Что удивительного в благодати? - Янси Филип (книги без регистрации TXT) 📗

Когда Иосиф сумел, наконец, простить братьев, боль от давней раны не исчезла. Но бремя — быть судьей своим ближним — свалилось с его плеч. Когда я прощаю, причиненное мне зло не исчезает. Зато оно отпускает меня. Мое бремя берет на Себя Бог, знающий, как им распорядиться. Конечно, принять такое решение трудно, рискованно: а вдруг Бог обойдется с обидчиком слишком мягко (например, пророк Иона обиделся на Бога, проявившего излишнее, на его взгляд, милосердие к жителям Ниневии).

Прощение всегда давалось мне нелегко, и, простив, я редко чувствую полное удовлетворение. Обиды продолжют глодать мое сердце, старые раны все еще болят. Приходится вновь и вновь взывать к Богу, отдавая в Его руки остатки той горечи, от которой, как мне казалось, я давно уже избавился. Я поступаю так, потому что Евангелия не оставляют сомнений в прямой связи между Божьим прощением и прощением «наших должников». Бог прощает мне мои долги, как и я прощаю моим должникам. Верно также обратное: лишь в лучах Божьей благодати я найду силы, чтобы излить благодать на других.

Примирение между людьми — следствие их примирения с Богом.

8. Зачем прощать?

Как раз в те дни, когда я участвовал в оживленнейшей дискуссии о прощении, в тюрьме умер Джеффри Дамер — убийца–маньяк, изнасиловавший и убивший семнадцать юношей. Этот каннибал ел мясо своих жертв, храня части их тел в холодильнике. Арест изверга сотряс полицейское управление города Милуоки: стало известно, что полисмены пренебрегли призывом о помощи, когда подросток–вьетнамец, голый, окровавленный, пытался бежать из квартиры Дамера. Этот мальчик также пал жертвой злодея. Его труп, в числе одиннадцати других, был найден в квартире убийцы.

В ноябре 1994 года погиб и сам Дамер, забитый насмерть шваброй. Его убил сокамерник. В тот день телерепортеры брали интервью у родственников несчастных мальчиков: почти все сожалели о смерти Дамера лишь потому, что смерть далась ему чересчур легко. Они бы предпочли, чтобы приговоренный преступник томился дольше, и у него было время поразмыслить обо всех совершенных им злодеяниях.

По телевидению показали интервью с Дамером, записанное за несколько недель до его смерти. Корреспондент спросил, как он мог совершать подобные злодеяния. В ту пору он еще не верил в Бога, ответил Дамер, и никому не давал отчета. Начал с небольших правонарушений, немного садизма, и постепенно заходил все дальше и дальше. У него не было тормозов.

Потом Дамер заявил, что уверовал в Бога. Его окрестили в тюремном фонтане и теперь он, не отрываясь, читает религиозные брошюры, которые посылают ему из местной церкви. Камера переключается на тюремного священника. Тот подтверждает, что Дамер действительно покаялся и стал одним из наиболее ревностных его прихожан.

Наша маленькая группка раскололась: те, кто видел только новости о смерти Дамера, воспринимали его как чудовище и отмахивались от упоминаний о покаянии в тюрьме. Измученные лица осиротевших родственников глубоко запечатлелись в их сердцах. Кто–то сказал совершенно искренне: «Подобным преступлениям нет прощения. Он просто прикидывается».

Однако те, кто видел последнее интервью с Дамером, не были столь уверены. Да, его злодеяния немыслимы, но этот человек казался таким смиренным, сокрушенным. Наш разговор уперся в вопрос: «Существуют ли преступления, которым нет прощения?»

И, надо сказать, ни та, ни другая сторона не нашла удовлетворительного ответа.

Несправедливость прощения — вот с чем сталкивается всякий человек, который соглашается заключить мир, едва услышав «Извините меня». Если меня обидели, найдутся тысячи доводов против прощения. Нужно его проучить. Нельзя поощрять безответственность. Пусть поварится в собственном соку — ей это только на пользу. Пусть усвоит, каковы последствия подобных поступков. Пострадал–то я — так что первый шаг не за мной. Как его простить, когда он даже не раскаивается?! Я выстраиваю аргументы в ряд, пока какой–то из них не поколеблет мою решимость. И когда я наконец смягчусь и соглашусь простить, мое прощение больше походит на капитуляцию, на скачок от жесткой логики к слюнявой сентиментальности.

Почему я все–таки совершаю этот скачок? Я уже упоминал причину, побуждающую меня к прощению: я обязан прощать как христианин, как дитя Отца, который меня прощает. Однако кто сказал, что монополия на прощение принадлежит христианам? Так почему же человек, христианин или неверующий, соглашается на столь неестественный поступок? Я смог выделить по крайней мере три прагматических ответа. И чем дольше я обдумывал эти причины прощения, тем более осознавал их логику — жесткую и фундаментальную.

Во–первых, только прощение разрывает порочный круг вины и боли, разрывает оковы безблагодатности. В Новом Завете акт прощения чаще всего именуется греческим словом, которое означает буквально «освободить, вырваться, отпустить себя».

Признаю: прощение несправедливо. Индуистская доктрина кармы предлагает нам гораздо более жизненное учение о справедливости. Индуистские ученые с математической точностью рассчитали, сколько времени понадобится для полного осуществления справедливости: дабы наказание уравновесило все мои прегрешения в этой жизни и в будущих, необходимо 6 800 ООО перевоплощений.

Брак — наглядное воплощение того, как работает карма. Два упрямых человека живут вместе и действуют друг другу на нервы, непрерывно возобновляя борьбу за власть, занимаясь эмоциональным «перетягиванием каната».

— Как ты мог забыть про мамин день рождения? — восклицает жена.

— Погоди–ка, следить за календарем — твоя обязанность!

— Нечего валить вину на меня — это твоя мать!

— Но ведь я просил тебя на прошлой неделе, чтобы ты мне напомнила. Почему ты этого не сделала?

— С ума сошел — это же твоя мать! Не помнишь, когда день рождения у родной матери?

— С какой стати? Напоминать мне — твоя обязанность.

И так бессмысленный обмен репликами повторяется вновь и вновь, скажем, 6 800 ООО раз, пока, наконец, один из собеседников не скажет: «Довольно! Пора разорвать порочный круг!» А сделать это можно лишь с помощью прощения. «Мне очень жаль. Пожалуйста, прости меня!»

Если же порочный круг не прервется, не останется ничего, кроме постоянного раздражения. Раздражение — понятие клиническое: человек вновь и вновь обращается к прошлому, переживает обиду заново, сдирает подсохшую корочку с раны и не дает ей зажить. Надо полагать, начало этому положила первая супружеская пара на земле. «Подумайте, сколько раз Адам и Ева ссорились за девятьсот лет супружества, — писал Мартин Лютер. — Она твердила ему: «Это ты съел яблоко», а муж отвечал: «Это ты мне его дала»».

Две книги нобелевских лауреатов обнаруживают ту же схему в современной жизни. В романе Габриэля Гарсия Маркеса «Любовь во время чумы» брак распался из–за куска мыла. На жену возлагалась обязанность содержать дом в полном порядке, обеспечивать чистые полотенца, запас туалетной бумаги и мыла в ванной. Однажды она забыла положить новый кусок мыла. Муж тут же преувеличил недосмотр: «Чуть ли не неделю я вынужден обходиться без мыла!» Жена яростно отрицала свой промах. В итоге обнаружилось, что она и впрямь забыла о мыле, но не пожелала признавать свою вину, поскольку ее гордость была уязвлена. После этого в течение семи месяцев супруги спали порознь и не разговаривали за обедом.

«Даже когда они постарели и смирились, — пишет Маркес, — они избегали говорить об этом случае, ибо едва зажившие раны начали бы вновь кровоточить, словно были нанесены лишь вчера». Неужели какой–то кусок мыла может разрушить брак? Да, может. Если ни один из супругов не скажет: «Хватит. Не надо. Я виноват. Прости меня».

Франсуа Мориак в «Клубке змей» рассказывает примерно такую же историю: старик последние десятилетия — то есть многие годы своей жизни! — спал отдельно от жены. Разрыв произошел тридцать лет тому назад, потому что муж не выразил достаточной озабоченности, когда тяжело заболела пятилетняя дочка. Ни муж, ни жена не пожелали сделать первый шаг к примирению. Каждую ночь он ждал, что она придет к нему. Но жена так и не пришла. Каждую ночь она надеялась, что муж явится к ней. А он так и не явился. Ни один из них не смог разорвать порочный круг, сложившийся многие годы назад. Ни муж, ни жена не сумели простить.