Хроники Пустоши - Левицкий Андрей (читать лучшие читаемые книги txt) 📗
– Батя сказал – обязательно едем вдвоем. И к матери перед дорогой велел зайти.
Мика что-то еще возмущенно бубнил, но Турану было не до него. Прикрыв заднюю дверь, он потащил брата по темным коридорам. Оба они не любили ходить в дальнее крыло дома, в комнату, устланную толстыми коврами, приглушающими звуки шагов. На полу здесь стояла большая старинная ваза, треснувшая, с облетевшей позолотой, над кроватью висели древние картины в резных рамах. А на самой кровати под лоскутным одеялом лежала мать. В комнате всегда было закрыто окно и всегда горела свеча в блюдце на табурете.
Мама казалась старухой, хотя была намного младше отца. Она почти выжила из ума, лихорадка изуродовала ее лицо и иссушила мозг.
Верткий Мика, который обычно и минуты не мог усидеть на месте, жался к Турану. Братья встали у изножья кровати, непроизвольно стараясь держаться подальше от матери. Та громко дышала, темные волосы разметались по подушке. Лицо покрывали глубокие морщины, будто трещины в земле. Лихорадка так и называлась – земляной. Из-за болезни кожа пересыхала и лопалась. Больной постоянно не хватало влаги, она много пила, но нарушенный обмен веществ – мудреное выражение, услышанное Тураном от паломника-лекаря из киевского Храма, – неотвратимо сводил ее в могилу.
Глядя на сыновей лихорадочно блестящими глазами, мать приподнялась на локте и выпростала из-под одеяла тощую руку.
– Дети мои! – произнесла она с надрывом, и Мика вздрогнул.
В последнее время в голосе матери появилось что-то пугающее, незнакомое, будто вместо нее говорил чужой человек.
– Уезжайте! – сказала эта незнакомая старая женщина. – Уезжайте быстрее. Ну же, ну!
Она вдруг заплакала, зашмыгала острым длинным носом – а ведь раньше он не казался Турану таким уж длинным – и замахала на сыновей руками, будто на цыплят, которых хотела отогнать под навес, потому что в небе показался ястреб.
Это было совсем неприятно. Мика вцепился в локоть Турану, тот ухватил брата за плечо и, пятясь, потащил его из комнаты. Вслед им неслись всхлипывания и неразборчивые причитания.
Выбравшись из дома, братья перевели дух. Стало светлее, солнце поднялось над затянутым дымкой горизонтом. Вскоре начнется такая жара, что почти вся живность, обитающая на просторах южной Пустоши, попрячется по норам и старым подвалам.
От ворот доносился голос отца – Борис распределял между батраками работу на день, хотя те обычно и сами знали, что делать. На ферме явно что-то происходило, но Туран никак не мог понять, что именно.
Братья вошли в гараж и молча полезли в кабину «Панча». После встречи с матерью говорить не хотелось. Туран завел мотор, тот запыхтел, зарокотал и выплюнул через трубу облако копоти. Мика потянулся к свисающему с потолка тонкому тросу с деревянной «грушей» на конце, собираясь огласить ферму ревом гудка, но Туран перехватил его руку.
– Не надо, – сказал он. – Мать напугаешь.
Не зря Назар брал хозяйского сына в поездки на соседние фермы, к дамбе – огромному бетонному сооружению, одиноко стоящему посреди степи, – и к Железной горе. Теперь Туран уверенно вывел грузовик из гаража и повернул, огибая один из больших ветряков, снабжающих ферму электричеством.
Поместье окружал частокол с натянутой поверху колючей проволокой. За высокими воротами шла дорога; если поехать по ней влево, то к полудню попадешь к разрушенному мосту, за которым стоит Дворец, а если от развилки взять вправо, то в конце концов пересечешь речку Сухую. Вообще-то Сухая и не река вовсе, просто в мокрый сезон, когда подолгу льют дожди, там собирается вода, превращая русло в бурный ручей.
Столпившиеся у ворот батраки оглянулись. Мика заерзал на сиденье и пробормотал:
– Ого, сколько их.
Борис что-то втолковывал Назару, а тот поглаживал приклад тяжелого четырехствольного ружья, которое обычно висело в мастерской на стене. Когда «Панч», извергая клубы дыма, подъехал ближе, отец шагнул к нему, и Туран приоткрыл дверцу.
– Заходили к матери? – спросил Борис.
Сын рассеянно кивнул, думая о предстоящей поездке; он впервые в одиночку – Мика не в счет – отлучался из дома так далеко, да еще на «Панче». Фермер помедлил, будто собираясь с мыслями, и сказал:
– Не гони, езжай осторожно. Слышишь?
– Слышу, – ответил Туран. – Не буду гнать.
– Не суетись, если наткнетесь на матку ползуна. Ползуны шума двигателя боятся. Задержишься – переночуете у Знахарки, я разрешаю. На платформы не засматривайся, если появятся, а то въедешь во что-нибудь. Всё, тусклого вам солнца!
– Тусклого солнца, – откликнулся Туран, а Мика нетерпеливо махнул отцу рукой.
Борис отвернулся, пошел вдоль ограды. Батраки открыли ворота, Туран вдавил педаль, и машина поехала. На этот раз он не успел помешать младшему брату – тот схватился за «грушу» на конце тросика и дернул что было сил. Протяжно взвыла сирена, в конюшне заржали лошади, утробно хрюкнула свинья в сарае. Если кто еще спал на ферме, то теперь уж точно проснулся.
Частокол остался позади. В зеркале Туран увидел, как затворились ворота. И тут же притихший было Мика, распахнув дверцу, полез из кабины.
– Не поеду я с тобой! – крикнул он, встав на подножку. – Хоть и на «Панче» – не могу! У меня важное дело!
– Стой! – Не отпуская руля, Туран схватил брата за плечо. – Куда лезешь на ходу?! Под колеса захотел?
Он втянул Мику обратно, захлопнул дверцу и отвесил ему подзатыльник.
– Ну так останови, чтоб не на ходу! – заныл Мика, потирая ушибленное место.
Грузовик ехал по дороге из укатанного щебня, справа тянулась ограда фермы, слева – каменистая равнина, окутанная дымкой. Среди камней торчали обломки бетонных плит и кирпичной кладки, заросшие колючим кустарником. Возле толстой ржавой трубы, врытой в склон холма, виднелась разноцветная куча гнилья – туда вывозили мусор.
Мика все не успокаивался:
– Останови! Не могу я сейчас уехать!
– Да почему?
В Туране боролись противоречивые чувства. С одной стороны, надо показать брата Знахарке, раз отец так хочет, с другой – сыпь-то и правда ерундовая. Мику всякий раз такая покрывает, если он на солнцепеке долго побудет. Туран предпочел бы сам прокатиться по Пустоши: слишком уж брат беспокойный, вечно крутится, болтает без умолку. Как с ним целый день в кабине просидеть? Это ж немыслимое дело!
– Я силки на ползунов поставил! – объявил Мика, шмыгая носом.
– Врешь! – удивился старший брат. – Когда успел?
– Ничего не вру! Вчера успел. Вечером батя с Назаром в гараже копались, а я с ужина пораньше убег. Ты что, забыл?
– Забыл, – признался Туран. – Теперь вспомнил. Точно, тебя не было, когда компот давали. Брута еще ворчала. Так ты говоришь…
– Говорю – силки!
Видно было, как Мике хочется без всяких объяснений выскочить из кабины, но он не решался, опасаясь еще одного подзатыльника. Да и прыгать на ходу из здоровенного «Панча» действительно опасно.
– Я девять силков поставил. За мельницей, у старой скважины на краю поля, в кустах, где скелет хамелеона лежит, ну и еще… Отпусти, как мне ехать?
– Мда-а, – растерянно протянул Туран. – Выходит, что никак.
Мика ловко обращался с силками. То ли места правильные выбирал, то ли еще что, но без добычи никогда не оставался. Ночью ползуны далеко отползали от холмовейников в поисках пищи, а днем прятались, так как на солнце, особенно в сухой сезон, быстро гибли. Потому и нельзя оставлять ползуна в силке на целый день – тварь издохнет и протухнет. Тут Мика прав. Но с другой стороны…
– Да о чем я думаю! – Туран хлопнул ладонью по рулю. – Как я тебя отпущу? Ну, соберешь ты ползунов, а дальше что? Большое солнце начнется – куда денешься? Придешь на ферму, скажешь бате: меня Туран из машины вытолкал? Нет уж!
– Не приду! – возразил Мика. По шальным блестящим глазам было видно, что он уже все продумал. – На ферме никто не узнает, что я с тобой не поехал. Я до обеда ползунов соберу, а когда большое солнце начнется, вернусь и в дальнем сарае спрячусь, в том, что над обрывом. Туда никто не ходит, ты ж знаешь. Пустой он, чего туда ходить.
