Хозяин музея Прадо и пророческие картины - Сьерра Хавьер (полные книги .TXT) 📗

— Так что же? — произнес он. — Что тебя смущает?

— Не поймите меня превратно, доктор, но вы изучили музей досконально, как никто иной. Не знаете ли вы, нет ли в Прадо привидений?

Я начал прощупывать почву, соблюдая осторожность. Благоразумие одержало верх, хотя я умирал от желания спросить напрямик: «Вы призрак, доктор?», или «Вас, случайно, зовут не Теодосио Вестейро Торрес?»

— Привидений?

— Да. Может, кто-нибудь умер тут, а потом...

Доктор смерил меня пронзительным взглядом, будто понял наконец, о чем я его спрашивал.

— Я не предполагал, что ты интересуешься подобным.

Я кивнул, почувствовав, как на меня повеяло холодом — дружелюбие маэстро исчезло. Луис Фовел повернулся на каблуках и с возгласом: «Иди за мной!» — ринулся сквозь окружавшую нас толпу.

Я повиновался. Путь наш оказался коротким. Из галереи итальянской живописи маэстро направился в конец соседнего зала. К моему изумлению, он по-прежнему не обращал внимания на туристов и детей, сновавших в разных направлениях. Неожиданно в поле нашего зрения остались лишь три прекрасные картины в окладах, покрытых искусной резьбой. Будь они лучше освещены, я принял бы их за окна, распахнутые в рощу, в восхитительный мир, безмятежный, погруженный в тихие воды покоя.

«Панно Боттичелли», — мелькнула у меня мысль.

Тот, кто хотя бы раз посетил музей Прадо, наверняка видел это произведение. Речь идет о трех изумительных досках одинаковой величины. В композициях значительное место было уделено тому, что в конце XV столетия считалось новшеством, новаторством в живописи — пейзажу. Сосновый бор на берегу Средиземного моря служил фоном и декорациями для сцены охоты. Центральным персонажем являлась нагая женщина, убегавшая от всадника. Три панно были единственными работами из наследия автора «Весны», которыми располагал музей Прадо. Я знал, что в фонды музея они поступили накануне гражданской войны в Испании, когда Франсеск Камбо, каталонский политик-консерватор и коллекционер, передал их в дар собранию, признавшись, что «они изменили мое мироощущение и поселили в глубине души незамутненную радость». И он хотел, чтобы такие же чувства пережили все испанцы, увидев картины. Доски мне запомнились из-за этой красивой истории.

По той же причине я много раз останавливался около них и внимательно разглядывал. И теперь поразился, что маэстро привел меня к ним.

— Вот, изволь, — произнес он, указывая на первую из панелей. — Единственное привидение, которое встречается в музее Прадо.

Наверное, я выглядел ошеломленным. Сколько ни смотрел на доски — а я мог описать их до мельчайших деталей, — ничто в них не наводило на мысль о неприкаянной душе. Фовел заметил мою растерянность.

— Экскурсоводы никогда не упоминают, что на трех панелях представлена фантасмагория, явление призрачных сущностей, — шепнул он, — однако именно это на них изображено. Три сцены ужаса, навеянные одной из сотни новелл «Декамерона», написанного Боккаччо около 1351 года.

— Новеллой? О привидении? Как у Диккенса?

— Да. Поучительный рассказ, подобный историям, сочиненным Диккенсом через пятьсот лет. Только новелла, которая легла в основу сюжета сих панелей, называется «Ад для жестоких возлюбленных» и включает одновременно тему появления призраков в назначенный час, темы проклятия и возмездия.

Я покосился на ближайшую пояснительную табличку. Служители музея дали циклу общее название «Настаджо дельи Онести». И не упомянули об адских муках и возлюбленных. Я заподозрил, будто доктор пытается уклониться от моего вопроса: он намеренно привел меня к чудесным панелям, чтобы перевести разговор на них. Однако я ошибался. Маэстро говорил совершенно серьезно. На картинах действительно были призраки.

— Главный герой цикла — молодой человек в серой тунике, красных штанах и желтых сапогах, он присутствует на каждой панели. На первой из них он изображен даже два раза. Видишь?

— Он и есть призрак?

— Нет! — Фовел рассмеялся. — Немного необычно, конечно, копировать несколько раз образ в одной композиции, но подобный прием не обязательно подчеркивает его потустороннее происхождение. Скорее это является знаком.

— Каким?

— Если ты заметил повторяющийся персонаж на какой-то картине, не сомневайся, что в произведение заложено некое послание. То есть картина рассказывает историю почти как комикс. В точности, как на этих полотнах, персонажи появляются снова и снова, продолжая сюжетную линию.

Я вспомнил повторение персонажей на фреске «Афинская школа», которое мы обсуждали у Лючии Бозе, но предпочел воздержаться от комментариев.

— Юношу в тунике зовут Настаджо, — продолжил Фовел. — Из повествования Боккаччо следует, что родовитый богатый юноша долгое время добивался благосклонности девушки. О ней нам известно, что она была дочерью знатного человека Паоло Траверсари. Вопреки обычаям эпохи девушка предпочла отвергнуть нежные чувства юноши. И в левой части первой картины изображено, как Настаджо, охваченный отчаянием из-за ее отказа, нашел прибежище в сосновом бору, намереваясь распроститься с жизнью. Взгляни на юношу: он подавлен, убит горем и готов свершить безумство.

— На что намекал Боттичелли, вложив в руки персонажа ветку?

— Вот тут начинается самое интересное. Время года — май, традиционно пора видений, согласно распространенному тогда в Европе мнению. И конечно, Настаджо, поглощенный размышлениями о том, каким способом ему покончить с собой, стал свидетелем душераздирающей сцены: неожиданно из-за деревьев показалась светловолосая, перепуганная насмерть девушка, ее преследовал, размахивая мечом, всадник на белом коне. Настаджо попытался воспрепятствовать этому и, подняв с земли сук, выступил против всадника и своры его охотничьих собак. «Не вмешивайся, дай мне свершить божественное правосудие! — гневно крикнул всадник. — Снова и снова я должен предавать эту безжалостную женщину казни, какой она заслуживает. Каждую пятницу в один и тот же час я настигаю ее в лесу».

— Я не понимаю.

— Все просто: Настаджо стал свидетелем мистического явления. Ему предстало потустороннее видение, которое повторялось на одной и той же поляне в сосновом бору. Кстати, развитие сюжета ты можешь увидеть на второй панели. В сцене изображен момент, когда всадник Гвидо, спешившись, бросился на девушку и пронзил ее мечом. Далее, как о том рассказывал Боккаччо, он вырезал сердце жертвы и внутренности и бросил на съедение псам. «Малое время спустя, — поясняет автор «Декамерона» устами героя, — по воле всеправедного и всемогущего Бога она оживает, словно не умирала, и опять начинается мучительное для нее бегство, а я с собаками гонюсь за ней».

— Но почему?

— Всадник Гвидо и женщина, которую он преследовал, давно умерли. В свое время Гвидо также пережил жестокое разочарование в любви по вине обнаженной дамы. Подобно Настаджо, он укрылся в лесу и, не выдержав страданий, пронзил себя мечом. И тогда они оба были прокляты на веки вечные и обречены на бесконечную погоню и бегство. Мужчину постигла кара за малодушие, а женщину за «сердце, безжалостное и холодное, куда ни любовь, ни сострадание так и не сумели проникнуть». Боттичелли, желая подчеркнуть живописными средствами бесконечную повторяемость цикла, изобразил еще раз неустанный бег призраков на дальнем плане картины. Видишь?

Я кивнул:

— Печальная история.

— Но только не для Настаджо! Повстречавшись с несчастными призраками и осознав, насколько история, поведанная всадником, созвучна его собственным обстоятельствам, наш Настаджо придумал план. В чем он заключался, можно увидеть на третьей панели цикла. Подойди к ней поближе и рассмотри внимательно. Замысел юноши был прост и остроумен. Настаджо пригласил отобедать на лесной поляне семейство Траверсари, назначив пиршество на ближайшую пятницу. Он тщательно приготовил сцену, как изображено на картине. И в тот же час, что и неделю назад, на поляну, где пировали гости, ворвались призраки — всадник, собаки и девушка, повергнув всех в ужас.