Основано на реальных событиях - де Виган Дельфин (читать хорошую книгу TXT, FB2) 📗

– Думаю, меня там нет. Я даже почти уверена. В тот день я болела.

Мне показалось, что Л. загрустила, и я почувствовала себя виноватой. Мы проучились в одной группе целый год, а я ее не узнала. Ничто в ее облике не показалось мне знакомым, не окликнуло меня, не заинтриговало. И теперь мне по-прежнему было невозможно представить кого-то, кто мог бы оказаться ею. Разумеется, она носила фамилию мужа (хотя он умер много лет назад), но ни на мгновение ее лицо не пробудило во мне хотя бы смутного воспоминания или ощущения дежавю.

Несколько минут мы молча потягивали мохито. Мне представлялись другие образы из того незапамятного года. Было странно вызывать эти воспоминания, к которым я так давно не возвращалась.

Внезапно посерьезнев, Л. подошла ко мне.

– Твоя идея неплоха, Дельфина. Но у твоих персонажей нет души. Сегодня уже нельзя писать такие вещи. Не в такой форме. Читателю на это плевать. Тебе стоит найти что-нибудь более захватывающее, более личное, что-то, что идет от тебя, связано с твоей историей. Твои персонажи должны быть связаны с жизнью. Они должны существовать вне бумаги, вот чего требует читатель: чтобы это существовало, пульсировало. «По-правдашнему», как говорят дети. Ты не сможешь до такой степени погрузиться в конструирование, в искусственное, в ложь. Иначе твои персонажи будут как бумажные носовые платки, и, использовав, их выбросят в первую попавшуюся урну. Забудут о них. Потому что от вымышленных персонажей ничего не остается, если у них нет связи с реальностью.

Я была взволнована, но не могла согласиться с ее рассуждениями. Разве у персонажа нет права взяться ниоткуда, без всякой предыстории, быть чистым вымыслом? Разве он должен отчитываться? Нет. Я так не думала. Потому что читатель знает, как к этому относиться. Читатель всегда не прочь уступить иллюзии и принять вымысел за действительность. Читатель способен верить, точно зная, что это не существует. Верить, как если бы это было правдой, полностью осознавая, что это выдумано. Читатель способен оплакивать смерть или падение персонажа, который не существует. А это противоположно лжи.

Любой читатель может засвидетельствовать это. Л. ошибалась. Она хотела услышать только половину истории. Иногда даже вымысел бывает столь мощным, что находит продолжение в действительности. Во время поездки в Лондон мы с Луизой и Полем посетили дом Шерлока Холмса. Туристы со всего света посещали этот дом. Но Шерлок Холмс никогда не существовал. И все же люди приходят посмотреть на его пишущую машинку, лупу, твидовую кепку, его мебель, интерьеры в постановках по романам Конан Дойла. И все это знают. Однако люди стоят в очереди, чтобы посетить дом, который представляет собой всего лишь скрупулезную реконструкцию вымысла.

Л. признала, что это правда. И очень мило.

Но лично ее по-настоящему увлекает, мешает уснуть ночью, когда она читает книгу, – это не то, что выглядит правдоподобно. Ей важно знать, что это на самом деле произошло. Что-то случилось, а потом автор провел недели, месяцы, годы, чтобы превратить этот материал в литературу.

Я залпом допила свой мохито.

Л. улыбнулась мне.

У нее был вид человека, который ни о чем не беспокоится, который знает, что его время придет. Человека, который не сомневается, что время играет ему на руку, докажет его правоту.

С рождением Луизы и Поля я забросила свой дневник, который вела долгие годы.

Спустя несколько месяцев процесс письма, выставленный за дверь, влез в окно, и я начала писать роман. Не знаю, как возникло и утвердилось это желание, и сегодня уже не могу сказать, какой инцидент, какое событие, какая встреча заставили меня перейти к действию. В течение нескольких лет почти каждодневное бесконтрольное ведение дневника помогло мне узнать и выстроить себя. Оно не имело ничего общего с литературой. И теперь, когда я училась жить без него, мне казалось, что я могу писать что-то другое, сама не зная, что и какую форму это может принять.

Поэтому, едва у меня обнаруживалось два часа времени, я садилась писать эту историю.

Однажды я послала по почте рукопись, подсказанную несколькими месяцами, проведенными в больнице, когда я входила во взрослый возраст. Автобиографический роман, написанный от третьего лица, в который я властно внесла толику вымысла.

Парижский издатель принял меня в своем кабинете, явно раздосадованный: тексту, по его словам, недоставало эффекта реальности.

Кстати, знаю ли я вообще, что такое «эффект реальности»?

Прежде чем я успела ответить, он позволил себе напомнить мне: Ролан Барт дал этому определение, речь идет об элементе, явственно указывающем читателю, что текст стремится описать реальный мир; элемент, в задачу которого входит утвердить тесную связь между текстом и реальностью.

Так вот, продолжал он, этого не хватает. Не надо расстраиваться, объем автобиографического материала этих страниц очевиден, тогда почему же надо уходить от реальности? Эта книга представляет собой свидетельство, следует добавить несколько убедительных деталей, успокоить читателя относительно качества товара, полностью принять на себя эту историю, от первого лица, и пойти на телевидение к Жан-Люку Деларю, чтобы рассказать о ней. К тому же анорексия входит в моду. Выхватив из сумочки бумажный носовой платок, я дрожащим голосом ответила, что, если он полагает, что в моем тексте нет ничего, кроме этого, и он не представляет никакого другого интереса, его не надо публиковать. Я добавила (вопреки моей воле, голос мой звучал почти как визг), что одна моя лучшая подруга вот уже десять лет работает с Жан-Люком Деларю. И если дело только в том, чтобы нарисоваться на телеэкране, мне для этого не надо писать книгу. Я едва сдерживала подступившие слезы. Я никогда в жизни не бывала в издательстве, я взяла на работе полдня за свой счет, мне пришлось два или три дня размышлять над тем, какой наряд прилично надеть в подобном случае, возможно, я даже купила для этого юбку или блузку. На секунду мне пришло в голову, что я могу сбежать. Но нет. Я была слишком хорошо воспитана.

Мы сдержанно простились на лестничной площадке.

Я не имела ничего против эффектов реальности, я обожала эффекты реальности, я была фанаткой эффектов реальности, но издатель говорил о другом. Он хотел, чтобы я написала истину. Он хотел, чтобы я сказала читателю: мадам, мсье, все, что я вам рассказываю, правда, вот книга, которая пахнет Пережитым, книга на сто процентов автобиографическая, вот Подлинная Правда, вот Жизнь в чистом виде, гарантированно без добавок, особенно литературных.

Вот о чем я думала, когда, слегка пьяная, шла домой, расставшись с Л. перед баром, где мы приговорили третий стакан. Сидя в глубине зала, мы с ней много смеялись, потому что под конец разговор перешел на наши подростковые влюбленности, случившиеся еще до Барта и всей этой компашки, в те времена, когда мы вешали постеры в своих комнатах.

Я рассказала Л. про те два года, когда мне было около шестнадцати и я абсолютно помешалась на личности Ивана Лендла, чешского теннисиста не слишком привлекательной внешности, чью смутную поразительную красоту я для себя открыла, так что даже подписалась на «Tennis Magazine» (это я, в жизни не притронувшаяся к теннисной ракетке!). Вместо того чтобы готовиться к экзаменам, я часами смотрела телетрансляции турнира «Ролан Гаррос», а потом с Уимблдона. Л. была ошеломлена. Оказалось, она тоже обожала его! Я впервые встретила человека, который тоже любил Ивана Лендла, одного из самых ненавидимых теннисистов в истории этого спорта, разумеется, из-за его сурового, никогда не смягчавшегося лица и его игры на задней линии корта, методичной и однообразной. Судя по всему, именно по этим причинам, потому что он был такой высокий, худой и непонятый, я так любила его. В это же самое время, да, точно, Л. тоже следила за всеми матчами Ивана Лендла, она прекрасно помнит, особенно за тем знаменитым финалом турнира «Ролан Гаррос», когда Лендл выиграл у Джона Макинроя в результате сражения редкого драматического накала. На фотографиях того времени он предстает победителем, с лицом, искаженным усталостью, и весь мир тогда увидел его улыбку. Л. знала о нем все, помнила все подробности жизни и карьеры Ивана Лендла, которые я частично забыла. Это было невероятно, по прошествии больше двадцати лет представить нас обеих, прильнувших к телевизорам – она в парижском предместье, а я в нормандской деревне – и с одинаковым пылом жаждущих победы человека из Восточной Европы. Л. к тому же знала, что стало с Иваном Лендлом, она неустанно следила за его карьерой и личной жизнью. Он женат, отец четверых детей, живет в Штатах, тренирует молодых теннисистов и сделал себе новые зубы. О последнем факте она сожалела: сменив исчезнувшую чехословацкую улыбку (стоящие вкривь и вкось, налезающие друг на друга зубы) на американскую (стройные ряды искусственных зубов ослепительной белизны), он, по ее мнению, утратил весь свой шарм. Если я ей не верю, могу посмотреть в интернете.