Николай II в секретной переписке - Платонов Олег Анатольевич (мир книг TXT) 📗

Навеки твой

Ники.

Ц.С. 20 сентября 1916 г.

Ангел мой милый!

Пасмурно, холодно, начинается снег. Маленькая Мари приехала и будет у нас завтракать. Девочки Ингеборг [990] прислали Татьяне очаровательную открытку с фотографией маленького Ленарда — такой славный, сильный, красивый мальчик с большими грустными глазами — ничего фамильного. Как она может так спокойно жить все эти годы без него? Мне это кажется совершенно непонятным и ненормальным. — Вчера от 5 до 7 были доклады. Шт. все еще никого не нашел на место петроградского градоначальника, — те, кого он предлагает, совершенно не годятся, я велела ему поторопиться и еще поискать. Гучков старается обойти Алексеева жалуется ему на всех министров (его подстрекает Поливанов) — на Шт., Трепова, Шаховского и отсюда понятно, почему Алекс. так настроен против министров, которые на самом деле стали лучше и более согласно работать, дела ведь стали налаживаться, и нам не придется опасаться никакого кризиса, если они и дальше так будут работать.

Пожалуйста, душка, не позволяй славному Алекс. вступать в союз с Гучковым, как то было при старой ставке. Родз. и Гучков действуют сейчас заодно, и они хотят обойти Ал., утверждая, будто никто не умеет работать кроме них. Его дело заниматься исключительно войной — пусть уж другие отвечают за то, что делается здесь. У меня завтра будет Протопопов, мне нужно спросить у него кучу вещей, а также поделиться с ним некоторыми идеями, пришедшими в мою собственную старую голову, относительно того, чтоб повести контр-пропаганду против Союзов Гор. среди армии, т.е. иметь за ними наблюдение и немедленно выгонять тех, кто попадется. Министр внутренних дел должен найти порядочных, честных людей, которые были бы “его глазами”, и которые, с помощью военных властей, должны сделать все, что только смогут. Мы не имеем права допускать, чтоб они продолжали начинять им (солдатам) головы скверными идеями, — их врачи (евреи) и сестры отвратительны — Шавельский может тебе о них порассказать многое. — Я велела Шт. передать это Прот. Он обдумает все это до завтрашнего дня и посмотрит, как это можно осуществить практически. Я не понимаю, почему злонамеренные люди всегда защищают свое дело, а те, кто стоит за правое дело, только жалуются, но спокойно сидят, сложа руки и ожидая событий.

Ты ничего не имеешь против того, что я высказываю свое мнение по этому поводу, милый? Но, уверяю тебя, хоть я и больна и у меня плохое сердце, все же у меня больше энергии, чем у них всех вместе взятых. Бобринский был рад видеть меня такой; он говорит, что меня не любят, ибо чувствуют (левые партии), что я стою на страже интересов твоих, Бэби и России. Да, я более русская, нежели многие иные, и не стану сидеть спокойно. Я просила их устроить (как это говорил Гр.), чтобы продовольствие, мука, масло, хлеб, сахар — все предварительно развешивалось в лавках, и тогда каждый покупатель получал бы свою покупку гораздо быстрее, — таким образом были бы уничтожены эти бесконечные хвосты, — все согласились с тем, что это великолепная идея, но почему же они сами не додумались до этого раньше?

Сегодня жду Шаховского, так как мне нужно расспросить его о водных путях мне кажется, он совершенно спокоен насчет дров, что их будет вполне достаточно, — а я хочу узнать еще, нельзя ли раньше, чем реки станут, подвезти другие запасы, не относящиеся к его министерству, тоже водным путем. Ведь должны же они все взаимно помогать друг другу, он к тому же боготворит тебя. Он вчера был у меня с Аней.

Затем у меня будет епископ Антоний Гурийский с Кавказа. — Как видишь, целый день у меня приемы — едва хватает времени писать тебе по утрам в постели. Но я жажду вернуться к работе в лазарете — очень ее люблю. Только что принесли твое милое письмо, за которое очень, очень тебе благодарна. Я рада, что ты имел случай справиться по поводу артиллерии, стоящей здесь наготове. — Относительно Гучк. и Ал. я тебе все расскажу завтра. Шт. сообщил мне, а Шаховский сам видел копии с писем — я тебе все это расскажу завтра, после того как лично поговорю с Шаховским.

Конечно, если нужно следить за частными письмами мужа и жены, то тем более следует следить за остальными. Прости меня, но Фред. поступил весьма несправедливо — нельзя так строго осуждать человека за частные письма (перлюстрированные) к жене — это, по-моему, низость. Я бы заставила Фред. понять, что это в высшей степени несправедливо. Хвостова следовало бы сразу лишить мундира — против него имеется достаточно улик и скандальных, грязных дел, а здесь совершенно частное дело. Я хотела бы, чтоб это было улажено к именинам Бэби. Он, к счастью, пока еще сенатор, и наказание уж достаточно долго продлилось, — шпионаж иной раз заходит слишком далеко, и я глубоко убеждена, что очень многие пишут так, открыто высказывают подобные мнения. Коковцов, Кривошеин и многие другие вышли из всего здравыми и невредимыми, а они ведь решились на действия, направленные против Государя и страны, — тогда как у Паленов дело совершенно частного характера — ужасная ошибка со стороны Фред., и притом, наверное, все дело в немецкой фамилии. Конечно, ты слишком занят, чтоб заниматься такими делами, другие виноваты в том, что “впутывают тебя”, и это меня огорчает, так как они заставляют тебя делать несправедливости.

Ты пишешь, что я неверно пронумеровала свои письма к тебе, какая досада! Не можешь ли ты исправить ошибку, не проставишь ли ты номер на письме, которое я тебе отправила ненумерованным в последний раз?

Сердце лучше сегодня, покой мне очень помог. Но погода, действительно, прескучная.

Итак, вы играете в “Nain jaune” опять! Как мне хотелось бы опять вместе съездить в Севастополь в октябре! Как бы это было восхитительно! Ужасно — торчать в ставке, в городе в течение стольких месяцев подряд. А сейчас надвигается долгая зима. — Силаев мне все рассказал, бедняжка! — Он сейчас хочет ехать в Сев. и спросить профессора, что ему делать и куда ехать, и если будет можно, то он захватит с собой свою семью, здесь климат совершенно не подходящий для них, им нужно солнце и тепло.

А теперь, мой светик, жизнь моя, самый любимый, прощай и да благословит тебя Господь! Горячо обнимаю и осыпаю тебя жгучими поцелуями.

Навеки твоя

Солнышко.

Читает ли m-r Гиббс английские газеты первым?

Ц. ставка. 20 сент. 1916 г.

Мое милое Солнышко!

Горячо благодарю тебя за твое дорогое письмо. Сегодня приехали Граббе, Максимович и Н.П. — до сих пор нас было немного народу. Нога Бэби поправилась, и он опять свободно ходит.

Наряду с военными делами меня больше всего волнует вечный вопрос о продовольствии. Сегодня Алексеев дал мне письмо, полученное им от милейшего кн. Оболенского [991], председателя комитета по продовольствию. Он открыто признается, что они ничем не могут облегчить положения, что работают они впустую, что министерство земледелия не обращает внимания на их постановления, цены все растут, и народ начинает голодать. Ясно, к чему может привести страну такое положение дел.

Старый Шт. не может преодолеть всех этих трудностей. Я не вижу иного выхода, как передать дело военному ведомству, но это также имеет свои неудобства! Самый проклятый вопрос, с которым я когда-либо сталкивался! Я никогда не был купцом и просто ничего не понимаю в этих вопросах о продовольствии и снабжении!

Теперь пора кончать, моя голубка. Храни Господь тебя и девочек! Крепко целую.

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 21 сентября 1916 г.

Мой ненаглядный!

С добрым утром, мое сокровище! Наконец, опять светит солнышко — такая радость, но вечером у моего окна было уже 3 градуса мороза. Листва так быстро, увы, опадает; из моих окон уже хорошо видна церковь Большого дворца. Мы все еще обедаем в моей большой гостиной.