Моя жизнь со Старцем Иосифом - Филофейский Ефрем "Старец Ефрем Филофейский" (читаем книги онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Старец делал и вино. Он немного подсушивал на солнце виноград, своими руками отжимал его, и мы делали церковное вино, очень хорошее. Один наш гость из Парижа помнил это вино всю жизнь.
* * *
Иногда по воскресеньям у нас бывали лепешки с сыром. С вечера я делал болтушку с закваской. На следующее утро жидкое тесто подходило, и я мешал его в глиняном горшке. Затем на сковородку лилось несколько капель масла, и после того как она разогревалась, масло размазывалось по всей сковородке и чашечкой на нее выливалось тесто. Когда лепешки поджаривались с одной стороны, их переворачивали на другую. После этого мы выкладывали их на блюдо и на каждую лепешку клали по кусочку сыра. Это было нашей праздничной воскресной едой. Но мы ее готовили редко.
Было у нас и другое праздничное блюдо. В нашей пустыне, и нигде больше на Святой Горе, на крутых скалах росла какая-то дикая капуста. Это были очень опасные места, но я, по молодости, лазил туда и собирал ее. Старец меня поджидал с пакетиком. Я отрезал только светлые листочки, не потемневшие, а сердцевину оставлял, чтобы из нее выросли новые листики. Затем мы варили эту зелень. Отвар из нее был очень питательным. А сваренную зелень мы накладывали в миску и поливали маслом. Старец обычно наливал масла побольше, он его любил.
Изредка вместе с дикой зеленью мы ставили на стол и жареную треску либо жареную или свежепосоленную сельдь, если она оказывалась у нас. Старец страшно любил и эту зелень, и жареную треску. Жареная треска была для нас безумной роскошью. Мы чувствовали себя самыми богатыми в мире людьми. Конечно, такая еда могла быть только по праздникам.
* * *
Когда у Старца возникало желание поесть рыбы, он мне говорил: «Вавулис, бери снасти и беги на море, принеси, что поймаешь». Я брал снасти, рыбачил и радовался, думая, какую радость я доставлю Старцу. Еще он мне говорил: «Можешь немного понырять, чтобы освежиться». Я рыбачил удочкой, обычно приносил примерно полкило рыбы. Иногда удавалось поймать и осьминога или кальмара.
Когда я возвращался, Старец радостно говорил: «Малой, сейчас я добавлю картошки, риса, лука и сделаю супчик, чтобы нам всем семерым хватило и чтобы все мы наелись этой горсточкой рыбы!» Так он ей радовался.
* * *
Старец любил сладости. Но где их было найти? Когда наступало воскресенье, он говорил:
— Давай, отец Арсений, устрой нам какую-нибудь церемонию, лепешки с сахаром сделай, как это делают понтийцы.
— Сделаю, дорогой.
Это и была та сладость, которую мы готовили. Итак, старец Арсений брал муку, замешивал квасное тесто, выливал его на сковородку и жарил. Затем он делал в этой большой лепешке лунку и выливал туда воду с сахаром. Затем перемешивал все это и снова жарил. Он обжаривал лепешку с обеих сторон и посыпал тертым грецким орехом и корицей, а затем ложкой вдавливал их. Это было нашим роскошным блюдом — лепешки с сахаром. Я тоже помогал готовить их.
Когда Старец стал жить поодаль, а мы с отцом Арсением пребывали на прежнем месте, отец Арсений часто обращал внимание на то, какой я маленький и голодный. И он, наверное, думал: «Он мал и любит сладкое. Чем бы его накормить?» Я любил сладкое по необходимости, ведь после работы чистый горный воздух пробуждал мой аппетит. И я очень хотел есть.
— Малой, сейчас, пока нас не видит Старец, съешь-ка эти крошки.
— А есть благословение Старца?
— Ничего страшного. Это немножечко своеволие, но мы это уладим. Давай, покушай. Послушание! Я договорюсь. Я сейчас говорю от имени Старца и могу тебе оказать небольшое снисхождение. Я — елеостарец.
То есть старец, который дает благословение на елей, когда этого не разрешает устав. Отец Арсений был очень славным человеком, очень добрым, он мне очень помогал. Мы часто ходили куда-нибудь вместе.
В общем, я съедал эти крошки.
* * *
Все масло, остававшееся после жарки, Старец клал в еду, чтобы не выбрасывать. От этого его организм в конце концов оказался отравлен, у отца Афанасия от этого в конце жизни завелись черви, а я чуть не умер. Все заплесневевшее, испортившееся мы должны были съесть. И все эти пропавшие продукты Старец ел. Засохшие сардины он резал, солил и фаршировал ими овощи. Стоило мне съесть этого хоть немного, у меня начиналась рвота. Старец смотрел на меня и говорил:
— Хорошо. Больше я не буду их добавлять.
В следующий раз — снова рвота. А Старец:
— Я ж совсем чуть-чуть их положил! Опять тебе плохо от этого? Ну хорошо, больше не буду класть совсем.
Но при этом у нас никогда не случалось отравлений. Нас сохранил Бог. В противном случае мы умерли бы раньше срока.
Росли у нас два апельсиновых дерева. Их посадил Старец, когда пришел на это место в 1938 году. Других деревьев не было. Изредка имелись у нас на столе апельсины. Старец не благословлял нас их чистить, чтобы ничего не выбрасывать. Он заставлял есть апельсины с кожурой и говорил нам: «Мы ничего не должны выбрасывать. Будем есть это с кожурой. Все здесь освящено молитвами отцов».
* * *
С понедельника по пятницу мы проходили суровую закалку. Обычно мы готовили одно блюдо на всю неделю. Оно у нас хранилось в подполе, в алюминиевой посуде. Естественно, оно часто прокисало, но Старец все равно это ел. На него словно не действовали законы природы.
Чистоты — ноль. Как мы жили? Поэтому, наверное, у Старца случились на шее чирьи и стало больным сердце, от этой отравы. Он нисколько не следил за своим здоровьем. Иначе он бы прожил гораздо дольше. Такого, как Старец, больше не было. Мы являлись редким случаем. Нет сейчас на Святой Горе таких подвижников.
Старец был большим затейником. Пришел как-то один человек из Парижа подвизаться вместе с нами. Старец сказал ему: «Возьми, поешь этой еды, она свежая, ей только три дня. Это овощи, фаршированные сардинами». И тот съел! Мы-то были закаленные, а каково было ему?
Еду Старца мы никогда не выбрасывали, как бы она ни заплесневела.
Иногда нам присылали посылки с продуктами, в которых были вареные яйца, разбившиеся во время перевозки. Он их очищал от скорлупы и ел.
Старец любил сыр. В тех условиях в сыре часто заводились черви, но Старец его чистил.
— Женщины столько потрудились, чтобы его приготовить. Мы это съедим.
— Как же мы будем это есть, Старче?
— Мы не будем выбрасывать еду. Это грех.
Поэтому сначала мы всегда съедали старую пищу. Так мы ели и макароны с червями, и фасоль, из которой наружу вылезали червячки.
Мне, как повару, было неловко предлагать такую пищу отцам. Но отец Арсений, чтобы не огорчать Старца, все это ел, говоря: «Ну раз вы не можете это есть из-за вашего желудка, тогда съем я». Это был необыкновенный человек.
Случилось однажды так прокиснуть фасоли, что мы никак не могли ее есть. Чтобы не выбрасывать ее, Старец сотворил горячую молитву — и когда он дал нам ее на следующий день, она была столь вкусной, что просто пальчики оближешь!
* * *
Каждую весну у нас появлялись гусеницы. Ох, какое я испытывал к ним отвращение! Их было так много, что они съедали все листья. От деревьев и кустарников оставались одни ветки. Вся красота пропадала. Я думал: «Когда же снова вырастут листья, чтобы наше место стало хоть немного зеленым?»
Больше всего гусениц было за келлией Старца и за моей. Когда я их видел, внутри все переворачивалось и меня тошнило. Лишь от того, что они ползали по деревьям, мой желудок выворачивало наизнанку.
Когда я готовил, они, ползая, падали в котелок с едой. У нас не было кухни, мы готовили на камнях во дворе. Старец говорил:
— Ба! Экие животинки! Разве они плохи? Это тоже живые существа. Что тут страшного? Будет у нас еда с мясом. Считай, что ты приготовил блюдо с улитками.
Я про себя думал: «Согреших, прости мя, Матерь Божия! Если будем перебираться отсюда, то только из-за гусениц и ветра». Этих двух вещей я боялся. Однажды мы сидели за столом и один брат мне сказал:
