Техподдержка. Мертвая зона - Дивов Олег (библиотека электронных книг .txt) 📗
Леха выбрался на улицу и принялся отряхиваться, поднимая клубы пыли, из-за чего снова начал чихать. Следом вылез Пасечник, по уши в цементной крошке, и вдобавок еще в саже.
На шум оглянулся Смит, шевельнул плечом – мол, подходите, – и снова припал к биноклю.
И так подвинулся, что Килрой на стене окончательно скрылся из вида.
– За мной, – скомандовал Пасечник.
Леха хотел его спросить: «Что это было, шеф?», но прикусил язык. Кажется, Пасечник на полном серьезе принял «это» за бомбежку. Он сейчас тщательно скрывает панику и ненавидит свидетелей своего позора. Лучше не подставляться.
Чихая и отплевываясь, они двинулись к перекрестку. Майк и Гейб лениво делали вид, будто прикрывают. Судя по их поведению, здесь все уже украдено, мародеры сюда не ходят, и шансов случайно наткнуться на банду нет. Фальшивая съемочная группа фальшивого интернет-телевидения может ползать по руинам смело.
И даже, если ей захочется, снять репортаж из бывшей столицы Нигерии, на которую всем плевать. И на разрушенную столицу, и на расколотую пополам страну…
Леха потянулся было утереть пот, но посмотрел на грязный рукав своей терморубашки и передумал.
Смит уже вернулся за угол, повесил бинокль на лямку рюкзака, а Килроя заслонил спиной, черт знает, случайно или нарочно.
– Красиво ныряешь, – сказал он Пасечнику.
– У меня разряд по прыжкам в воду, – ответил тот и чихнул.
– Поздравляю, – буркнул Смит.
– Спасибо, – сказал Пасечник.
Смит покосился на Леху. Тот пожал плечами. Надоели ему эти двое с их затянувшейся игрой в дурака.
Смит изъяснялся по-английски, глухо ворча себе под нос, почти без интонаций, да еще с каменным лицом, – не поймешь, когда серьезно, а когда над тобой издеваются. По идее, за три дня, пока они добирались сюда из Лагоса по суше, развивая максимальную скорость аж двести километров в сутки, Смит должен был Пасечника совершенно вызверить, но тот мило улыбался и делал вид, будто все нормально.
Озверел в итоге Леха, с которым Смит почти и не разговаривал. Только поглядывал искоса, со значением, когда умный человек должен был догадаться, что над Пасечником опять пошутили, а тот снова не понял.
Оцени, мол, какой я великий юморист, и до чего тупой этот янки.
С точки зрения Лехи, тупили напропалую оба, стараясь довести один другого до белого каления, и заигрались уже вконец. Чертовски интересно, о чем думали психологи Института Шрёдингера, сводя эту колоритную, но откровенно несовместимую пару в одну полевую группу.
Марвин Пасечник из Санта-Моники был здоровый и рыжий, лет сорока. Короткая стрижка ежиком только подчеркивала морковный цвет его волос. На вид – улыбчивый добряк. По физическим кондициям – штурмовик тяжелой пехоты, но кто их поймет, калифорнийцев. В этом всеамериканском бомжатнике любой, кто еще не забил болт на работу, ходит сытый и мордастый, будь он даже программист.
Джон Смит из лондонского бюро, «консультант по вооружению» – сухой, жилистый, седой шотландец, явно за пятьдесят и похож на отставного пилота боевой шагающей машины. Чем похож, Леха не смог бы объяснить. Не считать же пилотом любого, кто смутно напоминает тебе Олега Ломакина. Что у всех пилотов общего – среди них нет таких громил, как Пасечник. Кабины у шагоходов тесные, вроде самолетного кокпита. И с катапультой под сиденьем. Представить там Смита можно было легко, Пасечника никогда. Если попробовать отстрелить его из кабины, что-то треснет пополам, или сам Пасечник, или катапульта. Скорее уж второе…
– Что наблюдаем? – Пасечник выглянул из-за угла и посмотрел вдоль улицы из-под ладони.
– Дым. Он попал. Хорошо попал в кого-то. Думаю, это у той дорожной развязки, где поворот на аэропорт. Там еще большой рынок, мы его проезжали вчера.
При упоминании рынка Пасечник содрогнулся, Леха тоже. Когда о неком явлении говорят «страшнее атомной войны», это нигерийский уличный базар. Впервые они прочувствовали масштаб бедствия в Лагосе, где улицы рядом с городским рынком оказались завалены мусором по колено. И там ездили самые обычные микроавтобусы с товаром – разгонятся как следует и плывут, вздымая картонно-пластмассовую волну. Леха и не думал, что так можно жить.
Абуджа показала: сынок, можно круче. Здешний рынок отгородился от дороги мусорным бруствером человеку по плечо. И вонял, будто торговцы жгли мертвечину на автомобильных покрышках. Хотя, скорее всего, это жарили национальное лакомство – кожу того, кого сегодня поймали, густо обмазанную специями. Но когда знаешь местную специфику, тошнит еще сильнее… И что самое печальное, война, которая на самом деле тут прошла недавно, пусть не атомная, но вполне катастрофическая, – не имела к этой адской разрухе никакого отношения.
Здесь просто всегда так жили.
– К сожалению, видимость оставляет желать лучшего, – добавил Смит. – Воздух нестабилен. Слишком жарко.
– А ну-ка… Аэропорт, говоришь… Посмотрим.
Пасечник передвинул со спины на бок пижонскую тактическую сумку и достал из нее не что-нибудь, а облезлый и потертый оптический прицел. Такой совсем тактический, будто им убивали без помощи ружья.
Или просто забивали гвозди.
Смит опять покосился на Леху. Тот отвернулся.
Равнодушно оглядел противоположный дом – и занервничал. Сквозь размочаленный чердак смутно виднелось что-то вдалеке. Едва различимая в горячей дымке призрачная высотка.
«Ничего странного, мы в низине, а центр на холмах. И ничего хорошего. Там могли уцелеть огневые точки на верхних этажах…»
Перекресток был слишком просторный, а значит, небезопасный при артобстреле, но хотя бы Т-образный. Потрепанные трехэтажные дома прикрывали его с двух самых плохих направлений: восток и северо-восток. Там бывший деловой центр города. Пока тебя оттуда не видно, радуйся жизни. Высунешься под прямую наводку – могут заметить и выстрелить. А могут заметить и не выстрелить. Или вообще не заметить. Или им плевать на таких, как ты. Или им давно на всех плевать, и ты попусту волнуешься. Никто в Абудже не скажет, насколько рискованно в январе пятьдесят второго года шляться вплотную к центру. Ставить эксперименты дураков нет, они кончились путем физической убыли еще в пятидесятом.
Пару лет назад разгуливать по этим кварталам в полный рост было самоубийством. Незадачливые мародеры гибли сотнями, если не тысячами, кто их считал-то. Потом стало поспокойнее, и теперь принято думать, что запад города вполне безопасен, а на восток ходить уже незачем, и поэтому на востоке, наверное, тоже хорошо, пока нас там нет.
Тут надо пояснить, как выглядит Абуджа. Она сверху похожа на черт знает что, но если смотреть по главным магистралям, то основная застройка напоминает медузу, щупальцами налево, головой направо. Щупальца, раскинутые по широкой равнине, держат пригород с аэропортом; поближе к голове – некогда фешенебельные, а нынче раздолбанные, жилые районы для небедной публики. А голова медузы – тот самый центр города, состоящий из «Центрального Бизнес-Района», правительственного квартала и шикарного, пока не сгорел напрочь, дендропарка. Еще там была военная база, у правительства под боком на всякий случай. Центр – довольно компактная территория, не больше десяти километров в поперечнике, зажатая невысокими скальными хребтами; на востоке она упирается в гору Асо, и тут Абуджа внезапно кончается. Странный дизайн: и не скажешь, что столицу делали с нуля по единому плану. Но, во-первых, рисовали японцы, а во-вторых, город надо было уложить в равнину между гор, и что получилось, то получилось. Уложили. Затолкали, упихали, запинали ногами или красиво вписали, это как вам больше нравится.
Сейчас в пригороде довольно спокойно чувствует себя и непонятно чем занимается сто тысяч народу. И еще жарит гадость всякую… Но в покинутых людьми кварталах, недавно красивых и богатых, а теперь ветхих и закопченных, – их зовут «горелыми», и некоторые вправду сожжены дотла, – надо быть настороже. Если знаешь, что следующая улица простреливается из центра прямой наводкой, лучше пересечь ее бегом. Ты в безопасности только когда прикрыт с востока. Местный фиксер уверяет, что минометных и ракетных атак можно больше не бояться. То ли их нет в программе, то ли боеприпасы кончились.
