Личный лекарь Грозного царя - Сапаров Александр Юрьевич (чтение книг TXT) 📗

Мы спустились по мрачному сырому коридору и вошли в подвал, низкие сводчатые его потолки тоже были сыроваты – все-таки близкое соседство с Москвой-рекой давало себя знать. В подвале у стола сидел Гришка, ожидая нас, больше никого не было. Увидев нас, он встал и открыл дверь в следующую палату – дверь была сделана из толстых дубовых плах и поэтому почти не пропускала звуков.

За дверью была темнота. Вошел Гришка с горящей в подсвечнике свечой. В тусклом свете было видно небольшое помещение, голый пол с кучей соломы и лежащий человек в железном ошейнике, с тянущейся от него к стене железной цепью. Гришка подошел к стене и начал крутить какое-то колесо. Загремела цепь, таща за ошейник узника. Тот ошалело вскочил, протирая глаза. Через минуту он уже был притянут к стене вплотную. Палач ловко прикрутил ему ноги и руки к той же стене такими же цепями, и молодой парень практически был распят на древней каменной кладке.

После этого Гришка молча вытащил огромный нож и, разинув рот, замычал, показывая ему уродливый обрубок языка.

Парень завизжал и начал дергаться в цепях, а наш палач медленно подходил к нему и, неожиданно сдернув его порты, схватил за половые органы и резко провел ножом по коже, парень завизжал еще сильнее и неожиданно обмяк, по его бедру со стороны пореза медленно потекла струйка крови.

Тут в дело вступил Кошкаров – он оттеснил в сторону Гришку и похлопал парня по щекам, а затем окатил его из ведра водой, в которой плавали небольшие льдинки. Наш узник открыл глаза.

– Гришка, мать твою, – неожиданно зло заорал Борис на палача, – ты что, собака, делаешь, тебе кто разрешил уродовать парня?! Эй, парень, ты как? – уже спокойнее он обратился к пленнику. – Не успел этот гад у тебя ничего отрезать? Да ты не бойся, мы ему ничего не дадим с тобой сделать. Ты же человек понимающий, все нам расскажешь и пойдешь себе домой, тихо-мирно, к матушке с батюшкой. Тебя хоть как звать-то?

– Мироном, дяденька, меня зовут, – прошептал узник, боязливо косясь на Гришку, который продолжал ухмыляться и крутить нож в руке.

Я стоял, смотрел и думал: «Вот, оказывается, еще когда началась игра в плохого и хорошего полицейского, а я Борису советы хотел давать…»

– Но только ты смотри все нам расскажи, а то даже я не смогу этого изверга удержать, разозлится совсем – и нас еще покалечит с тобой вместе. Ну давай, давай говори, кто послал, зачем, что здесь должен был сделать? – настойчиво внушал Борис.

И пленник запел. Рассказал он, что холоп боярина Никиты Захарьева и что вызвал его вчера ключник Никодим и сообщил: «Ты, Мирон, парень шустрый. Дело опасное есть, в самый раз для тебя, если сделаешь – быть тебе в серебре. Надо на подворье к боярину Щепотневу попасть и во все колодцы порошок колдовской насыпать».

Он также рассказал, что очень испугался и начал отказываться, но ключник его припугнул, что теперь уж никак, знает он теперь это дело и живым отсюда не выйдет, если не выполнит поручения.

Мне было жалко этого дурака, но в то же время понимал, что, если бы не тайная охрана, мы вчера бы не проснулись все или лежали бы и в муках умирали от неизвестного яда.

– Ну вот видишь, Мироша, рассказал – и на сердце легче стало, – сказал Кошкаров. – А теперь скажи – где же порошки эти остались? Тебя же без них вчера взяли.

– Так, дяденька, скинул я их там, у колодца два куста каких-то, в темноте не видно было, я под них и бросил.

Кошкаров мотнул головой, и Гришка пулей полетел наверх.

Мы тоже вышли в другое помещение.

– Что будем делать? – спросил Кошкаров.

– Борис, смотри, парень домой не пришел – значит, там уже знают, что он попался. Говорил он только с ключником, на боярина сказать ничего не сможет. Я думаю, что ключник зарезан или, если его уж так Никита Романович любит, куда-нибудь отправлен, хотя скорее все-таки уже убит. Отведем мы этого холопа в приказ Разбойный, там его допросят, он все это опять расскажет. А с исчезнувшего ключника какой спрос? Поведут ли самого боярина на дыбу из-за такого навета, не знаю. Давай лучше сделаем вид, что ничего не случилось, ничего не знаем. Это для них еще страшней будет.

– Так-то оно так, – с сомнением покачал головой Кошкаров. – Так они от незнания-то еще сильней дрожать будут и еще больше татей на нас напустят.

– Так что же делать, надо нам тогда что-то в ответ придумать.

– Ну что же, будем думать, – сказал Кошкаров.

– А вот колодцы-то придется закрывать, и не просто, а на замки, – сказал я, – это ведь надо что удумали, вместе со мной еще столько народу перевести!

В это время по лестнице загрохотали шаги. К нам спустился запыхавшийся Гришка, в руке он нес два небольших холщовых мешочка. Я положил их на стол и раскрыл затянутое кисетом отверстие. Понюхал – пахло чем-то знакомым, но чем – вспомнить я не мог.

– Так что, Сергий Аникитович, Мирошку этого в Разбойный не ведем? – задал вопрос Кошкаров.

– Борис, ну что ты все вопросы задаешь, сам понимаешь, что с ним делать. Все, я пошел к себе. Буду еще думать, как что делать, чтобы беду от нас отвести.

Я шел и думал: как ни старался уйти в сторону от жесткости этого времени, но, видно, без этого в моей теперешней жизни не обойтись, иначе я подведу всех, кто мне верит, идет за мной и любит.

Прошел я всего ничего, несколько шагов, и повернул назад. Не вынесла моя нервная система угрызений совести, почти бегом спустился в подвал. Кошкаров как раз что-то говорил Гришке.

– Вы это, еще парня-то не прирезали? – тихо спросил я.

Чем-то довольный Кошкаров посмотрел на Гришку:

– Ну что, гони деньгу – видишь, я-то Аникитовича лучше тебя знаю. – Потом повернулся ко мне и сказал: – Сергий Аникитович, поспорил я Гришкой, тот все упирался, что прикажешь ты холопа жизни лишить, а я все говорил, что не будет этого. Добрый ты больно, боярин, нельзя быть таким сейчас.

– Послушай, Борис, – в ответ продолжил я, – понятное дело, что здесь его оставлять нельзя. Надо его вывезти в вотчину – под присмотром хоть будет. На мельнице бумажной люди нужны – вот пусть и работает, хлеб свой оправдывает. Мужики тамошние огонь и воду прошли, лишнего болтать не будут. В ближайшие дни обоз должен стекло из Заречья привезти, Лужин тоже приедет. Ему много объяснять не надо – сказать только, чтобы незаметно дурня этого на мельницу увез. А с парнем надо будет тебе потолковать, объяснить, что, если назад к хозяину вернется, у него сразу смерть свою встретит. А вот с Захарьиным-Юрьевым надо что-то думать. Если у него сегодня не получилось – получится завтра. Давай, Борис, пойдем со мной, время еще есть, посидим, поговорим, подумаем, что и как делать.

Оставив Гришку в подвале отвязывать пленника, мы с Борисом пошли ко мне.

В кабинете сели друг напротив друга, я открыл краник на маленькой, литров на десять, дубовой бочке, в которой второй год был налит спирт. Не знаю, было ли это похоже на виски, но все, кто пробовал, – от этого питья не отказывались. Единственное, что без закуски у нас это не обходилось. Вот и сейчас на столе стояло здоровое блюдо холодца.

Мы чокнулись и выпили по стопке моего «коньяка». Про себя я вспомнил Бомелия – хоть и очень вредный и опасный был человек, но чокаться кубками да бокалами за столом он бояр научил. И сейчас это делали почти все.

И следующий час я рассказывал ошарашенному Кошкарову все, что я знал про заказные убийства.

«Все-таки не зря я в свое время прочитал кучу детективов, вот пригодилось знание», – думал я во время рассказа.

Борис выслушал меня, с задумчивым видом нацедил полный стакан спиртного и, чокнувшись с моей стопкой, залпом его выпил.

– Сергий Аникитович, ну ты удивил, удивил. Я-то себя докой в этом деле числил, да и учителя у меня были о-го-го. А смотри, сколько всего не знал. Может, и мне грамоту одолеть да книги умные читать начать? Эвон ты сколько из них толкового вынес. Теперь я думать буду, что и как, но для начала ты, Сергий Аникитович, теперь без охраны и доспехов – никуда.