия) - Панкеева Оксана Петровна (читаем полную версию книг бесплатно TXT) 📗
– Это раздолбайка, – пояснил Пассионарио, стремясь поддержать разговор о своем дурацком наряде, чтобы не заострять внимание на вопросе, кто он и к кому. – Мне ее подарили… давайте лучше действительно пойдем в гостиную, спокойно сядем и я вам все объясню…
Спокойно объяснить, ему, разумеется, не удалось. Несравненная Азиль тоже ничуть не изменилась за семь лет, во всяком случае ее манера задавать десяток вопросов одновременно, не оставляя времени на них ответить. Прекрасную нимфу интересовало абсолютно все – где он был (семь лет, ни много ни мало, по дням ей расписать, или как?), что делал, где он сейчас, выучился ли на мага, как хотел, не встречал ли кого из ребят, в частности самого маэстро… Правда, такая беседа была удобна тем, что от скользких вопросов можно было легко уйти, выбирая из непрерывного потока только самые безобидные. Так он делал, пока не вмешалась Ольга, которая ничего не понимала, и не попросила объяснить все сначала и по порядку. И хоть минуту не тарахтеть. И не плакать.
Азиль послушно замолчала, а Пассионарио смахнул предательскую слезу, невольно выступившую при упоминании о маэстро, и пояснил:
– Мы с Азиль встречались когда-то… очень давно. Когда я учился музыке и композиции у маэстро Эль Драко, а она танцевала в его труппе. Если честно, наше знакомство было очень кратким, хотя и перевернуло всю мою жизнь. Случилось так, что после прекрасной ночи, которую подарила мне несравненная Азиль, я обрел Силу.
– Я помню, – засмеялась Азиль. – Как ты разбудил меня своими воплями. Представь себе, Ольга, каково – утром проснуться от диких криков и обнаружить, что твой мужчина сидит на спинке кровати, в чем мать родила, таращится обалдевшими глазами на свои руки и вопит, что есть мочи: «Сила! Сила вернулась!» Я думала, бедняга с ума сошел. А оказалось, что когда-то он был учеником мага и однажды по собственной неосторожности потерял Силу. А в то утро она к нему вернулась. После того Плакса решил оставить музыку и вернуться на путь мага. И как, Плакса, получилось?
– Почти, – грустно улыбнулся Пассионарио. – Собственно, мой странный костюм и есть результат моих магических экспериментов. Я ошибся при телепортации и попал в совершенно другой мир, а там, если я верно помню, сменял свой камзол на вот эту чудную рубашечку, сам не знаю, зачем. А штаны у меня порвались, и мне добрые люди дали вот эти…
– Если верно помнишь? – хихикнула Азиль. – Ты что там, пил беспробудно все это время?
– Нет, что ты, я теперь вообще не пью, – заверил ее Пассионарио, почти веря в то, что сказал. – Пришлось бросить, а то моя Сила, как оказалось, не переносит больших доз алкоголя. Зато трава в том мире неплохая. И люди хорошие. Вот, шапочку подарили. И еще… вот, угощайтесь… я и забыл про нее…
Он вытащил из кармана пакетик, который всучил ему на прощанье веселый оливковый Толик, и, оторвав от сердца, выложил на стол. Я же кабальеро, напомнил он сам себе в утешение. Не подобает же прятать от дам сладости и трескать в одиночку тайком. Тем более, если уже целую кучу стрескал.
– Ой! Шоколадка! – ахнула Ольга, умиленно всплеснув руками. – Ой, спасибо! Настоящая шоколадка! И какая большая! Я их уже почти год не видела, и думала, больше никогда не увижу! Надо ее поделить, чтобы и ребятам хватило… Спасибо… э-э… а мне так вас и называть – Плакса?
– И можно на «ты»…
– Ну тогда и меня можно. Где ты умудрился выцепить эту шоколадку?
– А ты знаешь, что это такое? – я надеждой ухватился за тему Пассионарио. – Может, тебе известен рецепт этой удивительной… э-э… субстанции?
С бедной дамой тут же случился приступ истерического смеха, который она, отсмеявшись, объяснила тем, что в таком растаявшем состоянии это действительно не шоколадка, а субстанция, и что неплохо было бы ее сначала подержать в холодном месте, чтобы она хоть намного застыла. А затем объяснила, что основным компонентом этой… хи-хи… субстанции является порошок из плодов… или зерен?.. некоего растения, которое здесь не растет. Какао называется. А еще там, кажется, молоко, сахар… Да надо фантик почитать, там должно быть написано… А что, он действительно был в ее родном мире? И как там? Хоть какое там сейчас время?
– Не знаю… – виновато развел руками вождь и идеолог, с сожалением отвлекшись от грандиозных планов разведения чудесного растения в Мистралии, когда станет королем. А что, всего делов-то – попросить папу привезти семян, и разводи на здоровье… – Я мало что понял из того, что видел. Познакомился с очень странными ребятами, выдающимся бардом и его непутевым сынулей-полуэльфом… Уникальный экземпляр. Скажи, Азиль, ты когда-нибудь видела толстого эльфа?
– Нет, – засмеялась Азиль. – Но я их не так много вообще видела. А что, так бывает?
– Как сказал бы мой папа, от этих людей чего угодно можно набраться.
– Ты же говорил, что ты сирота, – упрекнула его Азиль. – Врал? Или сейчас выдумываешь?
– Да не врал я, просто не знал. Мама мне как-то не отчитывалась, когда и с кем, и я искренне полагал, что человек, которого я звал папой, действительно был моим отцом. Оказалось, все не так просто. Так что, можешь меня поздравить, теперь я не сирота. У меня есть отличный папа, парень приятный во всех отношениях, за исключением некоторых невинных слабостей, присущих эльфам…
– Например, влюбляться в здоровенных героев и отравлять им жизнь, сидя по вечерам на заборе и печально пялясь на окна… – хихикнула Ольга. – Это, кстати, не твой папа, случайно?
– Ну а кто же еще…
– Серьезно? Хоулиан – твой папа? – обрадовалась девушка. – А ты не мог бы как-нибудь с ним поговорить и попросить не доставать Элмара своим безмолвным обожанием? А то мне его аж жалко…
– Кого? – хитро уточнила Азиль.
– Да обоих, в общем-то, но Элмара сильнее.
– Можно и поговорить, – вздохнул Пассионарио, – но это бесполезно. Да вы скажите Элмару, пусть не переживает так, папа через неделю-две сам угомонится. Он на редкость непостоянен.
– А ты? – улыбнулась Азиль. – Ты совсем забросил музыку, или до сих пор пытаешься освоить основы композиции?
– Конечно, всерьез я музыкой теперь не занимаюсь, – скромно опустил глаза Пассионарио. – Но не забросил, и даже достиг некоторых успехов. Я даже сочиняю песни на собственные стихи.
– Жаль, гитары нет, – посетовала Азиль. – Я бы с удовольствием послушала. Хотя маэстро и ругался, что таким непутевым учеником его наказали боги за какие-то грехи, ты все же, помнится, неплохо играл.
Пассионарио не удержался от желания порисоваться перед дамами и заверил их, что гитару сейчас достанет. Он вышел в библиотеку и тихонько переместился в свою хижину на базе, совершенно забыв о том, что рискует нарваться на Амарго и получить двухчасовую порцию нравоучений. К счастью, в комнате никого не оказалось и его прихода никто не заметил. Однако, снимая с гвоздика гитару, он немедленно вспомнил, зачем, собственно, явился к девушке, и едва удержался, чтобы в очередной раз не расплакаться. А как можно было взять в руки гитару и не вспомнить при этом Кантора, когда-то – строгого, но любимого наставника, затем – верного друга и телохранителя. А вспомнив, как не заплакать? Нет, только не сейчас, напомнил он сам себе. Не ровен час, кто-то войдет, и выслушивай тогда…
Он поспешно протер рукавом глаза, заглянул в зеркало, поправил челку, вздохнул несколько раз и вернулся в гостиную Элмара, где дамы терпеливо ожидали великого момента приобщения к прекрасному. Присел на диван, привычно пристроив инструмент на колене, тронул струны, подтянул четвертую. Вечно она сбивается со строя, наверное, колок разболтался… Кантор как-то сказал, что таким инструментом только гвозди забивать, и вообще это не гитара, а дрова.
Исполнять свои бодрые революционные песни у расстроенного вождя и идеолога не было никакого вдохновения, особенно из-за того, что сам процесс исполнения постоянно напоминал о покойном наставнике, безжалостно и больно. Зато сама как-то пришла на ум одна мелодия, которую он услышал в гостях у старого барда, пронзительно печальная, полная надрывной беспросветности и как раз соответствующая его нынешнему настроению. Слов он, к сожалению, разобрать не смог, но мелодия запала в сердце так прочно, будто он не слышал ее всего два раза, а знал всю жизнь. Он играл вдохновенно и самозабвенно, вкладывая в музыку весь свой Огонь, которого у него, надо сказать, хватало. Иногда сбивался с тональности, иногда явственно фальшивил, спутав ноту или просто не попав по струне, но не обращал на это внимания. Он играл и видел, как влажнеют и грустнеют глаза слушательниц, и вдруг понял, что не сможет сделать того, зачем сюда явился. Не сможет сказать этой славной доверчивой девчонке, что ее любимый Кантор больше никогда не приедет, потому что его больше нет. Ни сегодня, ни завтра, никогда не сможет. Даже если спросит, он соврет что-нибудь, например, что его перебросили в южные джунгли… надолго… на очень долго… А как сказать, если язык не поворачивается? Вот она сидит, смотрит на него восторженными глазами, благоговея от общения со столь выдающимся бардом, хлопает своими светленькими ресничками, ничего не подозревая, а он возьмет и как скажет… Нет, никогда. Пусть Амарго сам говорит, если считает, что так надо. В конце концов, Кантор его об этом и просил, так нечего перевешивать на других свои обещания. Или пусть Шеллар скажет, он психолог, у него получится…
