Я тебе изменяю - Амелия Борн (полные книги TXT, FB2) 📗
И я была уверена в этом тоже. До этого дня.
– Рассказывай все! – велела мама.
Я сглотнула слезы, вновь подступающие к горлу. Мелькающие картинки того, как Глеб все это время врал мне и ездил к другой (а может и не к одной), как она кормила его ужином, а потом вела в постель, вызывали тошноту и желание вскочить и начать собирать вещи. И пусть все суды мира попробуют оставить Тео с отцом!
– Он сказал, что мне изменяет. Что я распустилась и стала толстой. Поэтому у него другая…
– Глупости! Глеб не мог не то, что так поступить, а даже сказать! – вступилась мама.
Я поднялась с дивана и зло посмотрела на мать. Почему она мне не верит? Считает, что я способна на ровном месте придумать такую глупость, а потом рыдать от того, что сама нафантазировала?
– Как оказалось, мог…
Отойдя к зеркалу, я посмотрела на свое отражение. Стало тошно от самой себя, хотя, до этого дня я не придавала такого острого значения тому, что набрала пару десятков килограммов. Да к тому же, была довольно высокой, и, в целом, лишний вес распределился довольно пропорционально.
Так вот почему Римма Феликсовна каждую нашу встречу буквально заставляла меня бросить ночные кормления Теодора? Намекала, что мне пора начать худеть, чего я пока не могла сделать, потому как двухлетний сын должен был получать полноценное молоко?
– Оль… Глеб не мог такого сказать… точнее, причина в чем-то ином. Не в твоем лишнем весе. Да и не верю я, что он от тебя гуляет.
Я хмыкнула, отирая вновь побежавшие по щекам слезы, а мама, встав рядом со мной, обняла меня за плечи и прибавила:
– Нужно подумать, что могло произойти. И не замешана ли в этом Римма.
– Римма Феликсовна? – нахмурившись, спросила в ответ.
Как будто у нас в окружении Римм было с избытком.
– Да. Мне кажется, в последнее время она стала к тебе очень придирчива. Ты мягкая, тебе проще сгладить и сделать так, как нужно другим. Римма всегда этим пользовалась, но по-другому она и не может. Она же у нас королева, – усмехнулась мама, но тут же поджала губы и, отойдя, вновь устроилась на диване.
– А вообще тебе действительно стоит заняться своим здоровьем. – Она вскинула руку, давая понять, чтобы я дослушала, и с жаром продолжила: – Федя уже взрослый, его вполне можно отучать от груди!
– Но педиатры во всем мире и воз говорят, что кормить до двух – оптимально, – возразила я.
Когда Тео родился, мною были перелопачены тонны информации о материнстве. Одна из которых гласила, что длительное вскармливание – залог будущего здоровья для ребенка. И для этого приведены множество исследований.
Конечно, мне хотелось сделать для сына все и даже больше. Я видела, с каким трепетом свекровь до сих пор относится к Глебу, своему единственному сыну. Несмотря на то, что ему уже тридцать семь. Да, она рано потеряла мужа, а Глеб – отца, но причина была далеко не в этом. Для нее это было проявление любви, как и для меня.
– До двух – прекрасно, – кивнула мама. – Феденьке же как раз третий годик только пошел.
Я прикусила нижнюю губу. Последним, что стала бы делать – худеть для того, чтобы муж меня не бросил. Оправдывать чужую нечистоплотность своими набранными килограммами я уж точно не собиралась. И для меня выход был лишь один. Развод.
Но мама была права – мне действительно стоило заняться собственным здоровьем, потому что в последние два года своей жизни я только и делала, что думала прежде всего о муже и сыне.
– Сейчас Глеб приедет, и я с ним поговорю, – решительно сказала мама, поднимаясь и направляясь к выходу из кухни. – А сейчас нужно выпить чаю и успокоиться.
– Но он наговорил мне столько ужасных слов…
Снова захотелось реветь в три ручья, что в целом было весьма закономерным.
– Будем разбираться. Я на твоей стороне, родная, ты же знаешь.
Приостановившись, мама протянула мне руку и повторила:
– А сейчас – чашка успокаивающего чая. И точка!
***
– Ты ей сказал? – с порога, не успел Глеб зайти в квартиру, спросила мать.
Он инстинктивно нашел глазами сына. Тот сидел на стульчике для кормления и методично размазывал по лицу и столешнице кашу. Возникло дурацкое чувство неудобства перед Тео.
Теодор. На этом имени настояла мама, хотя, они с Олей выбирали между Максом и Романом. Никакими Теодорами в том, как хотели назвать ребенка, там и не пахло.
– Сказал, – мрачно отозвался Глеб.
Увидел удовлетворение на лице матери, разулся и прошел к сыну. Вытащил его из стульчика, понес умываться.
– Ребенок опять перестал есть овощи! – донесся Глебу в спину недовольный голос матери. – Если Оля станет закармливать его тем, от чего ее разнесло до размеров слонихи, он будет кататься по детскому садику колобком!
– Мы сами с этим разберемся! – огрызнулся Глеб и, зайдя в ванную, заперся с сыном там.
Давящее чувство, которое возникало всегда, когда был в квартире мамы, сейчас было особенно острым и тяжелым. Он любил мать. Безмерно. И так же безмерно был ей благодарен.
Отец Глеба погиб, когда мальчику не исполнилось и шести. Но он до сих пор помнил, как тогда переживала мать. Пожалуй, с возрастом он сам начал приходить к пониманию – в словах матери, что он спас ее, а она – его, стопроцентная правда.
Римма Феликсовна была из тех матерей, которые ради ребенка любому глотку перегрызут. И из тех, кто, по ее словам, любят раз и навсегда. Потому после смерти отца она больше так никого и не встретила и всю жизнь посвятила ему, Глебу.
Умыв Тео, который лопотал, перемежая узнаваемые слова чем-то неразборчивым, он промокнул личико сына мягким пушистым полотенцем, на котором было вышито его имя, и повернув ребенка к себе, посетовал:
– Да уж, парень… похоже, я кое-что натворил.
Теодор нахмурился, но тут же разулыбался. По нутру полоснуло тем, что вызывало лишь отвращение к самому себе.
Когда они с сыном вышли из ванной, мать Глеба обнаружилась сидящей на оттоманке в небольшой гостиной. Разумеется, на столике рядом с ней уже был открыт пузырек с чем-то успокоительным.
– Прости, мам, – опустив Тео на пол и убедившись, что тот умчался по своим делам, сказал Глеб. – Я не хотел тебе грубить.
Он устроился рядом и, взяв успокоительное, повертел его в руках. С тех пор, как не стало отца, это был неизменный атрибут их с матерью жизни. Бесконечные скляночки и баночки и заверения, что только они и наличие Глеба рядом дают Римме Феликсовне силы жить.
– Ничего. Я понимаю, ты нервничаешь. Но все делаешь верно! У тебя должна быть самая лучшая жена, а Оля…
По взгляду Глеба, видимо, мама поняла, что продолжать не стоит, потому, поджав губы, замолчала.
– И все же постарайся настоять на том, чтобы она стала давать Теодору много овощей. И пусть уже бросает свои эти бредовые идеи, приведшие к тому, что ребенок до сих пор висит на ее груди! Вычитала она там что-то, ну надо же!
Мать всплеснула руками, вскочила на ноги и, отойдя к окну, взяла мундштук со вставленной в него дамской сигаретой. Закурила, приоткрыв форточку.
– Ты сказал, что сообщил ей о другой. Ну? И как она отреагировала? – потребовала мама ответа непререкаемым тоном.
Глеб поморщился. Покосился на подбежавшего сына, который, как назло, затараторил:
– Мама, мама, мама.
Римма Феликсовна взглянула на внука неодобрительно. А Глеб испытал чувство щемящей тоски. Он знал Олю слишком хорошо, чтобы понимать – сказанного она не простит. Вот только жена ведь ему солгала. Мать видела, как она прогуливалась в парке с Тео, а рядом был другой мужик. И Оля на прямой вопрос, что он задал пять дней назад, глядя ему в глаза, солгала.
– Как и любая нормальная женщина. Сказала, что хочет развода, – пожав плечами, ответил Глеб.
Горечь в душе стала еще более нестерпимой. Может, стоило просто поговорить с Олей и расставить все точки над «i»? И да, он был не в восторге от того, что она так и не стала за собой следить, хотя с момента рождения Теодора прошло целых два года.
