Сибирь и сибиряки. Тайны русских конкистадоров - Бушков Александр Александрович (книги онлайн без регистрации полностью TXT, FB2) 📗

В дальнейшем Новгороду поплохело еще больше. Чем больше сил набирало крепнущее Московское княжество, тем яростнее становилась борьба меж Москвой и Новгородом. Ставкой были уже не меха и прочее добро, а независимость Новгорода. Начались настоящие сражения, завершившиеся знаменитым боем на реке Шелони (1471 год), когда новгородцы потерпели сокрушительное поражение. После чего, как легко догадаться, московский великий князь Иван III непринужденно отобрал у них все приуральские и зауральские владения – как любой победитель в схожей ситуации. А еще через семь лет присоединил Новгородчину к Московскому княжеству. Кое-какое внутреннее самоуправление Новгород сохранил – но поток мехов и прочих ценностей теперь полностью уходил в Москву, которая уже всерьез заинтересовалась не только мехами, но и землями. Иван III, человек большого ума и немалой хитрости («дипломат наш дон Тамэо, да и политик изрядный»), мастерски использовал сложившуюся к тому времени ситуацию.

Сибирского ханства еще не было – существовало лишь гораздо меньшее по размерам Тюменское, где правил хан Ибак. Тюмень и Казань насмерть грызлись за спорные сибирские территории, примыкавшие к Уралу. Когда-то они были казанскими, но потом хан Ибак решил, что эти земли как-то больше исторически тяготеют к Тюмени, – и занял их без особых боев. Казань осерчала: по ее мнению, земли эти исторически тяготели как раз к Казани, до которой оттуда гораздо ближе, чем до располагавшейся где-то у черта на куличках Тюмени. Ну, понятно, началась война – с переменным успехом.

Иван III, поразмыслив, объявил себя горячим сторонником Казани – и за Урал двинулись московские войска. Русские дружины разбили войска нескольких местных князей, заставили их принести «шерть» (аналог европейской вассальной присяги) и выплачивать отныне «ясак» (дань мехами). Заняли немалые территории на Каме и прочно там обосновались. Напоследок Иван установил дипломатические отношения с ханом Ибаком, вынужденным признать и русские завоевания, и право Москвы брать дань с новых вассалов. Хану хватало головной боли в виде Казани, не хотелось связываться еще и с русскими…

Казань от этой комбинации не получила ни малейшей выгоды. Так что читатель, думаю, со мной согласится: Иван III был человеком умным и оборотистым. Изящно все это было проделано.

После этого Московское княжество около девяноста лет не делало попыток проникнуть в Сибирь далее. Установилось некое равновесие: москвитяне старательно собирали дань с вассальных князьков и племен, построили несколько острогов (тогда это слово означало не тюрьму, а укрепление). Русские купцы (главным образом поморы, которых не пугали сибирские морозы) прямо-таки хлынули в Сибирь, добираясь даже до Иртыша и Тюмени. У местного населения большим спросом пользовались в первую очередь русские железные изделия (котлы, топоры, ножи, наконечники стрел и т. д.), за которые они охотно расплачивались мехами. Разведка боем закончилась, возникла некая стабильность, нарушавшаяся порой татарскими грабительскими набегами и мелкими стычками…

Глава 2. Дела сибирские

Тем временем в Сибири происходили крайне интересные и весьма существенные изменения. Татарский князь Мамет из сильного и влиятельного рода Тайбугинов решил, что достоин чего-то большего, нежели быть «просто» князем, пусть и сильным.

Вообще-то подобные планы строили многие честолюбцы, и не только в Сибири. Другое дело, что далеко не каждому удавалось претворить мечты в жизнь. Мамету удалось. Собрав серьезное войско, он вторгся в Тюменское ханство. В 1495 году в одном из сражений хан Ибак был убит. Ни наследников, ни мало-мальски авторитетных преемников не нашлось, Мамет, как и мечталось, из князя стал ханом и занялся самым настоящим государственным строительством.

О нем известно очень мало, но человек, судя по всему, был незаурядный. В относительно короткие сроки он объединил в новое, уже именовавшееся Сибирским, ханство со столицей в том самом Искере и татарские улусы, и разнообразные племена. Новое государство размерами значительно превосходило Тюменское: на севере его границей был берег Северного Ледовитого океана, на западе – Урал, на востоке – Обь, а на юге – Казахское ханство. Кроме того, Мамет создал стройную систему государственного управления – с главным визирем («карачей») и отлаженным аппаратом сборщиков ежегодной дани.

Более всего Сибирское ханство напоминало средневековую Европу – разве что термины были другие, а во всем остальном чертовски похоже. Выше всех стояла татарская знать, своеобразные герцоги – мурзы и беки, владевшие крупными улусами. Чуть пониже, на манер европейских графов, располагались князьки (если точнее, попросту племенные вожди). Обязанностей у них было две: следить, чтобы «простонародье» исправно платило подати, главным образом пушниной, и ходить со своими дружинами на войну, если хану будет благоугодно ее затеять. На войну все отправлялись охотно, без малейшего принуждения: «герцоги» и «графы», во-первых, получали за участие часть добычи, а во-вторых, захваченных пленников превращали в рабов и либо продавали, либо использовали в своих владениях. Рабство в Сибирском ханстве имело большое распространение. Что ничуть не противоречит его сравнению с феодальной Европой – там тоже в раннее Средневековье рабство существовало самым преспокойным образом, например, в Англии и в Италии.

Во всем остальном мурзы, беки и князьки пользовались совершеннейшей свободой, подобно европейским феодалам: хан в их «внутренние дела» не вмешивался, как и европейские короли в определенный период. А потому вся вышеперечисленная знать то и дело воевала друг с другом – вернее, совершала друг на друга грабительские набеги, опять-таки еще и для захвата рабов. Как писали чуть позже русские первопроходцы, «род на род войною ходят и дерутся». Хан на это коловращение жизни смотрел философски: пусть воюют, коли охота, лишь бы дань вовремя собирали и государственной измены не задумали. С русскими Мамет старался не связываться: еще и оттого, что интересы Московского царства и Сибирского ханства, в общем, не сталкивались, и меж их тогдашними границами лежала своего рода «нейтральная полоса», достаточно обширная.

В середине XVI века по другую, не сибирскую сторону Уральского хребта тоже стали происходить интересные события с самыми серьезными последствиями…

Продвижение русских в глубь Сибири и создание надежной «базы» за Уралом тормозилось в первую очередь тем, что путь через Северный Урал был крайне трудным, особенно зимой. И ничего нельзя было поделать: южнее лежали владения Казанского ханства. Казанцы отнюдь не склонны были предоставлять русским «транзит» в Сибирь. Дело было не в каких-то там религиозных разногласиях – в том столетии на такие вещи не обращали особого внимания. Бал в который раз правила экономика: казанские купцы торговать умели, и сибирские меха крайне интересовали их самих. Перепродавать – с превеликим удовольствием. Но пропускать конкурентов в собственные «места грибные и рыбные» – шалишь…

Положение в 1552 году изменилось резко. Войско молодого царя Ивана Грозного (кстати, наполовину состоявшее из «служилых татар», из которых далеко не все приняли православие) после ожесточеннейшего штурма, длившегося почти весь день, заняло Казань. К титулам Ивана добавился «царь Казанский». А главное, теперь перед русскими открылись гораздо более удобные и легкие пути в Сибирь – по реке Каме и ее притокам, близко подходившим к западным притокам Тобола (откуда, между прочим, не так уж и далеко до Искера).

А три года спустя к Ивану Грозному явились послы ханов-соправителей Сибирского ханства, братьев Едигера и Бекбулата. Сначала они поздравили царя со взятием Казани и успешными действиями русских войск в Астраханском ханстве. А потом объявили, что Едигер с Бекбулатом хотят принести Ивану шерть и платить дань, и немаленькую – по шкурке соболя с жителя в год.

Новость, конечно, была приятная – но обрушилась как гром с ясного неба. Решительно непонятно было, отчего огромное и отнюдь не слабое Сибирское ханство вдруг без малейшего принуждения, добровольно и с песней собралось стать вассалом московского царя.