Госпожа Бовари. Воспитание чувств - Флобер Гюстав (книги без регистрации бесплатно полностью txt) 📗
Фредерик спросил ее, как она догадалась о его любви.
— Это было как-то вечером, когда вы поцеловали мне руку между перчаткой и рукавом. Я подумала: «Да он любит меня… любит!» Но я боялась в этом убедиться. Ваша сдержанность была так чудесна, что я наслаждалась ею, как невольной и непрестанной данью уважения.
Он ни о чем не жалел. Он был вознагражден за все былые страдания.
Когда они вернулись, г-жа Арну сняла шляпу. Лампа, поставленная на консоль, осветила ее волосы, теперь седые. Его словно ударило в грудь.
Чтобы скрыть от нее свое разочарование, он опустился на пол у ее ног и, взяв ее за руки, стал говорить ей полные нежности слова:
— Все ваше существо, всякое ваше движение приобретали для меня сверхчеловеческий смысл. Когда вы проходили мимо, мое сердце, словно придорожная пыль, облаком поднималось вслед за вами. Вы были для меня как лунный луч в летнюю ночь, когда всюду благоухания, мягкие тени, белые блики, неизъяснимая прелесть, и все блаженства плоти и души заключались для меня в вашем имени, которое я повторял, стараясь поцеловать его, пока оно еще на моих губах. Выше этого я ничего не мог себе представить. Я любил госпожу Арну именно такою, как она была, — с ее двумя детьми, нежную, серьезную, ослепительно прекрасную и такую добрую! Этот образ затмевал все другие. Да и мог ли я даже думать о чем-нибудь другом? Ведь в глубине моей души всегда звучала музыка вашего голоса и сиял блеск ваших глаз!
Она с восторгом принимала эту дань поклонения — поклонения той женщине, которой она уже не была. Фредерик, опьяненный своими словами, начинал уже верить в то, что говорил. Г-жа Арну, сидя спиной к лампе, наклонилась к нему. Он чувствовал на лбу ласку ее дыхания, а сквозь платье смутное прикосновение ее тела. Они сжали друг другу руки; кончик башмачка чуть выступал из-под ее платья, и Фредерик, почти в изнеможении сказал:
— Вид вашей ноги волнует меня.
Внезапно застыдившись, она встала. Потом, не двигаясь с места, проговорила, как лунатик:
— В мои-то годы — он! Фредерик!.. Ни одну женщину не любили так, как меня. Нет, нет! К чему мне молодость? Не нужна она мне! Я презираю всех этих женщин, которые сюда приходят!
— О, никто сюда не приходит! — любезно возразил он.
Лицо ее просияло, и она захотела узнать, женится ли он.
Он поклялся, что нет.
— Это правда? А почему?
— Ради вас, — сказал Фредерик, обняв ее.
Она замерла, откинувшись назад, приоткрыв рот, подняв глаза. Но вдруг на ее лице проступило отчаяние, и она оттолкнула Фредерика, а вместо ответа, о котором он молил, сказала, опустил голову:
— Мне бы хотелось сделать вас счастливым.
Фредерик подумал — не пришла ли г-жа Арну с тем, чтобы отдаться ему, и в нем снова пробудилось вожделение, но более неистовое, более страстное, чем прежде. А между тем он чувствовал что-то невыразимое, какое-то отвращение, как бы боязнь стать кровосмесителем. Остановило его и другое — страх, что потом ему будет противно. К тому же это было бы так неловко! И вот, из осторожности и вместе с тем чтобы не осквернить свой идеал, он повернулся на каблуках и стал вертеть папиросу.
Она с восхищением смотрела на него.
— Какой вы чуткий! Вы один такой в мире! Один!
Пробило одиннадцать часов.
— Уже! — сказала она. — В четверть двенадцатого я ухожу.
Она снова села; но теперь она следила за стрелкой часов, а он курил, продолжая ходить взад и вперед. Оба уже не знали, что сказать. Перед расставаньем бывает минута, когда любимый человек уже не с нами.
Наконец, когда стрелка перешла за двадцать пять минут двенадцатого, она медленно взялась за ленты своей шляпки.
— Прощайте, друг мой, милый друг мой! Я больше никогда не увижу вас! Мне, как женщине, теперь уже ничего не остается. Душа моя никогда не расстанется с вами. Да благословит вас небо!
Она поцеловала его в лоб, точно мать.
Но тут же она стала чего-то искать глазами и попросила у него ножницы.
Она вынула гребень; седые волосы упали ей на плечи.
Она порывистым движением отрезала длинную прядь, под самый корень.
— Сохраните их! Прощайте!
Когда она ушла, Фредерик открыл окно. Г-жа Арну, стоя на тротуаре, знаком подозвала фиакр, проезжавший мимо. Она села. Экипаж скрылся из виду.
И это было все.
В начале зимы Фредерик и Делорье беседовали у камина, еще раз примиренные, еще раз подчинившиеся тому роковому свойству своей натуры, которое заставляло их тяготеть друг к другу и друг друга любить.
Один в общих чертах рассказывал о своем разрыве с г-жой Дамбрёз, которая вторым браком вышла замуж за англичанина.
Другой, не пояснив, каким образом он женился на м-ль Рокк, сообщил, что в один прекрасный день жена убежала от него с каким-то певцом. Стараясь несколько сгладить комизм своего положения, он у себя в префектуре проявил такое административное рвение, что скомпрометировал себя. Его сместили. Потом он был начальником поселений в Алжире, секретарем паши, редактором газеты, агентом по объявлениям и в конце концов поступил юрисконсультом в одно промышленное предприятие.
Что касается Фредерика, то, прожив две трети своего состояния, он вел теперь образ жизни скромного буржуа.
Затем они взаимно осведомились об общих знакомых.
Мартинон теперь сенатор.
Юссонэ занимает большое положение, ведает всеми театрами, всей прессой.
Сизи погрузился в благочестие, уже отец восьмерых детей и живет в замке своих предков.
Пеллерен, пройдя через увлечение фурьеризмом, гомеопатией, вертящимися столами, готическим искусством и гуманитарной живописью, стал фотографом, и на любой стене в Париже можно увидеть его изображение — крохотное туловище в черном фраке и огромную голову.
— А что твой друг Сенекаль?
— Исчез. Не знаю! Ну, а твоя великая страсть — госпожа Арну?
— Она, должно быть, в Риме вместе со своим сыном, лейтенантом.
— А ее муж?
— Умер в прошлом году.
— Ну?! — сказал адвокат. Потом, ударив себя по лбу: — Кстати, на днях я встретил в магазине милейшую Капитаншу, она вела за руку мальчика, своего приемыша. Она вдова некоего г-на Удри и страшно растолстела, прямо чудовище. Вот упадок-то! А ведь у нее была когда-то такая тонкая талия.
Делорье не скрыл, что в свое время удостоверился в этом, воспользовавшись ее отчаянием.
— Ты, впрочем, сам мне разрешил.
Эта откровенность восполняла то молчание, которое он хранил о своей попытке по отношению к г-же Арну. Фредерик извинил бы ее, раз она не удалась.
Хотя открытие это несколько раздосадовало его, он сделал вид, что ему смешно, а подумав о Капитанше, вспомнил про Ватназ.
Делорье никогда не встречался с нею, так же как и со многими другими, бывавшими у Арну; но он прекрасно помнил Режембара.
— Жив он еще?
— Еле дышит. Каждый вечер непременно тащится с улицы Грамон до улицы Монмартр, обходит все кафе, слабый, сгорбленный, разбитый, — настоящий призрак.
— Ну, а Компен?
Тут Фредерик весело вскрикнул и попросил бывшего комиссара Временного правительства открыть ему загадку телячьей головы.
— Это ввезено из Англии. Чтобы высмеять праздник, который роялисты справляют тридцатого января, независимые учредили ежегодный банкет, на котором едят телячьи головы и пьют красное вино из телячьих черепов, подымая бокалы за истребление Стюартов. После термидора террористы основали такое же братство; это доказывает, что глупость легко плодится.
— Мне кажется, ты стал совсем равнодушен к политике?
— Такие уж годы! — сказал адвокат.
И они стали подводить итоги своей жизни.
Обоим она не удалась — и тому, кто мечтал о любви, и тому, кто мечтал о власти. В чем же была причина?
— Может быть, в недостатке твердости, — сказал Фредерик.
— Что касается тебя, то, возможно, это и так. Я же, напротив, был слишком тверд, не считался с множеством мелочей, а они-то важнее всего. Я был слишком логичен, ты же слишком чувствителен.
