Кошка колдуна - Астахова Людмила Викторовна (читать хорошую книгу .TXT) 📗
– Не твоего ума дела, бородатый похабник! – хохотнул в ответ Диху и почесал живот. Какой-то бесстрашный клоп, чудом избежав сидского гнева, все-таки умудрился его цапнуть. – А ну, брысь!
Боярин ответил гоготом, что твой жеребец, и так, посмеиваясь, и вышел. Сид проводил его взглядом и похлопал по одеялу.
– Вылезай, Кэт. Он ушел.
Но я расслышала приказ не так чтобы сразу. Совсем недавние, так сказать, допоцелуйные размышления внезапно получили подтверждение. Сид так решительно вступился за свою собственность, что я растерялась. В цивилизованном двадцать первом веке начальство заботой и покровительством простого наемного работника обычно не балует. Дай-то бог, чтоб зарплату вовремя платили, а чтобы заступиться перед обидчиком – никогда.
В конце концов, сиду надоело ждать, и он попросту откинул одеяло. До сих пор опыта рабовладения у Диху не было, и законное, по всем правилам, обладание двуногой говорящей собственностью для сида оказалось в новинку. Начинающий рабовладелец, впрочем, на сей счет переживал не слишком. В мире людей вообще мало кого можно назвать свободным, тем паче женщину. Люди распределили своих самок так, что каждая кому-то да принадлежит. Отцу, брату, мужу, Богу. Те, для кого не нашлось хозяина, становятся общими, и участь их поистине незавидна. Диху не считал такое положение дел правильным, однако это их мир, их женщины и их, смертных, законы. Его же пребывание здесь временное, и статус иных смертных женщин его волновать не должен. Кроме вот этой, конкретной. Заботиться о ней, конечно, посложнее, чем о кошке или лошади, однако в чем-то даже приятнее. И Диху, припомнив то немногое, что считал нужным знать о людях и их потребностях, принялся заботиться. Как умел.
– За той дверцей, – сид ткнул пальцем в стенку, где среди ковров, прячась в завитках росписи, притаилась потайная дверь, – есть все, что нужно женщинам по утрам. Давай-ка, живенько! Я не стану ждать тебя до полудня.
Женщине по утрам надо очень многое – например, зубная щетка и паста или хотя бы зубной порошок, которых в шестнадцатом веке никто еще не придумал. За чистоту воды в кувшине я тоже поручиться не могла, но от полосканий не отказалась.
Тем временем в горницу явилась «героиня» прошедшего дня – Марфа Петровна, и я тут же приникла к щелке в двери. Уж больно интересно было увидеть, как Диху поставит вредную тетку на место. Подглядывать и подслушивать, конечно, нехорошо, но зато безопасно.
Ключница, и без того слегка взъерошенная и встопорщенная, заранее трепетала. И в дверь прошла осторожненько, бочком, держа увесистый сверток с одеждой перед собой, словно щит.
Диху прищурился, придавая себе свирепый вид.
– А-а, вот и ты, женщина. Вижу, спеси у тебя поубавилось. Или еще нет?
– Да я ж… я ж как лучше… – прошептала женщина, суетливо кланяясь. Три ее подбородка мелко дрожали. Она жалобно моргала, всем обликом демонстрируя покорность и взывая к милосердию. Как раз к тому чувству, которого в душе сына Луга отродясь не водилось.
«Как лучше она хотела! Издевалась, как хотела, и все!» – возмутилась я.
– Забота о чужом имуществе, да? – издевательски прошипел сид. – Как трогательно! А не жмет ли тебе, женщина, тот поясок, что ты выклянчила у меня лет, помнится, пятнадцать тому? – Он вкрадчиво понизил голос и оскалился в усмешке, совершенно нечеловеческой. – Или мне боярину поведать, с чего вдруг его на дворовую девку так потянуло, что он ее чуть ли не женой назвал? Нет?
«Как знакомо! Скандалы, интриги, расследования, – понимающе усмехнулась я, от нетерпения переступая босыми ногами по деревянному полу. – И здесь, в чужом Средневековье по-честному богатого мужика не добьешься, только обманом или, вот как Марфа, сидской магией».
– Нет, господин, – пролепетала ключница, то краснея, то бледнея.
Глумиться над беззащитной теткой, вся вина которой состояла не столько в подлости, сколько в глупости, сиду было неприятно. Однако что делать прикажете? По-иному они все равно не понимают – это во-первых. Во-вторых, Кэтрин вчера была еще более беззащитной, и у любого существа, наделенного сердцем, могла бы вызвать хоть толику сочувствия. Вместо этого растерянная девчонка нарвалась на оскорбления, ненависть и пинки. Проверку на милосердие домочадцы Ивана Корецкого не выдержали, и не только потому, что Кэт была для них опасной чужачкой. Просто есть люди, которые подберут полудохлого котенка и выходят его из одной лишь жалости к беззащитному зверьку, а есть другие, кого хлебом не корми, дай лишь безнаказанно над оным существом поиздеваться. И вторых большинство.
«Зачем я лезу в эти человечьи дебри? – спросил сам себя Диху и сам же ответил: – А потому что!»
Тот, кто унижает слабого, однажды предаст сильного. В доме друга Айвэна эта зараза цвела неожиданно пышно. Вырубать и выжигать подлость и глупость – занятие для самого боярина, чужеземный же колдун может только зубы для острастки показать. Однако и этого часто бывает довольно, чтобы мерзость присмирела на какое-то время.
– Оставь, что принесла, и пошла отсюда, глупая человечья самка, – со спокойствием, которого отнюдь не испытывал, бросил Диху, устав прожигать взглядом ключницу. – Чего ждешь, пинка, что ли?
Пыхтя и утирая пот, та живо порскнула в дверь, а сид фыркнул в сторону:
– Все-таки правильно, что я коня у них на дворе не поставил. Страшно подумать, что бы эти люди сделали с лошадью…
Ему вдруг нестерпимо захотелось вымыть руки.
«Угу, угу, лошадку тебе жальче меня было бы», – вздохнула я, ощутив прилив доверия к ирландскому чародею. Какой-никакой, а защитник. Хотя и заранее обольщаться не следовало бы. Знаем мы этих детей Богини Дану, читали. Не отличались они ни особой любовью к людям, ни добротой, ни милосердием. Заманивали под свои холмы и там делали со смертными, что хотели.
Обуреваемая столь двойственными чувствами, я выбралась из каморки и уставилась на гору разномастной одежды.
– Мне кажется, что тетка просто приревновала, – ляпнула я, не подумав, лишь бы разрушить неловкое молчание, но быстро сообразив, что фраза получилась на редкость двусмысленной, исправилась: – Не понравилось ей наше ночное уединение в бане. Я слышала, как девушки… то есть эти…. слуги болтали. Вот Марфа Петровна и надумала себе всякого.
Разговаривать с Диху отчего-то было сложно. Каждое произнесенное вслух слово казалось в его присутствии некрасивым, корявым и неуместным. Словно я не на человеческом языке разговаривала, а мекала, не пойми что, как паршивая коза.
– Ее мысли и желания заботят меня не больше, чем прошлогодний снег, – отчеканил сид, все еще злой, как придавленный скорпион. – А тебя они тем более тревожить не должны. Единственное мнение, по поводу которого тебе нужно волноваться, – это мое. Я надеюсь, одного наглядного урока тебе хватило?
– Хватило, – сдавленно буркнула я и стала с нарочитым вниманием рассматривать новый гардероб. Выбрать что-то подходящее оказалось не так-то уж и просто, как может показаться. Поди разберись в ворохе рубах, летников, опашней и ферязей.
– Мне ведь не обязательно в точности повторять местную моду? – в растерянности спросила я.
Сид, прищурившись, брезгливо разворошил сверток и принялся откидывать не угодившие его чувству прекрасного вещи прямо на пол.
– Это хлам. Это обноски. Это… – Он небрежно, словно дохлую мышь, приподнял двумя пальцами более-менее подходящую к моей фигуре одежку. – Это сгодится, чтобы доехать до города. А там разберемся. Одевайся.
И стремительно скользнул в потайную каморку, чтобы умыться и наконец-то вымыть руки.
Легко сказать! Экспериментировать я не стала, а просто повторила вчерашний опыт с поправкой на то, что теперь у меня имелся выбор. И еще раз убедилась, что ничего сверх необходимого в русской женской одежде не было. Верхнюю, более плотную рубашку без нижней, исподней, все равно не наденешь. А сверху все равно надо летник. Только не тот, что на три размера больше и волочится по полу, а тот, который впору приходится. Никакого нижнего белья русские тетки не носили, это понятно, и все же нельзя сказать, что очень неудобно. Непривычно, это да.