Детектив на исходе века (Российский триллер. Игры капризной дамы) - Трахименок Сергей Александрович (книги регистрация онлайн TXT) 📗
— Кончился его бред?
— Да, он окончательно пришел в себя и больше не вернется в темную яму галлюцинаций, если, конечно, снова не свалится с моста в воду.
— Интересно, что он видел за эти трое суток без памяти?
— Сие тайна великая есть, и нам не дано ее узнать… Вот, опять глаза открыл, закрывай и поспи, теперь уже без кошмаров. Теперь только покой… Покой в наше время — лучшее лекарство.
Часть вторая
По фактам возгораний
В конце марта, в пору весеннего равноденствия, когда днем под ярким солнцем оседает почерневший снег, бегут ручейки, а ночью зима, отыгрывая свое отступление, замораживает все, что оттаяло за день, в совхозе «Приозерном» Кедровского района загорелся коровник. Загорелся в самое неудобное для тушения время — ночью…
Первым огонь заметил дежуривший на ферме скотник Тропин. Он на лошади примчался в село, сообщил о пожаре учетчику Степаненко: тот жил рядом с конторой, где находился единственный на отделение телефон, а сам понесся дальше поднимать людей.
Телефонный звонок из «Приозерного», принятый пожарным диспетчером, привел в действие пожарную службу, ушли в совхоз ярко-красные машины, увозя людей в брезентовых робах и металлических касках, о случившемся тут же доложили районному начальству и в милицию.
Получив сообщение о пожаре, дежурный по Кедровскому отделу внутренних дел тяжело вздохнул, подтянул портупею и стал, в соответствии с инструкцией, обзванивать людей, в обязанности которых входило расследование подобных происшествий. Одной рукой дежурный крутил диск телефона, другой водил по списку, лежащему под стеклом его стола, сожалея о том, что спокойному несению службы пришел конец…
Следователь прокуратуры Кроев сном праведника спал в комнате общежития, когда вахтерша Глафира, зевая во весь рот, разбудила его и позвала к телефону.
Кроев натянул трико и, накинув на плечи пальто (в коридоре было холодно), направился вслед за Глафирой в комнатенку у входа в общежитие, именуемую вахтой.
— Александр Петрович, — голос прокурора в трубке звучал бодро, и можно было подумать, что он не ложился спать этой ночью, — вам надлежит выехать в составе группы на происшествие, связанное с возгоранием одного из сельхозобъектов района. Сбор в райотделе. Выезд через двадцать минут…
Сон наполовину оставил Кроева. Он положил трубку на рычаг и пошел к себе под сочувственным взглядом Глафиры, которой, однако, не терпелось побыстрей выпроводить следователя, закрыть дверь общежития на засов и завалиться спать до утра.
Кроев Глафиру не задержал. Уже через пять минут он покинул стены своего жилища и под лай собак побежал по темной улочке мимо молчаливых деревянных домов, березовых поленниц к прокуратуре — небольшому, тоже деревянному зданию.
Открыв своим ключом навесной замок, Кроев схватил следственный портфель и фотоаппарат и так же бегом помчался к отделению милиции…
В Кедровку Кроев попал летом прошлого года по распределению. В маленьком поселке на пять тысяч жителей с жильем было туго, но прокурор (или шеф) сумел выбить своему сотруднику отдельную комнату в общежитии. Комната эта стала Кроеву родным домом. Его часто приглашали к телефону на вахту, и он пользовался «заслуженным авторитетом» у дежурных, которые гордились тем, что являются посредниками между прокурором и следователем. Они же всячески баловали холостого парня, подкармливали его принесенной из дому стряпней, грибочками и вареньем.
Кроеву шел двадцать шестой год. Всю свою жизнь он провел в большом городе, там же окончил юрфак, а вот распределился в глухомань. По выражению его однокашника и друга Юрки Чубаря — штатного остряка и задиры сорок третьей группы факультета правоведения — место, где «мало бань и много Мань».
Молодой специалист внешне сильно отличался от большинства жителей поселка. Был он небольшого роста, худ, бледен, носил очки, и местные классификаторы за глаза называли его Шуриком, намекая на сходство с известным киногероем. Однако это не было кличкой и не являлось следствием неприязни к нему со стороны румяных, пышущих здоровьем кедровчан.
Кедровка, надо отдать ей должное, зимой и в сухую погоду летом производила приятное впечатление. В ней среди огромных елей располагались аккуратные деревянные домики с непременными поленницами перед забором.
В экзотику деревянного зодчества красиво вписывались двухэтажные здания: райисполком, дом культуры, средняя школа, построенные из силикатного кирпича. Все это — вместе с асфальтом на центральной улице и фонарями дневного света делали Кедровку похожей на дачный поселок. И казалось странным, почему сюда еще не хлынули потоки горожан, чтобы остаток дней своих провести в таком райском месте.
Необходимость объяснять вышеуказанный парадокс отпадала, когда приходила весна, наступала осень, либо начинались дожди. Болотистые почвы, на которых стоял поселок, мгновенно насыщались водой и превращались в замес, в котором было невозможно ходить без сапог.
Грунтовая дорога протяженностью более ста километров, связывающая Кедровку о железнодорожной станцией, в это время становилась похожей на длинную ленту-липучку, к которой, как мухи, прилипали «ГАЗы», «КамАЗы», «Уралы». Колесная техника не годилась для езды в такую пору. И если период этот затягивался, то почту, продукты и все необходимое в Кедровку и ее населенные пункты доставляли на танкетках, тягачах и вертолетах.
Кедровчане стоически переживали «сезоны больших осадков»: ходили в болотниках; строили из запасенных в сухое время материалов гостиницу и два жилых шестнадцатиквартирных дома; пекли хлеб из привезенной муки и отправляли испеченные булки тем же транспортом по деревням; выполняли планы молокопоставок — доставляя фляги с молоком на маслозавод на танкетках; учили в школах детей; лечили больных; растили и, если позволяла погода, убирали хлеб — в общем, делали то, что в соответствующий период года делают в каждом нормальном сухом районе Сибири.
Кроев приехал в Кедровку в августе, в последний сухой день. Водитель прокурорской машины Василич — сорокалетний мужчина, коренной кедровчанин, посмотрев на лаковые туфли нового следователя, сказал:
— В гараже есть резиновые сапоги, они будут надежнее.
Василич как в воду смотрел. На следующий день пошел дождь, и Александр во всей красе увидел место, где ему предстояло работать ближайшие три года.
В тот день он, возвращаясь из столовой в прокуратуру, тащил на подаренных Василичем сапогах по пуду добротной кедровской грязи и проклинал себя за то, что поступил неразумно, согласившись распределиться в Кедровку, не узнав толком, что она из себя представляет.
Желая побыстрей закончить муку передвижения в этом болоте, он пошел к деревянному тротуару через кювет и набрал полный сапог воды. Отступать было поздно, и Кроев, сделав еще несколько шагов с риском наполнить водой другой сапог, ступил на тротуар.
Кто ходил в грязь по дощатым тротуарам, знает — это не самая надежная опора. Покрытые тонким слоем грязи доски скользки, как ковер из арбузных семечек.
Ноги Кроева скользнули по доскам. Он попытался устоять, ухватившись руками за забор, но тщетно. Вырвав две штакетины, следователь грохнулся на спину под смех мальчишек младшего школьного возраста, восседавших на лавочке у дома, что был напротив прокуратуры.
Таким конфузом началась трудовая деятельность Кроева. Так неласково встретила его Кедровка, и он долго тосковал еще по городскому житью, пока не захлестнула его рутина работы, не оставив в душе ни одного закоулка для асфальтовой ностальгии…
В кабинете начальника милиции, к удивлению Кросна, находился и шеф. Это значило, что дело с пожаром было серьезным. Кроме него, там уже собрались: замначмила майор Кондак — пожилой брюнет с усталыми от беспокойств службы глазами; старший оперуполномоченный уголовного розыска Корж — подвижный как ртуть мужчина лет тридцати пяти, с тяжелым подбородком боксера, быстрыми серыми глазами и портившей его кривой «под блатного» полуулыбкой. Там же был непонятным образом оказавшийся в райцентре участковый «Приозерного» Глинков — коренастый и плотный лейтенант милиции с открытым русским лицом и степенностью сельского жителя.
