»Две жизни» (ч.III, т.1-2) - Антарова Конкордия (Кора) Евгеньевна (книги регистрация онлайн бесплатно TXT) 📗
Путь вниз казался мне бесконечным. Даже голова у меня кружилась, чего со мной теперь никогда не случалось, и о чем я забыл и думать. Но всему бывает конец, и мы очутились у входа.
— Приготовься не только к сильному ветру, Левушка, но и к резкому холоду. Вон там лежат плащи. Укутай в один из них мать Анну, другим укройся сам. Ну так и быть, чтобы у тебя не было тревоги за меня, я тоже надену плащ, — прибавил И., накидывая плащ.
Плащи были мягкие, легкие, теплые. Мать Анна снова заставила играть пружину, и глыба стекла поползла вверх. На этот раз И. попросил вторично нажать пружину, объяснив, что мне надо несколько привыкнуть к резкой перемене температуры.
И каким же холодом обдало нас, когда глыба-дверь поднялась высоко. Резкий ветер, неся холодный песок, сразу засыпал мне глаза, нос и рот, и я не мог двинуться с места, как вдруг чья-то рука надвинула мне плащ на лицо и потянула меня за собой. Я шел, дрожа от холода, спотыкаясь, и не соображал, ни куда ведет меня мой поводырь, ни кто он. Но вот ноги наши застучали по дереву, через несколько минут рука моего провожатого ввела меня через порог в теплый дом, сдернула покрывавший меня плащ, и милый голос Яссы сказал:
— Не открывай глаз до тех пор, пока я не спущу тебя в ванну. Тогда их промоешь.
Ясса велел мне вымыть чисто-начисто руки и налил мне полные ладони приятно пахнувшей жидкости. Я довольно долго промывают глаза, раньше, чем он разрешил мне их открыть. Тогда он подал мне таз и большой кубок с водой. Я с восторгом полоскал зубы и рот, с трудом отделываясь от скрипевшего на зубах песка. Наконец суровые команды Яссы, указывавшего мне, как и чем растираться, кончились, я выполоскался под свежим душем и мог теперь хорошо рассмотреть самого Яссу.
Я нередко видел Яссу слегка утомленным, но никогда не предполагал, что мой дорогой заботливый нянька может быть утомлен до такого полного изнеможения, в каком Ясса находился в данную минуту. Мертвенно-бледное и осунувшееся лицо Яссы едва напоминало его обычный вид.
— Ясса, что с тобой? Ты болен? Разреши мне поскорее отплатить тебе за твою постоянную помощь и заботу. Не протестуй, умоляю тебя. Я мигом приготовлю тебе ванну и разотру тебя в ней. Ведь ты едва жив.
— Нет, Левушка, не поможет ванна. И. дал мне пузырек и велел выпить его содержимое только в случае полного изнеможения. Я все считал, что такое положение еще не наступило и, кажется, опоздал. Пожалуй, теперь уже и поздно.
Ноги меня уже не держат, и ванна меня не спасет.
Ясса говорил едва слышным голосом, с трудом достал из кармана маленький пузырек и выпил его содержимое. Несколько минут он лежал, вытянувшись в кресле, в полной неподвижности, в позе смертельного утомления. Я бросился к нему, поднес к его губам цветок Великой Матери и, опустившись на колени, молил Божественную Заступницу помочь моему умирающему другу. Я молил Ее возвратить ему жизнь, такую полезную и необходимую на земле. Я полагал, что Ясса опоздал выполнить указание И., хорошо помня, как в момент полного истощения сил на маяке И. бросил мне пузырек с укрепляющим лекарством. Я взял беспомощно свесившиеся руки Яссы, вложил в них чудесный цветок и всеми силами звал И. прийти спасти Яссу, не умышленно промедлившего выполнить его приказ, но из величайшего уважения к его распоряжению.
Долго ли я стоял так на коленях, рыдая и отчаиваясь, я не знаю. Руки Яссы, становившиеся все холоднее, я пытался согревать своим дыханием. Потоки слез лились из моих глаз на эти дорогие трудолюбивые руки.
— Сумасшедший мальчик, — услышал я издали дорогой, знакомый голос. Поспешные шаги направлялись ко мне, и через минуту фигура И. стояла рядом со мною. — Когда же ты войдешь в полную зрелость, мой Голиаф? Ясса спит и очень счастлив в этот момент. Нам с тобой надо позаботиться, чтобы охранить его тело и никак не мешать трудиться и совершенствоваться его духу. Это очень хорошо, что последнее, что унес Ясса в своей памяти с земли, были твоя забота и любовь, твоя мольба о нем Великой Матери. Путь его будет легче и выше ровно настолько, насколько твоя чистая любовь свидетельствовала о его полезном и любовном служении земле. Я думал, что ты сам поймешь, что Ясса от выпитой жидкости будет спать, как спал профессор, и выйдет из сна таким же обновленным, как тот. Перестань огорчаться, заверни Яссу в плащ и отнеси наверх в свою комнату, которой ты, кстати сказать, еще и не видел. Уложи Яссу на диван, задерни окно, хотя солнца сегодня и не будет, и сиди подле него в полном самообладании, пока я не пришлю тебя сменить на твоем дежурстве. Своим зовом ты заставил меня бросить очень горячее дело. В следующий раз, если тебе придется наблюдать такой случай, знай, как поступить, никогда и ничего не пугайся, и ни одной слезы чтобы не уронили твои глаза. Я пришлю двоих. Один останется сменить тебя здесь, другой проводит тебя ко мне.
Каждый сильный человек сейчас на учете, спеши ко мне на помощь.
И. вышел так же поспешно, как вошел. Я завернул Яссу в плащ и бережно понес его в комнату, которую И. назвал моею. О, как я радовался этой возможности оказать моему другу хоть какую-нибудь услугу, выразить ему всю бесконечную благодарность за его заботы и внимание. Мне никогда не приходилось просить о чем-то моего друга-няньку. Он наперед все знал и всегда встречался в пути, как только у меня была заминка. Ясса, Ясса, я всем сердцем свидетельствовал не только о его полезной деятельности, но и о его самоотверженной преданности каждому из тех людей, что попадали в орбиту его внимания.
Поднявшись в мою комнату, я нашел диван, уложил на нем Яссу, как умел удобнее.
Тело его было едва теплое, но гибкое. Задернув окно, я придвинул к дивану кресло и сел подле моего друга, спавшего таким чудесным сном. Ветер все еще продолжал выть за окном, но порывы его были уже редки. Через опущенную занавеску я видел тени качающихся пальм. Слова И. внесли полное успокоение в мою душу за судьбу Яссы, но: немало тоскливых чувств пробудили во мне о моей собственной слабости.
Но тут же я спохватился, что не о себе мне надо думать, а о неведомом мне пути Яссы, где моя любовь и радость могут быть ему свидетельством и помощью к более легкому и высокому прохождению к свету. Я хорошо знал, что не одна моя любовь, не одни мои молитвы и мысли несутся в благодарных благословениях этой душе. Тем не менее я вновь опустился на колени рядом с Яссой, вынул божественный цветок его мертвых рук, приник к цветку и… почувствовал, что я точно отошел от своего тела, что я стою у ног Великой Матери в Ее белой часовне Радости. Я услышал голос: "Много детей у меня, верных тружеников Вечности. Но мало таких, что знают путь прямой и цельный, путь без колебаний и сомнений, без двойственности и расхождения между идеей служения и собственными действиями на земле. Иди, сын мой, не твердостью характера утверждая на земле те или иные идеи. Но неси их в себе, верностью своей следуя за верностью Учителей твоих. В живом примере выноси в мир новые идеи в слове своем, не как плод одного ума, но как откровение сердца и культуру его…" Я очнулся на коленях, рядом стояла мать Анна и тихо ждала, пока я окончу мою молитву. Я поднялся с колен, поклонился ей, удивившись, как она свежа, точно и не простояла всей ночи на маяке.
— Я привела брата, что будет здесь, дежурить вместо тебя, ты же пойдешь со мною на помощь И., - сказала она мне.
Подойдя к дверям, она ввела в комнату старца с длинной седой бородой, в тюрбане и восточной одежде, опиравшегося на высокий посох. Темное лицо с суровым выражением, темные красивые руки, высокая фигура с воинственной осанкой делали его похожим на старого вождя. Я так и подумал, глядя на него: "Такие умирают стоя".
Старец улыбнулся мне, и улыбка изменила его лицо — оно стало добрым и ласковым, радостным. Он отодвинул мое кресло, взял стоявший в углу табурет, сел на него, оперся обеими руками на свой высокий посох и замер, точно это было изваяние, а не живой человек. Мать Анна сделала мне знак, и мы вышли из комнаты.
