Когда дыхание растворяется в воздухе. Иногда судьбе все равно, что ты врач - Каланити Пол (книги онлайн полные версии бесплатно txt, fb2) 📗

Вошел хирург и увидел выражение моего лица. «Знаю, – сказал он. – Я два часа уговаривал его отказаться от операции. Не переживай. Ты готов?»

Во время операции вместо традиционного алфавита и устного счета мы выслушивали богохульную тираду: «Вы уже вырезали эту дрянь из моей башки? Чего вы возитесь? Быстрее! Я хочу, чтобы вы ее вырезали. Я могу оставаться здесь весь чертов день, только вытащите ее!»

Я медленно вырезал огромную опухоль, обращая пристальное внимание на малейшие признаки речевого затруднения. Тем временем монолог пациента не прекращался ни на минуту. Вскоре опухоль была положена на чашку Петри [49], и мозг больного засиял чистотой.

– Ты почему остановился? Эй ты, кретин! Я тебе сказал, что ты должен вырезать эту дрянь из меня!

– Операция окончена, – ответил я. – Опухоль удалена.

Как он все еще разговаривал? Учитывая размер и расположение опухоли, это казалось немыслимым. Возможно, за ругань отвечал другой участок коры его мозга. А может, опухоль каким-то образом сместила речевые центры…

Но череп сам по себе не закрылся бы. Пришлось отложить размышления до завтра.

Я достиг вершины резидентуры. Я освоил сложнейшие операции. Моя исследовательская работа завоевала высочайшие оценки. Предложения о работе в разных уголках страны буквально сыпались на меня. В Стэнфорде появилась вакансия, которая полностью отвечала моим интересам: им требовался нейрохирург-нейробиолог со знанием технологий нейропротезирования. Однажды ко мне подошел младший резидент и сказал:

– Я только что слышал разговор начальства: если они возьмут тебя на работу, ты станешь куратором на моем факультете.

– Тс-с-с! – сказал я. – А то сглазишь!

Мне наконец начало казаться, что отдельные нити биологии, этики, жизни и смерти начинают сплетаться если не в идеальную этическую систему, то хотя бы в связный взгляд на мир, и я четко видел в этом мире свое место. Врачи в наиболее сложных отраслях медицины встречают пациентов в самые непростые минуты, когда их жизнь и личность находятся под угрозой. Задача врачей состоит в том, чтобы разобраться, что наполняет жизнь каждого отдельного пациента смыслом, и постараться не лишить его этого. В противном случае пациенту лучше позволить мирно умереть. Чтобы принимать такие решения, нужно не бояться груза ответственности, обвинений в свой адрес и чувства вины.

Я был на конференции в Сан-Диего, когда у меня зазвонил мобильный. Это была резидент Виктория.

– Пол?

Что-то случилось. Живот свело.

– Что произошло? – спросил я.

Тишина.

– Вик?

– Джефф покончил с собой.

– Что?!

Джефф заканчивал хирургическую стажировку на Среднем Западе, и мы оба были так ужасно заняты, что перестали общаться. Я пытался вспомнить наш последний разговор и не мог.

– Эм… Видимо, после операции у пациента возникли осложнения, и он умер. Прошлой ночью Джефф поднялся на крышу какого-то здания и спрыгнул. Больше мне ничего не известно.

Я пытался понять, что сподвигло его на такой шаг. Видимо, невыносимое чувство вины нахлынуло на него и заставило подняться на эту крышу и спрыгнуть.

Я так отчаянно хотел выйти с ним из дверей больницы в тот вечер. Мы бы, как в старые времена, рассказали друг другу все. Мне так хотелось поделиться с Джеффом тем, что я понял о жизни, и услышать его мудрый совет. Все мы смертны. И мы, и наши пациенты. Это судьба всех живых организмов. Большинство проживают жизнь с пассивным отношением к смерти, считая ее тем, что неизбежно произойдет с тобой и всеми, кто тебя окружает. Но мы с Джеффом годами тренировались вступать в поединок со смертью, бороться с ней, как Иаков с ангелом, чтобы в конце концов познать смысл жизни. Мы взвалили на себя тяжкое бремя под названием «смертельная ответственность». Хотя жизнь и личность пациентов в наших руках, смерть всегда оказывается сильнее. Даже если вы идеальны, мир вокруг таким не является. Даже понимая, что поражение неизбежно, что руки рано или поздно ослушаются, мы все равно продолжаем борьбу ради своих пациентов. Нельзя достичь совершенства, но можно верить в асимптоту [50], вдоль которой ты беспрестанно движешься вперед.

Часть 2

И надеюсь успеть до смерти

Мы с Люси лежали рядом на больничной койке и плакали. Снимки томографа все еще светились на мониторе компьютера. Теперь тот факт, что я сам врач, не имел никакого значения. Диагноз очевиден: рак, поразивший множество органов. В палате было тихо. Люси сказала, что любит меня. «Я не хочу умирать», – прошептал я. Я попросил ее снова выйти замуж, так как не мог вынести мысли о ее одиночестве, и сказал, что мы должны незамедлительно погасить ипотеку. Затем мы начали обзванивать родственников. Через какое-то время в палату вошла Виктория, с которой мы обсудили снимки и возможное лечение. Когда она начала говорить о моем возвращении в резидентуру, я прервал ее.

– Виктория, – сказал я, – я никогда уже не вернусь в эту больницу в качестве врача. Разве ты не понимаешь?

Одна глава моей жизни закончилась, а может, и вся книга подошла к концу. Вместо того чтобы держаться храбро, я чувствовал себя овцой, потерянной и испуганной. Опасное заболевание не просто меняет жизнь, оно отнимает ее. Не было никакого луча света, который озарил бы То, Что Действительно Важно: мне просто казалось, что мой путь вперед заминирован. Теперь мне придется двигаться окольными путями.

Мой брат Дживан приехал в больницу. «Ты так многого добился, – сказал он. – Ты ведь это понимаешь?»

Я вздохнул. Он хотел меня приободрить, но его слова показались мне пустыми. Всю свою жизнь я копил потенциал, который никогда уже не сможет быть реализован. Я планировал сделать так много и был так близок к этому. Теперь я оказался физически слаб, моя личность и мое будущее рушились, как карточный домик, и я столкнулся с теми же экзистенциальными проблемами, что и мои пациенты. Диагноз «рак легких» был подтвержден. Мое тщательно спланированное и тяжело заработанное будущее больше не существовало. Смерть, с которой я так часто встречался на работе, теперь пришла ко мне с личным визитом. Я оказался с ней лицом к лицу, но не узнавал ее. Стоя на перекрестке, где должны были остаться следы бесчисленного количества пациентов, которых я принял за все эти годы, я видел лишь необитаемую, страшную, сияющую белую пустыню, следы с которой навсегда стер песчаный вихрь.

Солнце садилось. Утром меня отпустят домой. Меня записали на прием к онкологу на конец недели, но медсестра сказала, что мой онколог сама заглянет ко мне вечером, перед тем как поехать забирать детей из школы. Ее звали Эмма Хейворд, и она хотела познакомиться со мной еще до назначенной консультации. Я немного знал Эмму: ко мне направляли некоторых ее пациентов, но нам с ней доводилось общаться лишь по рабочим вопросам. Мои родители и братья находились в разных частях палаты, в то время как Люси сидела у моей постели и держала меня за руку.

Открылась дверь, и вошла Эмма: ее белый халат носил следы долгого дня в больнице, но улыбка ее оставалась свежа. За Эммой последовал еще один онколог и резидент. Она была лишь на несколько лет старше меня, но в ее длинных темных волосах уже проглядывали следы седины, что типично для людей, проводящих много времени со смертью. Она пододвинула к кровати стул.