Фамильный крест - Крючкова Ольга Евгеньевна (книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Василий перехватил ее руки и поцеловал в ладони:
– Конечно! Зачем скрывать такую красоту?! Ты против?
– Ну…в общем нет, если ты никому не покажешь этот рисунок.
– Вот этого я как раз обещать не могу, – сказал Василий и лукаво посмотрел на свою возлюбленную, та удивленно вскинула брови. – Помнишь, я говорил тебе про галерею Прокофьева.
– Да.
– И я хотел написать тебя рядом с единорогом в средневековом наряде?
– Да. Но… – попыталась возразить Арина.
– Я подумал, что так будет лучше, как в эпоху Возрождения, когда обнаженное тело не считалось зазорным, а воспевалось в искусстве.
– Но, увы, это было давно, насколько я понимаю. Как я потом появлюсь на людях?
– Не волнуйся, галерею посещают лишь истинные ценители живописи, на Стромынке никто и знать не будет. Представляешь, если меня заметят и купят картину! Это же прямая дорога на выставки и в частные галереи! Я заработаю много денег, и мы сможем безбедно жить. Хотя впрочем, службу в газете лучше не бросать, мало ли что…
– Деньги…да, без них не проживешь. Но зачем они тебе? – поинтересовалась Арина.
– Как зачем? Построю тебе огромный дом, и не на Стромынке, а где-нибудь на Басманной, ближе к центру. Откроем еще одну кондитерскую, а лучше шоколадницу, детей заведем, троих, не меньше.
Василий привлек Арину и поцеловал в шею.
– Хорошо, я подумаю, – пообещала практичная девушка. – А сейчас давай умоемся и позавтракаем. Кстати, тебе не надо сегодня на службу?
– Теоретически надо, но я вроде, как еще болен, – сказал Василий и распахнул халатик Арины.
Василий все чаще оставался у Арины на ночь, Иннокентий Петрович был рад: наконец-то сын женится, появятся внуки. Однако, отчима он не забывал, частенько наведываясь к нему. Когда эскизы к картине «Обнаженная с единорогом» были готовы, Василий принес их на суд отчима. Иннокентий Петрович растрогался, ему было приятно, что взрослый сын, не пренебрегает его мнением. Он внимательно рассматривал наброски, выполненные пастелью.
– Девушка необычайно хороша на твоих рисунках как на яву. Да, теперь же она во всей красе… Ты хорошо изобразил ее с распущенными волосами, получилось весьма целомудренно: вроде, как и обнажена, но в то же время ничего предосудительного почти не видно. Пожалуй, грудь слегка – так это прекрасно, прямо как у итальянских художников. А это что у нее на груди? Не вижу… – Иннокентий Петрович нацепил пенсне и, прищурившись, пытался разглядеть украшение на шее обнаженной.
– Что вас так заинтересовало, отец? – удивился Василий.
– Скажи мне, – спросил отчим, не отрываясь от рисунка, его голос подозрительно дрожал, – на ней маленький серебряный крестик, осыпанный мелкими рубинами?
– Да, вы же видите, именно его я и изобразил.
Иннокентий Петрович начал оседать.
– Боже, отец, что с вами? Я налью сердечных капель! Даша! Даша! – звал он прислугу, но она не слышала, видимо, стряпая на кухне.
– Ничего, ничего, сейчас отпустит… – попытался успокоить Еленский-старший. – Положи-ка меня на диван.
Василий расстегнул отцу домашнюю куртку, ворот рубашки, и аккуратно, подложив ему подушку под голову, разместил на диване.
Иннокентий Петрович немного отдышался:
– Скажи мне, Вася, что ты знаешь о своей невесте?
– Она – сирота, дочь мещанина, он умер более двух лет назад, оставив ей кондитерскую и приличную сумму денег. А что?
– Откуда у нее этот крест?
– Да точно не знаю, она говорила, кажется, что это все, что от матери осталось. Та умерла, когда Арина была еще маленькой.
Иннокентий Петрович приподнялся на локте:
– Умоляю, Васенька, не думай, что я сошел с ума… Отвези меня к ней…
– Я с удовольствием, но вы в таком состоянии!
– Если я ее увижу, мое состояние улучшится, вот увидишь, – возразил отчим.
Работа над картиной «Обнаженная с единорогом» подходила к концу. Произведение приобретало с каждым днем все более законченный вид, оно наполнялось насыщенными красками: единорог смотрелся серебристо-белым, под кожей прорисовывалась мускулатура, белая грива спускалась почти до земли, его хозяйка, обнаженная красавица, стыдливо, прикрытая распущенными волосами, все сильнее походила на Арину, жену Василия.
Арина прекрасно справлялась с новой ролью натурщицы. Сама того не ожидая, она была увлечена своим новым амплуа, и ощущала себя, чуть ли, не средневековой дамой, или скорее некой девой, обладающей волшебным даром общения с единорогами. Она с удовольствием сбрасывала халат по вечерам, обнажаясь перед мужем-художником. Того же хватало ровно на два часа работы, затем плотское желание брало верх над возвышенным творчеством, и молодые супруги страстно предавались любви.
Арина специально переделала комнаты покойного Данилы Выжиги, теперь она знала, что – вовсе ее не отца, а – отчима, в мастерскую для мужа, где он мог творить по вечерам. До выставки в галерее Прокофьева оставалось менее двух недель, и следовало бы поторопиться. Но после двух часов работы, Василий ощутил страстное желание: писать обнаженную молодую желанную женщину просто невозможно! Он бросил кисти на палитру, вытер руки о холщевую тряпицу и подошел к жене:
– Дорогая, а не хочешь ли промчаться на мне сверху, как всадница на единороге?
– С огромным удовольствием, мой рыцарь, но с одним условием: еще два часа работы!
– Арина, ты жестока! Я желаю тебя, сгорая от нетерпения! – возмутился муж-художник.
– Отнюдь, сударь. Вы не можете обвинять меня в жестокости, ведь я забочусь о вашей славе, – несколько наигранным тоном сказала Арина. – И если вы не закончите работу через две недели: то прощай все мечты, Василий! А я, подумав на досуге, решила: хочу дом на Басманной и шоколадницу на Покровке.
Василий вздохнул, взял палитру, кисти и принялся за работу: «Хорошо – два часа, не более, зато потом… Что я сделаю с тобой потом! Первая брачная ночь покажется тебе просто детскими невинными играми».
Картина Василия Еленского имела небывалый успех, галерею посетили такие известные люди как граф и графиня Нарышкины, известный меценат-фабрикант Мирзоев, и даже сам градоначальник князь Сергей Викторович Толстой со свитой подхалимов.
Прием почетных гостей был в разгаре: в бокалах искрилось лучшее шампанское, дамы благоухали дивными французскими ароматами, выставляя напоказ свои обнаженные плечи и грудь, увешанную дорогими бриллиантами.
Фабрикант Мирзоев в компании еще нескольких гостей прогуливались по залу, завешанному картинами: пейзажи русской глубинки с покосившимися избами и облезлыми церквушками откровенно набили оскомину. Мирзоев скучал, но не подавал вида, для приличия иногда выражая одобрение, а порой даже восторг.
Один из гостей зевнул, предложив:
– Господа, перейдемте в следующий зал, говорят, там есть на что посмотреть. Картина некоего Еленского, если не ошибаюсь….
– Да что там Еленский, – высказался другой гость и отпил шампанское из высокого узкого бокала. – Я вам такой анекдот расскажу.
Гости встали полукругом к рассказчику, тот же отпив глоток, поведал слушателям:
– Послушайте, кузина, говорят, вчера с барышней Аглаей конфуз на балу случился? – спросил молодой человек. – О, да, мон шер! Поручик Ганский во время галопа рассмотрел, что у нее панталоны всего на три вершка ниже колен! – ответила дама. – Фи! Такие коротенькие, лишь французским куртизанкам под стать! Срам, да и только! А не заказать ли нам подобные у белошвейки?
Мирзоев и гости прыснули от смеха и переместились в соседний зал, завешанный картинами с различными амурчиками с розовыми попками; Дианами, обнимающими лесных козочек и другую живность, и просто упитанными обнаженными натурщицами в различных позах.
– Однако! – вымолвил Мирзоев, разглядывая одну из пышек.
– Да, на что вы смотрите, любезный! Идите сюда, – окликнул его рассказчик пикантного анекдота.
