Такая работа - Демьянов Сергей (бесплатные серии книг .txt) 📗
Нельзя сказать, что я не ожидал этого, но все-таки надеялся, что обойдется.
Я молча вылез из машины Селиверстова и потопал к подъезду, так ни разу и не обернувшись. И не нужно было, собственно. Олег взял с места так резко, как будто боялся, что я передумаю и брошусь за ним в погоню. Ну и ладно. Мне все равно.
На поспать у меня оставалось всего пять часов, и дурак бы я был, если бы решил потратить их на переживания по поводу его душевного состояния и наших испорченных отношений. В конце концов, Олег — взрослый мужик. Хочет психовать, пусть психует.
Есть набор правил, как быть нормальным человеком.
Как совершенно верно заметила Алла Семеновна, нормальные люди приходят домой не позже восьми, смотрят телевизор, ужинают и ложатся спать. Обычно у них есть кто-то, с кем можно вместе пялиться в экран, есть мясо по-французски и ложиться в постель. У них вообще есть много такого, чего нет у меня.
Дача.
Собака.
Дети.
Оплачиваемые отпуска.
Машина, с которой можно спокойно возиться в гараже по выходным.
Новогодние корпоративы в пивном ресторанчике, где подают немецкие колбаски с капустой и пряную австрийскую свинину, приготовленную на открытом огне.
Возможно, будь у меня все это, я не думал бы, что это так уж хорошо. Но чужой кусок пирога всегда кажется больше и слаще. Кроме того, если бы я стал добропорядочным сисадмином, хозяином толстолобого лабрадора, нормальным мужем и отцом, кто бы делал мою работу? У меня есть долг. Звучит высокопарно, но мне нравится так думать.
Во всяком случае, это дает мне иллюзию того, что у меня был выбор — кем быть.
Я вылез из штанов еще в прихожей и тут же бросил их в ванну.
Они были чистые.
Правда.
Но у меня все равно возникло дикое желание залить их горячей водой и бухнуть в ванну полпачки порошка. Надо было бы еще поесть, но сил уже не оставалось. Я отключился сразу же, как только добрался до дивана и обнял подушку.
Иногда мне хочется, чтобы по моей квартире шлялся кто-нибудь, кроме меня самого. Кто-то, кто мог бы разогреть мне замороженную еду в микроволновке, сварить кофе и накрыть меня одеялом, когда я выпаду в осадок. Кто-то, кому было бы небезразлично, когда и в каком виде я приползу домой с вызова. Кто-то, на чьи колени я мог бы положить голову, когда внутри становится так мерзко, что жить не хочется. Наверное, это нормально. Время от времени всякому одиночке хочется перестать быть таковым, но в моем случае обниматься с подушкой все-таки предпочтительнее.
Во всяком случае, она еще ни разу не пыталась меня убить.
Одиночество — привилегия сильных.
Тот, кто несет ответственность за семью, кто принимает решения и хорошо зарабатывает, имеет право на раздражение. Он может сказать: «Хватит трахать мне мозги своей болтовней, я устал». Тем, кто сидит на шее у кормильца и кого с позором вышвырнут с любой приличной работы, этого делать нельзя. В самом деле, что такого Рита делала для того, чтобы устать? Разве трудно встать по будильнику, пробежаться в магазин, приготовить легкий завтрак, придумать годные планы на вечер, почистить аквариум, покормить рыбок, рассортировать и постирать белье, стараясь не шуметь и не мешать вкалывающему мужу, а потом узнать, почему все это она сделала неправильно?
И уж конечно, никто не должен уставать от того, что на него ругаются. Кроме того, «дура» — это же не ругательство. Это констатация факта. Ей стоило бы быть благодарной Папернову за то, что он до сих пор терпит в доме такую криворукую истеричную дуру, как она. Другой бы давно выгнал, а он все мучается.
Любит.
Даже работу всю домой перетащил, чтобы не оставлять ее без присмотра. Рита хорошо понимала — без его контроля она давно бы устроила в квартире, оставшейся ей от родителей, потоп, пожар или помойку. Она всегда была мечтательницей, плохо приспособленной к реальной жизни. Ей повезло, что Папернов ее подобрал.
Прикосновение холодного воздуха заставило Риту открыть глаза. Ванная была тем местом, где она могла побыть одна, имея на то уважительную причину. Но, конечно, не два часа. Вода уже почти остыла. Папернов стоял возле ванны, рассматривая этикетку на пузырьке с пихтовым ароматизатором.
— Сколько можно валяться? — спросил он. — Я уж думал, ты тут сдохла.
— Извини, я задремала, — пискнула Рита.
— Всю квартиру провоняла дрянью своей, — брезгливо потянув носом, сказал Папернов. — Ты смерти моей хочешь!
— Прости, я не нарочно. — Рита закусила губу. — Может, форточку открыть?
— Бесполезно, — отказался он. — Я так понимаю, на все наши планы ты, как обычно, наплевала?
— Нет-нет, — заторопилась Рита, панически пытаясь вспомнить, что именно из ее утренних предложений одобрил муж. — Я сейчас волосы высушу, это пять минут.
Фен, включенный в розетку, лежал на краю раковины, уставившись на нее черным глазом кнопки. Так неудачно лежал, что достаточно было бы одного неловкого движения, чтобы он упал в ванну.
Той зимой меня украли бомжи.
Не знаю, на кой черт я им сдался, но факт — украли. Подвал, где они свили себе гнездо, был сырым и темным, он пах гниющими тряпками и мазью Вишневского. Труба, тонким щупальцем вытянувшаяся вдоль стены, подтекала. Старые ковры и газеты, картонные коробки и драные пальто, брошенные прямо на пол, — все, что догнивало здесь вместе со своими владельцами, было мокрым и холодным.
Накануне меня сильно избили за попытку удрать. Я лежал ничком, лицом на грязном голом бетоне, и во рту у меня был привкус крови. В темноте кто-то ходил, приволакивая ногу, время от времени наступал на меня и ругался.
Жрать хотелось неимоверно.
Умыться? Согреться? Да, это тоже, но в первую очередь — жрать.
Я заставил себя встать на четвереньки и подползти к окну, сияющему под самым потолком. На улице был вечер, и слабый свет стекал на неровный подвальный пол. Снизу я видел только ноги: женские в изящных сапожках, мужские в толсто-подметочных ботинках, детские в резиновых ботиках и старушечьи в убогих растоптанных мокасинах. Цокали по асфальту каблуки, хрустела тонкая корочка льда, проламываясь под нажимом, изредка взвизгивали мелкие камешки. Там, наверху, шумел мир обутых людей, куда мне, босому, путь был заказан.
Тем, кого украли бомжи, ботинок не положено.
Я точно знал, что сделаю в следующий момент. Я подниму руки и ухвачусь за железный штырь, вбитый в тротуар перед окном. Я подтянусь и улягусь животом на ледяной асфальт. Я буду осторожен и не издам ни единого звука, когда бутылочный осколок прочертит длинную красную полосу у меня на животе. И тогда, когда я уже решу, что пора праздновать победу, одновременно случатся две вещи.
Увидев меня, выползающего из подвала, истошно завизжит какая-то женщина в коротком белом полушубке, с лысой собакой на руках.
И кто-то крепко схватит меня за ногу, равнодушно поинтересовавшись: «Эй, борзый, далеко собрался?»
В этот момент я всегда просыпаюсь.
Я провожу в этом подвале пару ночей в год с тех пор, как мне исполнилось восемь. И мне ни разу не удавалось выбраться наружу. Специфическое развлечение, кто бы спорил. Но с людьми нередко случаются куда более неприятные события, чем временное пребывание на чужом месте. Гадкое, но вполне безопасное.
Проблема в том, что это снится мне только тогда, когда я понимаю, что не способен справиться с бардаком в моей жизни без посторонней помощи.
Под бубнеж телевизора я быстро отыскал в шкафу чистые и хотя бы похожие между собой носки, влез в джинсы и длинный синий свитер пристойного вида, а сверху, посомневавшись немного, натянул пальто. Сунул в карман «Удар». Не бог весть что, но всяко лучше, чем совсем ничего. В слегка потертой кожаной куртке я чувствовал бы себя куда увереннее, но после вчерашнего она выглядела неважно. И главное, странно пахла.
Честно говоря, мне вообще захотелось ее выбросить. Терпеть не могу держать дома вещи, которые напоминают мне о том, что я умею бояться. Хорошо умею. Лучше, чем что бы то ни было еще.
