»Две жизни» (ч.III, т.1-2) - Антарова Конкордия (Кора) Евгеньевна (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
Мы нагнали нашу кавалькаду, и… я не мог понять и разобрать, перед чем мы остановились. Стена? Стена и не стена. Нечто вроде огромной зеленой стены, как бывает во французских садах, но вышиной с самое высокое дерево. Когда я подъехал ближе, то увидел, что стену составляли переплетающиеся крест-накрест, кривые стволы, утыканные длинными, острыми колючками. И сколько мог проникать в чащу этих колючих стволов глаз, создавалась такая густая клетка, что не только зверю пустыни, но и птице не было возможности пробраться сквозь нее.
Чем выше шли стволы, тем переплетения становились реже, а в самой вышине они не только выпрямлялись, но и сплошь были покрыты красными и белыми цветами вроде крупного шиповника. Я глядел, очарованный, и на обращенный ко мне взгляд И. и его улыбку мог только сказать:
— Что могла сделать любовь Раданды! Мне хотелось поклониться до земли этой зеленой стене, приветствуя в ней дар любви Раданды и чтя его труд как не человеческое, а божественное проявление сил человека.
Проехав несколько минут вдоль стены, мы поравнялись с воротами, высокими, выкрашенными в зеленый цвет и сделанными все из тех же колючих стволов так искусно, что сразу их даже трудно было различить. Ворота открыли нам два привратника — молодые, стройные, рослые и красивые люди. Одеты они были своеобразно. Короткие белые панталоны кончались выше колен, а блузы, оставляя голыми руки и шеи, пристегивались к панталонам на талии. Ноги были почти босы, только для защиты от горячего песка к ним хитро было привязано нечто вроде сандалий, с одним большим пальцем и коротким задником. Один из привратников протрубил в рожок, издавший очень приятный звук, какой-то сигнал, вероятно не обычный, так как со всех сторон к нам стали подбегать люди и помогать всем сходить с животных.
Думая, что Наталье Владимировне будет не особенно приятна помощь посторонних людей, я спрыгнул со своего высокого мехари, чем немало удивил людей, собиравшихся помочь мне сойти с него, и вызвал у них знаки одобрения.
Как я ни спешил, но, когда я подбежал к верблюду Натальи Владимировны, так и шедшему головным всю дорогу, милый Ясса был уже тут, лестница была уже приставлена и грузная фигура Натальи Владимировны уже спускалась на землю. Мне хотелось хоть чем-нибудь вы разить ей свою любовь, и, когда она спустилась настолько, что я мог охватить ее руками, я в один миг поставил ее на землю. Это вызвало бурный восторг в целой толпе зрителей и веселый смех самой жертвы моей любви.
Я понимал язык, на котором здесь говорили. Его я выучил в Общине по приказанию И., считая его языком давно вымершего древнего племени и никак не ожидая, что увижу живых людей, на нем говорящих.
В толпе, собравшейся вокруг нас, были люди и старые, и молодые, и дети всяких возрастов. Все они, без различия пола и возраста, носили одинаковые одежды, какие, мы видели на привратниках. Только на пожилых женщинах было накинуто сверху нечто вроде туники, спускавшейся ниже колен. Кожа у всех была темная, но далеко не коричневая, нежная. Черты почти у всех правильные, с отпечатком культуры и благородства. Глаза и брови очень красиво очерченные. Бросились мне глаза и мелкие, очень белые зубы.
Не успели мы опомниться от первого впечатления, как увидели подходившую к И. высокую, необыкновенно стройную, пожилую, но моложавую женщину. На ней было длинное белое платье, подпоясанное черным шелковым шнуром. По рукавам и подолу платья тоже шли широкие черные каймы, по которым бежала золотая вышивка. Ничего особенного, кроме стройности и поразительно легкой походки, в наружности женщины не было. Но приветливость лица, доброта улыбки и сияние глаз — с одним Радандой я мог их сравнить.
Подойдя к И. и приветствуя его низким поклоном, женщина заговорила. Боже мой! Где же я мог слышать этот дивный, глубокий контральтовый голос? Я был так поражен, что забыл все на свете и «ловиворонил», силясь вспомнить, где я слышал этот голос. Ведь я его знал, знал наверное. И вдруг как живая встала в моей памяти Анна — и, ничего не сознавая, я вскрикнул: "Анна!" На мой крик женщина вздрогнула, быстро оглянулась и подошла ко мне.
— Да, я Анна, друг. Но как можете Вы знать мое старое имя, которым никто больше меня не зовет?
Музыка ее голоса перенесла меня в Константинополь, в зал Анны, я увидел ее и Ананду у рояля, вспомнил их песни… Голос не повиновался мне, я не был в силах ей ответить, хотя и сознавал всю невежливость и нелепость своего поведения.
— Прости, мать, моему секретарю его растерянность, — сказал И., подходя к нам и кладя руку на мое плечо. — Тебе ведь не впервые видеть, как люди не могут оставаться спокойными, слыша твой чарующий голос, равный которому трудно встретить во всем мире. В Константинополе мы виделись с твоей правнучкой, о которой тебе писал Ананда. Ее голос очень похож на твой. Ее-то имя и выкрикнул мой энтузиаст-секретарь. Имя его — Левушка, позволь тебе его представить, прости ему его слабую выдержку и прими его в свое обширное сердце.
Когда я склонился к довольно большой, но прелестной руке той, кого И. назвал «мать», она обняла мою голову и поцеловала меня в висок. Я почувствовал целый поток нежной любви, лившейся мне от этой женщины. Она меня окружила любовью, как гармоническим кольцом.
— Дитятко мое, если Ваше сердце несло Анне любовь, если Вы так восхищались ею, что даже сходство наших голосов взволновало Вас, что же, кроме благодарности Вам за преданность моей правнучке, я могу испытывать к Вам? Ананда писал мне, что ты, великий Учитель, привезешь ее с собой. Где же Анна? — держа меня за руку, поглаживая ее и тем меня успокаивая, говорила мать.
— Об этом, мать, после. Я не имел в виду начать с тобой сразу разговор об этом. Но… по некоторым новым указаниям, полученным мною в пути к тебе, мы не возвратимся сегодня обратно к Раданде, а проживем у тебя не менее трех дней. Мы еще будем иметь время для беседы об Анне. Позволь тебе представить остальных моих спутников, кроме твоих друзей Грегора и Василиона. Появлению похвальных листов за их работу у тебя они всецело обязаны тебе.
Представив всех нас матери, И. обратился к нам:
— Это мать-настоятельница Общины, имени которой до сих пор никто здесь не знал.
Левушка разбудил к жизни давно забытое имя матери. Будь же, мать, отныне не просто мать-начальница, но свети всем встречным как мать Анна, Анна-Благодать.
— Да будет по воле твоей, Учитель, — склоняясь перед И., ответила мать Анна.
Когда она выпрямилась, по щекам ее катились слезы, а лучистые глаза казались сияющими озерами.
— Нет больше ни одной песчинки прошлого, мать Анна. Говорят, устами младенцев глаголет Истина. Младенчески чистое сердце выкрикнуло твое имя. Вспомни, что сказал тебе твой наставник в тайной Общине, когда провожал тебя и твоих немногочисленных спутников на жизнь и труд в этом оазисе. Пусть же имя твое звучит для новых радостей и побед людям, для нового понимания ими свободы. Пусть каждый, кто подойдет к тебе, радуется и поймет, что всю Свободу-Жизнь он носит в себе.
Мать Анна смахнула слезу, улыбнулась мне и, снова взяв мою руку, сказала:
— Мил ты мне, мой мальчик, за любовь твою к моей правнучке. Но еще ты мне милей за великую радость, о которой сам ничего не знаешь. Много лет назад, отправляя меня сюда к Раданде, сказал мне мой наставник: "Когда чистые, впервые встретившиеся тебе уста назовут тебя Анной, тогда освободишься". Ты — мой вестник радости. Прими же мою благодарность и будь моим дорогим гостем.
Мать Анна поклонилась мне, поклонилась всем гостям, выразив им радость приветить их у себя в оазисе, и попросила следовать за нею. Она подвела нас к красивому домику, обсаженному прекрасными цветами и деревьями, и здесь сдала нас, мужчин, на попечение двум братьям, а к Наталье Владимировне приставила очаровательную девушку. Мать Анна хотела увести И. одного с собой в другой дом.
— У меня, мать Анна, будет много работы. Не разрешишь ли ты мне взять моего секретаря с собой?
— Как благоволишь. Учитель. Я буду рада иметь ближе к себе это дитя радости. Я только думала, что ты нуждаешься в полном внешнем покое. В домике, где я помещу тебя, только две комнаты, а самое место, где стоит дом, — островок, как приказал устроить Раданда. Только недавно деревья там поднялись высоко и окрепли, а кустарники разрослись стеной вокруг всего островка. Никому, кроме старика-сторожа, я туда входить не разрешаю. Ваши ноги первыми пройдут в этот священный домик с тех пор, как он окончательно отстроен и меблирован, сколько хватило моих возможностей и усердия, красиво и комфортабельно.
