Русский Север. Красота края в рассказах писателей - Казаков Юрий (хороший книги онлайн бесплатно txt, fb2) 📗
Константин Константинович Случевский (псевдоним Серафим Неженатый; 1837–1904). Этот человек внешне напоминает аристократа высшей пробы. Немудрено: закончил кадетский корпус, академию Генерального штаба, входил в царскую свиту…
Написанная им серия очерков «По Северу России» – результат поездок в свите брата царя – великого князя Владимира Александровича в 1884–1885 годах по северным и северо-западным губерниям России. Стоит отметить глубочайшую скрупулезность и дотошность, с которой Случевский изучал инспектируемые районы, как тщательно и старательно подходил к описанию всего полезного, что могло бы впоследствии послужить добрую службу царской короне, как старался он ничего не пропустить в работе государевых лиц и в крестьянском труде. Между тем он был одним из лучших российских поэтов и прозаиков… В его заметках столько полезного, что я советовал бы современным государственным мужам заняться изучением наследия этого замечательного российского деятеля, патриота и писателя.
Еще один замечательный автор сборника Юрий Павлович Казаков (1927–1982) – был и остается одним из лучших наших прозаиков, который постоянно, каждый год, выезжал к своим друзьям-поморам и всякий раз останавливался на краю нашей Лопшеньги, в доме Василия и Миропии Репиных. Много общался с моими земляками, что-то всегда записывал… Со мной он не разговаривал, потому как я был тогда еще мал, учился в Ленинградском суворовском училище, да я и не знал, и не понимал тогда, кто такой Юрий Павлович Казаков… Эх, сейчас бы те года… Уж я бы с ним нашел общие темы. Рассказал бы, с каким успехом провели мы с администрацией Приморского района и сотрудниками администрации Архангельской области в Лопшеньге два литературно-музыкальных фестиваля его имени…
А вообще была у меня с ним встреча, только я не понял тогда, что разговаривал со знаменитым писателем. Тогда я учился и, находясь на каникулах в родной деревне (лето 1967-го), солнечным утром пошел на работу к отцу, который руководил местным рыбным заводом. На впадении в море Каменского ручья встретил я крупного мужчину, который что-то варил на костре в котелке и улыбался мне. Я поздоровался с ним. Вообще, это в деревне принято: здороваться со всеми, даже с незнакомыми людьми.
– Вкусная у вас картошечка, – сказал мне незнакомый человек.
Вот и весь разговор. А отец мой сказал мне: это какой-то писатель по фамилии Казаков, регулярно приезжающий в нашу деревню. Он дружит с рыбаками и регулярно выпивает с ними «чарочку».
– Хороший мужик, говорят, – сообщил он мне, – очень любит картошку в морской воде варить да потреблять.
Ну кто не любит такую картошечку? Все любят, и я сам с удовольствием кушаю ее. Вкусная она, соли сыпать не надо… А сейчас почитайте его «Северный дневник» в нашем сборнике. Думаю, всем нам будет полезно с ним познакомиться поближе.
…Тысячи лет незыблемо стоит на крайних рубежах нашей страны прославленный, седой Север-батюшка, помогает России, чем может. Однако и ему нужна наша поддержка. Мы привели лишь немногие свидетельства того, как передовая российская интеллигенция заботливо подставляла плечо великому другу Северу, стремилась своевременно изучать вопросы, перед ним стоящие, и умело отвечать на них. Теперь, в новых условиях, неминуемо вырастают все новые и новые заботы, требующие постоянного вмешательства лучших наших современников. Этим сборником мы вносим свой посильный вклад в благородное дело развития северных регионов. Давайте вместе продолжать его на благо Родины!
Василий Немирович-Данченко. Беломорье и Cоловки
Вместо предисловия. Соловецкое подворье
Наступал июль месяц. Море в этот период было особенно тихо и покойно. Нам пророчили самую благополучную поездку в Соловки. Судя по рассказам, в июле не бывает ни качек, ни бурь. Белое море гладко, как зеркало…
Прежде посещения монастыря мы хотели ознакомиться с его подворьями. Таких в Архангельске два; одно, большое, находится на набережной реки Двины, у самого Гостиного двора. Оно выстроено в два корпуса, двумя этажами на улицу и тремя во двор. Повсюду тут виден хозяйский расчет. Нижний этаж занят лавками и кладовыми, которых до 100. В них сложены грузы железа, керосина и пр. предметы. Каждая лавка сдается по найму на год от 50 и до 100 рублей. В конце здания – в том же нижнем этаже – помещается и часовня Соловецкого монастыря, весьма непредставительная, но доставляющая обители кружечного сбору ежегодно более 3000 рублей. При нашем входе перед нами поднялся высокий худощавый монах, на попечение которого возложена исключительно часовня. Это истощенное, бледное, аскетическое лицо поразило нас своим контрастом с только что оставленным шумным потоком жизни людного рынка. Там все говорило о настоящем дне, здесь все обнаруживало искание града грядущего и отрицание града, здесь пребывающего. От этих старинных сумрачных икон, от этой тяжелой сводчатой комнаты веяло невыносимою, тоскливою борьбою живой человеческой души со всеми ее земными радостями и привязанностями; лица образов сурово смотрели из-за золоченых рам своих, и только кроткий, улыбающийся лик Богоматери, с Божественным Младенцем на руках, навевал чудное спокойствие на верующее сердце. А во згляде этого ребенка и теперь уже светился тихий, ласковый, умиляющий призыв: «Приидите сюда, вси труждающиеся и обремененные, и Аз упокою вы». Низко склонились всклоченные головы крестьян-богомольцев…
О, ты – горний, грядущий Иерусалим! Не одно нестрадавшее, облитое кровью сердце бьется великою верою в твое пришествие. Не один грустный взгляд измученного устремляется в синюю, бездонную высь, следит за серебристо-белыми ее облаками, словно испытуя, где сверкают стены этого града, где сияют купола его, где зыблются и шепчут, зеленеют и цветут благоуханные сады Эдема…
Мы вошли во двор подворья. Весь второй этаж четырехугольника занят квартирами, отдающимися внаем от 200 р. в год и выше. Как нам говорили – это одни из лучших квартир в городе. Высокие, большие комнаты, светлые окна, чистые входы – хоть бы и в столицу. На дворе разбрелись богомольцы самых разнообразных типов. Вот высокий, угловатый вятчанин-хлебопашец, вот причмокивающий красивый шенкурец, тут целая толпа пермяков, а там олончане, словно чему-то удивляющиеся, чего-то непонимающие. Между ними сновали бабы, растерянные, суетливые…
Тут в первый раз мне кинулось в глаза различие между монахами Троицко-Сергиевской лавры и Соловецкого монастыря. Когда я ездил в первую, меня в подворье встретил монах в рясе лионского бархата, с золотою часовою цепочкой на груди и кольцами на руках. Тут же все попадавшиеся навстречу монахи носили толстого черного сукна рясы и грубые крестьянские сапоги…
– Можно осмотреть, где помещаются богомольцы?
– А, пожалуйте, вот по той лесенке!
Мы поднялись – и вошли. Большие, выбеленные комнаты, с нарами посередине. Все чисто. Воздух свеж, вентиляция устроена хорошо. Кучка богомольцев галдела о каких-то пошехонских старушках, делающих чудеса на Иванов день. В углу слепой пел песню об Алексии – Божием человеке. Гнусливый, носовой напев смешивался с густым храпом спавшего на нарах судорабочего. В другой комнате – были женщины. Тут, как и следовало ожидать, стоял гвалт неописанный…
– Много ль у вас богомольцев скопляется одновременно? – спросил я, уже выйдя из подворья, у подвернувшегося мне монаха.
– Человек по 900 бывает!
– И все крестьяне?
– Крестьяне!
– Из каких больше губерний?
– Вятской, Пермской, Олонецкой, Вологодской, Новгородской, да почти со всей России идут сюда. Как начнется судоходство, народ и валит. Теперь еще поотошло. Все же в год тысяч двадцать пять перебывает, до тридцати доходит… Вы тоже к нам?
– Да.
– Поезжайте; есть где поместиться. У нас места святые! Афон Русский – наши Соловки!
Итак, в Русский Афон!
