Шлюпка - Роган Шарлотта (книги полные версии бесплатно без регистрации TXT) 📗
Генри
О существовании Генри я узнала из раздела светской хроники «Нью-Йорк таймс», где появилась его фотография («сын тех-то», «работает там-то», «обручен с такой-то» — и так далее и тому подобное), затесавшаяся между подробностями великосветского приема по случаю его помолвки и внушительным родословным древом невесты. Эта информация меня заинтриговала, тем более что в тот период место гувернантки, подобное тому, что нашла для себя моя сестра Миранда, казалось пределом моих угасающих мечтаний. С юных лет я усвоила: меня ждет блестящее будущее, а путь мой — от родника детства по быстрым ручейкам и рекам способностей в широкую, благодатную дельту и наконец в безбрежный океан возможностей. Сейчас эта метафора звучит зловеще, но в ту пору она казалась вполне оправданной, да к тому же впереди маячил солнечный, радужный берег замужества, на котором, как мне внушали, я буду жить долго и счастливо. Когда на моих родителей свалились все злоключения, Миранда встречалась с неким молодым доктором, но их взаимопонимание не выдержало годичного испытания бедами, которые привели к смерти нашего отца. Миранду вероломство эскулапа не сломило, а лишь на время обескуражило. Трезво оценив свои шансы, она заручилась рекомендациями и посоветовала мне никогда не вверять свою судьбу мужчине.
— Неужели ты пойдешь работать на чужих людей? — ахнула я, ни на минуту не веря в разумность такого выбора.
— Зато буду сама себе хозяйкой, — объявила Миранда.
— На самом деле ты будешь служанкой, — возразила я, но Миранда из принципа (впрочем, принцип, как видно, был притянут за уши несколько позже, для оправдания единственного решения, которое пришло ей в голову) не отступилась: она укатила в Чикаго, предоставив мне искать дешевое жилье для нас с мамой, и мы по совету нашего поверенного сняли мансарду в доме его знакомых; б о льшую часть мебели распродали, а свои вещи сложили в коробки; я считала, что это временно, и, распаковав лишь самое необходимое, составила коробки штабелями в углу свободной комнаты.
Помолвка Генри не представляла серьезной преграды. По мне, она была даже плюсом — откуда бы я вообще о нем узнала, если бы не восторги «Нью-Йорк таймс»? В том же номере газеты — в него были завернуты хрустальные бокалы, чудом избежавшие продажи, — мне на глаза попалась статья под заголовком «Оживление на лондонском рынке», где речь шла о золоте и краткосрочных облигациях, а среди прочего упоминалась и та самая финансовая компания, в которой, как я только что узнала, подвизался Генри. Бокалы тут же были забыты: я стала поспешно искать дату выхода газеты и обнаружила, что это сведения трехмесячной давности.
Уже во время нашей третьей встречи Генри изложил мне свою теорию о том, что каждому человеку написана на роду только одна великая любовь, и если он, встретив ее, пройдет мимо, то будет расплачиваться всю жизнь. Я возразила, мол, не всякий рождается на свет в том же месте и в то же время, что и его великая любовь; зачастую — а может, даже в основном — люди либо опережают, либо пропускают свой золотой век. Мне тогда вспомнилась наша мама: она явно была создана для встречи с доблестным рыцарем, но их разделяли столетия и континенты. Кстати, вскоре после того разговора Генри не пришел на свидание; чего только я не передумала, но по всему выходило, что он встречался с невестой.
— Как мне было тревожно! — воскликнула я на следующий день, бросаясь к нему в объятия. — У тебя, наверное, появились очень важные дела, иначе ты бы непременно пришел.
— Это правда, — мрачно сказал он, а потом весь вечер задумчиво молчал и не реагировал на мои слова, будто оглох.
Он сообщил, что на некоторое время уедет из города, а по возвращении сразу зайдет, но возник у меня на пороге уже через три дня — осунувшийся, в растерзанных чувствах. Я несказанно обрадовалась его появлению. Место гувернантки начинало обрастать именами и датами, и мне явственно виделось, как ручейки моих способностей поворачивают вспять, к затхлому болоту наемного труда.
— Я тебе солгал! — вырвалось у Генри, когда я, кутаясь в шаль, вышла за ним на улицу, чтобы поговорить наедине, если такое возможно в убогом квартале, где с недавних пор ютились мы с матерью.
Игравшие во дворе чумазые детишки наперебой стали клянчить у Генри милостыню, но Генри, всегда веселый и щедрый, их не замечал.
— Значит, на то были причины, — ответила я, но от такого моего великодушия и снисхождения к обману он еще сильнее помрачнел и осунулся.
Рухнув на колени прямо в грязь, он объявил, что не сдвинется с места, пока я не соглашусь выйти за него замуж.
Я потянула его за рукав и объявила: «Уже согласна!» — но он, как видно в ожидании чего-то другого, остался стоять передо мной на коленях, и тогда я во весь голос выкрикнула: «Генри! Что с тобой?» Мне с перепугу подумалось, что у него нашли какую-то болезнь, возможно даже смертельную, и теперь, обманным путем выманив у меня согласие, он собирался с духом, чтобы открыть мне правду.
В конце концов, не придумав ничего лучше, я и сама упала на колени, а любопытные дети, осмелевшие при виде двух истуканов, ходили кругами, поднимая пыль, и сгорали от желания вытянуть у Генри мелочь, которая, как им было известно, всегда водилась у него в карманах, но их удерживала на почтительном расстоянии сила наших чувств — и еще неожиданность: они никогда не видели, чтобы взрослые такое вытворяли.
Глаза у Генри потемнели; для сравнения скажу, что такой цвет приобретает море, когда над ним сгущаются тучи, но это мне пришло в голову много позже. А тогда, скованная ужасом, я безуспешно пыталась сообразить, что же заставило моего возлюбленного, светского льва, бухнуться на колени там, где под ногами не плодородная почва, взлелеянная самой природой, а месиво из конского навоза, сточных вод, мелкого сора и протухших объедков, которыми брезговали даже голодные дети.
И тут горящий взгляд Генри будто обжег меня первобытным огнем: ведь это я была той силой, что поставила его на колени прямо в грязь.
Страх прошел, но я не сразу придумала, как бы получше распорядиться своей властью, и, подавшись к нему, возвестила:
— Я нашла свою истинную любовь. — Сжав его горячие руки своими холодными ладонями, я заверила, что готова простить ему любую вынужденную ложь, вот как сейчас. — Но пустого обмана не переживу.
Я пыталась вызвать у него улыбку, однако Генри хранил самый несчастный вид. Он выглядел таким изможденным, таким трогательным, что в нем невозможно было угадать хваткого банкира, каким я его рисовала в своем воображении.
— Я солгал тебе два раза, — признался Генри. — Никуда я не уезжал, но это еще полбеды. Ужас в том, что я обручен и еще не разорвал помолвку. Я собирался, но как раз…
Естественно, я знала, что он обручен, но, когда об этом шепнули его бескровные губы, я испытала потрясение, будто впервые услышала.
— Как же ты можешь просить… — начала я. — Как же я могу….
Меня парализовала неразрешимая загадка: кто здесь субъект, а кто — объект. Кто совершил низость — он или я? Раз уж он признался, не раскрыть ли и мне свои карты? Я была к этому близка. Так и хотелось упасть ничком в грязь и молить о прощении, потому что до меня вдруг дошло: как бы ни импонировало мне его положение в обществе, сам Генри привлекал меня куда больше, и я даже не задумывалась, остался бы он сам собой или нет, лишившись своего завидного статуса, хотя такая мысль у меня промелькнула — не в силу моего эгоизма, а просто потому, что обо мне можно было бы спросить то же самое: отними у меня хоть одно из тех качеств, которые привлекали Генри, останусь ли я для него все той же Грейс?
На самом деле задумалась я о другом: если ему что-то и было от меня нужно, так это мой внутренний стержень. Достаточно вспомнить, в какой яме оказалась наша семья после развода родителей, когда ни отец, ни мать не стали бороться ни за самих себя, ни за домашний очаг, ни за детей. Из-за этого пострадали мы все. Родители, проявив эгоизм, умыли руки; я бы ни за что так не поступила по отношению к Генри, да и к себе тоже.