Вместе мы удержим небо - Фьестад Эллен (лучшие книги читать онлайн бесплатно .txt) 📗
Они сворачивают на грунтовую дорогу, пару-другую километров тянутся по кочкам извилистым проселком, который заканчивается у небольшого озерца. Пахнет темным еловым лесом и мокрым мхом. В канаве валяется срубленное кем-то дерево, от которого резко шибает в нос свежим ароматом соломенно-желтых опилок, рассыпанных вокруг поваленного ствола. У кромки воды — кувшинки, сиреневатые цветочки кислицы, желтые лютики.
— Давай сегодня проведем ночь здесь?
Лука стаскивает с головы шлем, по вискам скатываются капельки пота; воздух возле озера тоже еще не остыл, но там гораздо более свежо, чем в шлеме.
— Ты не хочешь ночевать на хуторе?
— Нет.
— Ну, тогда будем спать здесь.
Гард подкладывает под мотоцикл противооткатные упоры и вешает шлем на руль. Проводит рукой по взмокшим волосам. Выуживает из одной из подвесных сумок бутылку воды. Они ужинают остатками еды, что была у них с собой в рюкзаке, и ложатся в мягкий вереск. Уже ночь, но светло; они засыпают, прижавшись друг к другу. Под темными вершинами елей, под светлым небом.
Среди ночи Гард просыпается. Светит полная луна. Все так же тепло, целую неделю держалась просто тропическая жара. Озерцо стеной обступил темный тихий лес. А где же Лука? Гард протирает глаза, садится и видит, что она стоит на большом камне, выступающем из воды у самого берега.
Гард босиком пробирается к валуну. Этот камень постепенно вытолкнула из себя земля; она еще не везде осыпалась с него, тут и там покрывает его неровными пятнами, кое-где на ней вырос вереск. Пахнет еловой хвоей. Гард чувствует босыми ногами покалывание сухих еловых иголок. Они острые, но это приятное, нежное покалывание. Середина ночи, но валун еще не остыл. Гард не знает, сколько сейчас времени. Знает только, что это самое темное время ночи. И все равно светло.
Гард встает рядом с Лукой. Они просто существуют в пространстве. Ему не холодно. Он не чувствует контуров своего тела, как это бывает обычно, потому что они живут в Норвегии, а там почти всегда холодно. Но сегодня все не так. Ночь, а так тепло. Гард берет Луку за руку и ведет ее на край камня. Они раздеваются, одежда лежит двумя кучками, пристроившимися рядом друг с другом. Они одновременно встают на изготовку. Беззвучно прыгают в воду, и она принимает их. Лука чувствует, как теплая вода скользит вдоль ее тела. Ей не холодно. Она, голая, прыгает в черную воду озерца, среди ночи, а ей тепло. Она ощущает, как вода омывает ей кожу, лицо, грудь, живот, бедра, колени, ступни. Она плывет не торопясь, закидывая руки далеко в стороны. Опускается под воду, ниже. Чувствует ногами дно. Оно мягкое, илистое, там какие-то корни, мелкие камушки. Ее совершенно не тянет поскорее всплыть; легкие кажутся полными кислорода, словно медицинские баллоны. Когда она снова поднимается на поверхность, с намокшими волосами, теплый воздух целует ее лицо, и она слышит, как какая-то птица вспархивает с ветки, хрустит прутик, луна улыбается из-за верхушек елей, сине-зеленое небо светлеет и на западе, и на востоке. Гард рядом с ней: он лег на спину, на поверхность воды, плывет, медленно взмахивая руками, потом просто лежит, уносимый медленным течением. На черном фоне воды их тела белые-белые, волосы, образовав узоры вокруг головы, покачиваются на волнах.
Они возвращаются назад к своему спальному месту. Тела у них теплые и влажные, кожа мягкая; они не знают, где оканчивается одно и начинается другое, они совсем одни в этом лесу и могут делать что угодно, не думая о том, что их может кто-то увидеть. Она склоняется над ним, целует его в шею, чувствует его руку у себя на пояснице. Его губы находят ее губы, они мягкие и влажные от воды горного озерца и лунного света. Она чувствует, как он горячо дышит ей в ухо. Щеку ей щекочет его щетина. Она достает из сумки презерватив и осторожно надевает его на Гарда, улыбаясь ему. Лука чувствует, как руки Гарда приподнимают ее, она в ответ опускается на него и шумно вдыхает, ощутив, как он заполнил ее всю. В вершинах деревьев кричит какая-то птица. У Луки все плывет перед глазами. Плывет, и кружится, и кружится, и она знает, что законы природы не властны больше над ними. Время остановилось, все мысли унеслись прочь, есть только кожа и губы и их сильные, гибкие тела, слившиеся друг с другом. Потом они так и лежат, склеенные потом и дышащие в такт. Прижимаются друг к другу, а вокруг них — светлая ночь.
Лука подбирает клетчатую рубашку Гарда, держит так, чтобы ему было удобно ее надеть. Он просовывает руки в рукава. Сначала одну, потом другую. Полная тишина. Слышно только их дыхание; она потихоньку застегивает на рубашке пуговицы, начинает снизу и продвигается кверху, а самую верхнюю оставляет не застегнутой. Она берет его руку, застегивает пуговицы на манжетах, сначала на одном, потом на другом. Они опять укладываются рядом друг с другом, и все это они проделывают, не обменявшись ни словом.
Лука ложится на руку Гарда. Они смотрят вверх, в такое светлое ночью летнее небо.
— Ты чувствуешь? — спрашивает он.
— Что?
— Это мы его держим.
— Что держим?
— Небо.
Лука слушает внимательно. Гард не часто разговаривает так.
— Когда мы вместе с тобой, я чувствую себя таким сильным. Мы можем горы свернуть. Совершить любой подвиг.
Поворачиваясь к ней лицом, он слышит шуршание письма в нагрудном кармане. Шепчет ей на ухо:
— Вместе мы удержим небо.
29
Вот и бабушка. Она сидит на стуле в комнате интерната и улыбается им. Говорит так тихо, что им приходится наклоняться к ней совсем близко, чтобы расслышать слова. Или сидеть на корточках рядом с ее стулом. Гард не понимает ее диалект, Луке приходится объяснять ему, что бабушка хочет сказать. Бабушка смеется и гладит Гарда по голове. Долговязый парнишка присел на корточках рядом со старушкой; она ласково гладит его морщинистой рукой по взъерошенным волосам. Из-за плеча Гарда бабушка кивает и улыбается Луке. Когда они собираются уходить, Гард на руках переносит бабушку на кровать. Она кажется совсем крохотной в его широких ладонях.
— А как дела дома? — спрашивает бабушка, когда они подходят поближе к ее кровати, чтобы попрощаться.
— Дома?
— На хуторе.
— Я… не была там.
Лука опускает глаза.
Бабушка берет ее за руку. Кладет ее руку на руку Гарда, а сверху накрывает своей.
— Как приятно на вас смотреть. На вас обоих вместе. — Она улыбается им с подушки. — Чувствовать себя дома — это состояние души, Лука. А не место.
Ты помнишь, Гард? Помнишь тот вечер, когда пошел такой сильный дождь, что, выйдя на улицу, ты будто оказывался под душем. Это был самый разгар лета, июль; уже три недели стояла удушающая жара, и когда, наконец, полил дождь, казалось, что воду подают прямо из нагревающей колонки. Мы с тобой ехали на велосипедах в гору, из центра города домой; я собиралась переночевать у тебя, в твоей постели, твоей сухой и теплой постели, прижавшись своим влажным телом к твоему. Но нам было так жарко. Так жарко, что даже ногам было горячо. Помнишь ты этот вечер? Ты ехал на своем велике впереди меня, вокруг то и дело вспыхивали молнии, мы такого еще никогда не видели; в новостях потом сказали, что в тот вечер в небе полыхнуло больше молний, чем за десять предшествующих лет, в одном только Осло насчитали 320 ударов молнии. Ты помнишь, как ты ехал впереди меня, а потом вдруг тебя с ног до головы окатило водой, которая пролилась из не выдержавшего напора водосточного желоба, это все равно, что тебе вылили бы на голову три бочки воды, ты такой кайф поймал, помнишь? Ты прямо завопил от восторга. А потом направил свой велик под другой желоб, их в этом квартале немало попортило грозой, и скоро ты стал похож на тонущую лошадь. Сточные люки были не в состоянии вобрать в себя такую массу воды, и она, пенясь, устремилась вниз по улице; дорога превратилась в реку, дождина шел такой, что повсюду, клокоча, пузырилась пена; я сняла туфли, побежала прямо по этой стремнине босиком; поток нес с собой белые цветы вишневых деревьев, они липли к моим голым ногам, вода была такая теплая, а мостовая — шершавая, но идти по ней было все равно совсем не больно, а приятно: весь гравий, разбросанный зимой, уже собрали, и асфальт был мокрым, теплым, восхитительным.
