Рожденная для славы - Холт Виктория (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗

Не знаю, каким образом подобные сведения просачиваются в народ. Впрочем, королевской дочери должно быть известно, что повсюду есть глаза и уши. Самое скверное в сплетнях то, что по мере распространения они обрастают все более смачными подробностями. Эта скверна разрастается наподобие злокачественной язвы.

По моей репутации был нанесен болезненный удар. Никто не сомневался, что мы с Сеймуром состояли в любовой связи. Якобы я даже родила от него ребенка. Некая повивальная бабка рассказала, что однажды темной ночью ее с завязанными глазами отвели в неизвестный дом, где она помогла знатной девице разрешиться от бремени. Была версия и поужасней: младенца будто бы унесли невесть куда и умертвили.

Я совершила чудовищную глупость, позволив мужу собственной мачехи оказывать мне знаки внимания. Безусловно, я была виновата, но кошмарные поклепы, возводимые толпой, приводили в ярость.

После долгих раздумий я собрала все свое мужество и написала лорду-протектору весьма осторожное письмо. Я писала, что верю в его добрую волю и справедливость, просила строго-настрого запретить черни распространять обо мне порочащие слухи. Нельзя же допустить, чтобы сестра короля стала мишенью злонамеренной клеветы.

В ответ Совет предложил мне назвать по имени хулителей, дабы они понесли заслуженную кару.

Я отчасти почувствовала себя удовлетворенной.

Мне ужасно недоставало моей Кэт, ее любви, ее милой болтовни. Не выдержав, я осмелилась обратиться к лорду-протектору с новым ходатайством — выпустить мою воспитательницу из Тауэра.

«Милорд, — писала я, — обращаюсь к Вам с почтительной просьбой. Хоть я и отношусь безо всякого одобрения к провинностям особы, именуемой Катариной Эшли, умоляю Вашу милость и господ членов Совета отнестись к оной особе со снисхождением. Я не потатчица ей в ее прегрешениях (Господь меня от этого упаси), но в силу ряда соображений все же прошу Вас пересмотреть дело этой женщины. Во-первых, она прожила у меня много лет, потратила немало сил, дабы взрастить меня в правилах честности и благонравия. Долг признательности велит заступиться за нее, ведь сказано у святого Григория: «К тем, кто взрастил нас, привязаны мы паче, нежели к отцу и матери, ибо родители сотворили лишь то, к чему побудило их естество, а взрастившие нас наставляли нас на путь добрый». А во-вторых, как бы ни провинилась оная Катарина Эшли в деле со сватовством милорда адмирала, поступала она подобным образом, зная, что милорд адмирал — член Государственного Совета, и ей помыслиться не могло, что он действует без ведома Совета. Множество раз слышала я от нее, что не подобает мне вступать в брак без согласия Вашей милости и господ членов Совета. В-третьих, заточение оной Катарины Эшли заставит людей думать, что честь моя замарана, а если я избавлена от наказания, то лишь по причине своих юных лет, а кару вместо меня понесла та, кого я люблю и почитаю…

Осмеливаюсь также просить Вашу милость и господ членов Совета проявить снисхождение к мистеру Эшли, мужу Катарины, ибо сей человек приходится мне родственником.

Ваша малая, но искренняя почитательница Елизавета».

Я надеялась, что мое прошение возымеет результат. Сомерсет был человеком неприятным, начисто лишенным обаяния своего младшего брата, но при этом слыл правителем честным и справедливым — насколько таковым может быть тот, кто почитает земную власть превыше всего.

Кто-то из доброжелателей по секрету сообщил мне, что адмиралу вынесен смертный приговор. Я онемела, но подлый Тервит не спускал с меня глаз, и я не должна была выдать себя, когда наступит день казни.

В ненастный мартовский день Тервит пришел ко мне не один, чтобы иметь свидетелей того, как я восприму весть о смерти адмирала, и описать своим хозяевам мое поведение во всех подробностях.

— Миледи, — сказал он, — сегодня Томас Сеймур сложил голову на плахе.

Присутствующие впились в меня глазами. Я крепко стиснула пальцы и ясно и отчетливо произнесла приготовленные слова:

— Сегодня умер человек большого ума и малой мудрости.

Очень спокойно я отвернулась и удалилась к себе в опочивальню.

ВОРОТА ИЗМЕННИКОВ

После гибели Томаса Сеймура прошло три года. Мне казалось, что скандальные слухи успели улечься и забыться. Сначала я долго болела, тяжело далась мне эта история. Не могу сказать, что я была влюблена в адмирала — мне и сейчас трудновато найти подходящее слово для чувств, кои он во мне вызывал, — однако смерть близкого человека всегда действует на нас угнетающе, особенно если ежеминутно опасаешься за собственную жизнь.

Я уверена, что от наказания меня спасла только моя юность, а также то обстоятельство, что меня считали особой малозначительной. Однако с каждым годом угрожавшая мне опасность становилась все очевиднее.

Леди Тервит в первые месяцы после гибели Сеймура относилась ко мне с неизменным участием, и я успела привязаться к этой женщине, но никто не мог заменить мне Кэт. Ухудшение моего здоровья обеспокоило лорда-протектора, и он прислал доктора Билла, превосходного лекаря, который очень скоро понял, что причина моего недуга имеет не столько физический, сколько нравственный характер. Доктор Билл порекомендовал, чтобы мне вернули мою прежнюю воспитательницу. К тому времени ее уже освободили из Тауэра, но встречаться со мной не позволяли. Суждение врача, который счел, что возвращение Кэт благотворно повлияет на мое здоровье и самочувствие, решило дело.

Я была сама не своя от радости, когда лорд-протектор удовлетворил эту просьбу. Отлично помню счастливый день, когда мы с Кэт бросились друг другу в объятия, заливаясь слезами.

Бедняжка Кэт перенесла столько страданий, натерпелась такого страху — ее рассказам не было конца: — Ах, миледи, вы не представляете себе, что такое Тауэр… А самое ужасное то, что мы с Парри предали вас…

Я обняла ее, поцеловала, обозвала подлой предательницей и сказала, что сама не знаю, почему так люблю ее.

Тут Кэт посерьезнела и торжественно пообещала:

— Клянусь, что отныне буду служить вам, не щадя своей жизни.

Я поняла, что это не пустые слова, и мысленно помолилась, чтобы моя Кэт никогда больше не оказалась на дыбе.

Занятия с Роджером Эшемом продолжились, эти уроки доставляли мне неизъяснимое наслаждение. Мы с Эдуардом обменивались письмами, и мой венценосный брат был весьма недоволен тем, что нам не дозволяется быть вместе. Эдуарду в ту пору было тринадцать лет, мне — семнадцать. После смерти адмирала я старалась держаться в тени, поменьше появляться на людях, а когда Эдуард предложил встретиться, я, уже умудренная опытом, предпочла воздержаться. Зато охотно послала брату мой портрет — если уж он не может лицезреть меня воочию, пусть по крайней мере имеет перед глазами изображение.

Вскоре после казни Томаса Сеймура тучи начали сгущаться и над головой самого лорда-протектора. Состояние государственных дел оставляло желать лучшего. На севере разразилась война с шотландцами, которые захватили несколько приграничных замков, затем нашей стране объявили войну французы. Но несравненно опаснее был внутренний раздор в королевстве, возникший из-за религиозной розни. К этому прибавлялись и грубые хозяйственные просчеты: по всей стране пашни стали превращать в пастбища, что привело к всеобщему обнищанию крестьян и обесцениванию денег. В графствах Оксфорд, Бэкингем и Норфолк прокатились мятежи, причем норфолкский перерос в настоящую крестьянскую войну. В конце концов Джон Дадли, граф Уорик, полководец честолюбивый и решительный, подавил бунт в Норфолке, но этой победы ему оказалось мало — Джон Дадли выступил против самого лорда-протектора. Было очевидно, что Уорик хочет сам сесть на место Сомерсета. Я не была знакома с этим лордом, знала лишь, что он — сын некогда могущественного Эдмунда Дадлея, того самого, кто при моем деде короле Генрихе VII обложил народ чудовищными податями и которого мой отец сразу после восшествия на престол отправил на эшафот. Ну и еще я помнила, что у Джона Дадли есть весьма привлекательный сын по имени Роберт. Когда-то мы — еще детьми — танцевали с ним на придворных балах.