Полковнику никто не пишет - Маркес Габриэль Гарсиа (книги бесплатно без онлайн .TXT) 📗
– Идите сюда, кум! – позвал он полковника и посторонился, освобождая ему место.
– Спасибо, кум, – ответил полковник, однако приглашением не воспользовался. Он хотел выразить соболезнование матери покойного и вошел в дом. И первое, что он заметил, это сильный запах разнообразных цветов. И сразу же ему стало невыносимо душно, и он попытался выбраться из толпы, запрудившей спальню. Но кто-то уперся рукой ему в спину и вновь втолкнул его обратно, в середину комнаты, мимо растерянных лиц, туда, где виднелись темные впадины высоко вырезанных ноздрей покойника.
У гроба сидела мать покойного, отгоняя мух веером, сплетенным из пальмовых листьев. Другие женщины, одетые в черное, смотрели на труп с таким выражением, с каким смотрят на течение реки. Неожиданно из глубины комнаты донесся голос. Полковник отодвинул какую-то женщину и, оказавшись рядом с матерью покойного, положил руку ей на плечо. Стиснул зубы.
– Мои глубокие соболезнования.
Не поднимая головы, она открыла рот и заголосила. Полковник вздрогнул. Он почувствовал, что бесформенная масса, разразившаяся жалобными причитаниями, толкает его на труп. Полковник пытался отыскать опору, но вместо стены натыкался на тела других людей. Кто-то шепнул ему на ухо мягким, ласковым голосом:
– Осторожно, полковник.
Он обернулся, увидел покойника, но не узнал его: при жизни сильный и энергичный, а теперь весь в белом и с кларнетом в руках, он выглядел таким же растерянным, как полковник. Когда полковник поднял голову, чтобы глотнуть ртом немного воздуха, он увидел уже закрытый гроб – раскачиваясь, он плыл поверх голов в сторону двери, по волнам цветов, сплющивавшихся о стены. Полковник вспотел. У него заныли суставы. Через некоторое время он понял, что стоит на улице, потому что по векам у него заструился дождь. Кто-то схватил его за руку и сказал:
– Скорее, кум, я ждал вас.
Это был дон Сабас, крестный его умершего сына, единственный из руководителей его партии, кто избежал политических преследований и продолжал жить в городке.
– Спасибо, кум, – сказал полковник и молча зашагал под зонтом. Оркестр заиграл похоронный марш. Полковник заметил, что не хватает кларнета, и только тут до него впервые дошло, что покойник действительно умер.
– Бедняга, – прошептал он.
Дон Сабас откашлялся. Он держал зонт в левой руке, почти на уровне лица, так как ростом был гораздо ниже полковника. Похоронная процессия миновала площадь, и мужчины начали потихоньку разговаривать. Дон Сабас повернул к полковнику расстроенное лицо и спросил:
– Как там петух, кум?
– Все в полном порядке, – ответил полковник, и тут вдруг раздался крик:
– Куда это вы тащите покойника?
Полковник поднял глаза и увидел алькальда, застывшего на балконе казармы в позе оратора. Алькальд был в трусах и фланелевой рубахе, небритый и опухший. Музыканты перестали играть. И тут же до полковника долетел знакомый голос падре Анхеля, что-то кричавшего в ответ. Полковник напряженно вслушивался в разговор, который заглушался шумом дождя, стекавшего с зонтов.
– Что там? – спросил дон Сабас.
– Ничего, – ответил полковник. – Говорят, нельзя проносить покойников мимо полицейской казармы.
– Я совсем забыл! – вскричал дон Сабас. – Все время забываю, что у нас осадное положение.
– Но мы же не поднимаем восстание, – возразил полковник. – Мы просто прощаемся с бедным музыкантом.
Процессия двинулась в другую сторону. Женщины из бедных кварталов поначалу встретили ее молчанием и только кусали ногти. Но потом выскочили на середину улицы со словами похвалы, благодарности и прощания, словно верили, что усопший слышит их в своем гробу. На кладбище полковник почувствовал себя совсем плохо. Когда дон Сабас, подтолкнув его к стене, чтобы пропустить вперед могильщиков с гробом, обернулся к нему с улыбкой, он увидел, что лицо полковника окаменело.
– Что с вами, кум?
Полковник вздохнул.
– Октябрь пришел, кум.
Возвращались той же улицей. Дождя уже не было. Небо расчистилось, став глубоким, ярко-синим. «Вот и дождь закончился», – подумал полковник. Он чувствовал себя лучше, но все еще прислушивался к своим ощущениям. Дон Сабас вернул его к действительности.
– Вам надо сходить к врачу, кум.
– Я не болен, – возразил полковник. – Просто в октябре всегда чувствую себя так, будто кто-то гложет мои внутренности.
– А-а, – сказал дон Сабас. И простился с полковником на пороге своего нового дома – двухэтажного, с коваными решетками на окнах. А полковник поспешил к себе, мечтая поскорее сбросить черный выходной костюм. И почти сразу снова вышел на улицу, чтобы купить в магазинчике на углу банку кофе и полфунта маиса для петуха.
Полковник занялся петухом, хотя по четвергам предпочитал лежать в гамаке. Дождь лил, не переставая, уже несколько дней. За прошедшую неделю таинственная растительность у него в животе сильно разрослась. По ночам он не мог уснуть – не давало свистящее дыхание жены. Но в пятницу под вечер октябрь сделал передышку, и товарищи Агустина – портные из мастерской, где он работал, и фанатики петушиных боев – воспользовались случаем и пришли посмотреть на петуха. Петух был в форме.
Когда гости ушли, полковник вернулся в комнату, где его ждала сгоравшая от любопытства жена.
– Ну, что они говорят? – спросила она.
– Все воодушевились, – сообщил полковник. – Собираются откладывать деньги, чтобы поставить на него.
– Не знаю, что они нашли в этой жуткой птице, – сказала жена. – Настоящая образина: голова слишком маленькая для таких ножищ.
– Они говорят, что это лучший петух в департаменте, – возразил полковник. – И стоит чуть ли не пятьдесят песо.
Он был уверен, что этот довод оправдывает его решение сохранить петуха, доставшегося ему в наследство от сына, застреленного девять месяцев назад во время петушиного боя за распространение нелегальной литературы.
– И что дальше? – сказала жена. – Когда кончится маис, нам придется кормить его собственной печенью.
Полковник, рывшийся в шкафу в поисках своих полотняных брюк, надолго задумался.
– Осталось несколько месяцев, – наконец сказал он. – Уже точно известно, что бои будут в январе. Потом мы сможем продать его еще дороже.
Брюки были мятые. Жена разложила их на плите и стала гладить двумя паровыми утюгами.
– Что это тебе приспичило выходить на улицу? – спросила она.
– Почта…
– Я совсем забыла, что сегодня пятница, – проговорила она, возвращаясь в комнату. Теперь полковнику оставалось надеть только брюки. Она мельком взглянула на его ботинки.
– Их уже давно пора выкинуть. Ходи в лакированных.
Полковник помрачнел.
– Они выглядят как сиротские. Всякий раз, как я их надеваю, мне кажется, будто я сбежал из приюта.
– А мы и есть сироты после смерти Агустина, – сказала жена.
И снова убедила полковника. Он отправился в порт раньше, чем засигналили катера. В лакированных ботинках, белых брюках и рубашке без воротничка, застегнутой на медную пуговицу. За маневрами катеров он наблюдал от склада сирийца Моисея. Пассажиры, измученные восьмичасовым неподвижным сидением на борту суденышка, спускались на берег. Как обычно, это были бродячие торговцы, а также местные жители, по какой-то надобности покинувшие городок на прошлой неделе и теперь вернувшиеся в свою обыденную жизнь.
Последним причалил почтовый катер. Полковник наблюдал за ним в тревожном ожидании. На палубе лежал почтовый мешок, привязанный к трубе и прикрытый куском брезента. Полковник сразу отыскал его взглядом. Пятнадцать лет ожидания обострили его интуицию. Петух обострил тревогу. С того момента, как на борт катера поднялся почтовый инспектор, полковник ни на мгновение не выпускал его из виду. Он следовал за инспектором по улице, параллельной порту, сквозь лабиринт складов и лавок, заваленных разноцветными товарами. Каждый раз, когда полковник совершал этот путь, он испытывал волнение – всегда особое, но непременно гнетущее, как страх.
