Николай II в секретной переписке - Платонов Олег Анатольевич (мир книг TXT) 📗

Навеки твой старый

Ники.

Царское Село. 24 сентября 1916 г.

Дорогой мой, любимый!

Серое, туманное, дождливое утро; спала и чувствую себя средне. Павел и я сейчас должны благословить дочь Шевича (бывш. стрелка) — она завтра венчается с Деллингсгаузеном из 4-го полка. Завтра я приму бедного Кутайсова, сестра которого (Ребиндер) так внезапно умерла. Милый, наш Друг совершенно вне себя от того, что Брусилов не послушался твоего приказа о приостановке наступления. Он говорит, что тебе было внушено свыше издать этот приказ, как и мысль о переходе через Карпаты до наступления зимы, и что Бог благословил бы это; теперь же, Он говорит, снова будут бесполезные потери. Надеется, что ты все же будешь настаивать на своем решении, так как сейчас “не ладно”. Один из моих раненых написал мне лишь мне понятным образом, что это сейчас совершенно бесцельно, даже само начальство не слишком уверено, и жертвы будут бесполезны. Как видишь, что-то здесь не так — многие так говорят об этом. Это совпадает с отзывом Павла о Каледине, что последний совсем не уверен в успехе. Зачем упорно лезть на стену, разбивать себе голову, зря жертвовать жизнью людей, словно это мухи?

Вот и твое письмо! Как чудесно — так рано, в 101/2! Бесконечно тебе благодарна, голубчик. Я очень тронута всем, что ты пишешь, это даст мне возможность быть тебе помощницей, я и раньше стремилась к этому, но чувствовала, что министры меня не любят. Только хочу поскорее хоть сколько-нибудь поправиться, так как лазарет очень хорошо действует на душу и служит отдыхом для усталой головы.

Вчера у меня была m-me Оржевская 1 1/2 часа, после нее греческий И. Он едет завтра, надеется, что ты получил его последнее письмо, так как ты не телеграфировал. Сегодня он опять тебе напишет. Должна сказать, что наши дипломаты ведут себя позорно, и если Тино будет изгнан, то это произойдет по нашей вине — ужасно и несправедливо, — как мы смеем вмешиваться во внутреннюю политику страны, принуждать к роспуску одного правительства и интриговать в пользу возвращения революционера на прежний пост. Я уверена, что если бы тебе удалось убедить французское правительство отозвать Серайля [999] (это мое личное мнение), там сразу все успокоилось бы. Это — ужасная интрига франкмасонов, к числу которых принадлежат французский генерал и Венизелос [1000], а также много египтян, богатых греков и т.д., собравших деньги и подкупивших даже “Новое вр.” и другие газеты, чтоб они писали одно плохое и не помещали хороших статей о Тино и о Греции. Ужасный позор!

Сегодня больше писать не могу. В Красном Кресте все говорят, что предложение Михень об отдельном ведомстве совершенно необоснованно, это нельзя отделять от Красного Креста.

Благослови тебя Боже! Нежнейшие поцелуи шлет тебе

твоя старая

Женушка.

Это совершенно частное письмо Пален к Танееву, но я считаю нужным переслать его тебе. Я все-таки вернула бы ему его звание, которое он незаслуженно потерял. Гучков поступает гораздо хуже, и все же остается безнаказанным, а Пален пострадал невинно. Верни ему его звание до моего приезда, чтобы показать, что ты лично сделал это. Или, если ты ищешь подходящего случая, сделай это к 5 октября [1001], но, пожалуйста, сделай. Прикажи Максим. написать обо всем Фред. и чтоб это было скоро исполнено — так приятно исправить несправедливость. Иначе Танеев никогда не послал бы мне этого частного письма. Он даже не знает, что я его пересылаю тебе.

Ц. ставка. 24 сент. 1916 г.

Моя бесценная душка!

Опять поезд запоздал, и я еще не получил твоего письма. Прочти эту телеграмму от Михень и разорви ее. Еще раз благодарю тебя, дорогая, за твое длинное письмо. Ты действительно мне сильно поможешь, если будешь говорить с министрами и следить за ними. Только что получил твою телеграмму, в которой ты сообщаешь, что наш Друг сильно расстроен тем, что мой план не исполняется. Когда я отдавал это приказание, я не знал, что Гурко решил стянуть почти все имеющиеся в его распоряжении силы и подготовить атаку совместно с гвардией и соседними войсками. Эта комбинация удваивает наши силы в этом месте и подает надеждy на возможность успеха. Вот почему, когда Ал. прочел объяснительные телеграммы от Брус. и Гурко с просьбой разрешить продолжать наступление, бывшее тогда в полном разгаре, я на следующее утро дал свое согласие. Сегодня Бр. просил послать к Лечицкому ген. Каледина и назначить Гурко командующим всеми этими войсками, включая и гвардию, что с военной точки зрения вполне правильно и с чем я вполне согласен! Теперь я буду спокоен в уверенности, что Г. будет действовать энергично, но осторожно и умно! Эти подробности только для тебя одной — прошу тебя, дорогая! Передай Ему только: папа приказал принять разумные меры!

Нежно благодарю тебя, дорогая, за письмо, которое только что принесли, — в 2.15 вместо 11.30. Погода очень теплая, но сырая и дождливая. Храни тебя Бог, моя единственная и мое все, мое любимое Солнышко! Целую тебя и девочек; ужасно тоскую по тебе.

Навеки твой старый

Ники.

Царское Село. 25 сентября 1916 г.

Мой любимый душка!

Серая, пасмурная погода, еще больше облетевших листьев, так мрачно. Вчера, милый, я принимала Кутайсова, мы с ним долго беседовали, — после него был Павел и рассказал мне об интересных письмах от Рауха и Рыльского и от других знаю — все говорят одно и то же, что это второй Верден, мы бесцельно растрачиваем тысячи жизней, это одно упрямство. О, прошу тебя, повтори свой приказ Брусилову, прекрати эту бесполезную бойню, младшие чувствуют, что начальники их тоже не имеют никакой веры в успех там — зачем повторять безумство германцев под Верденом? Твой план так мудр, наш Друг его одобрил — Галич, Карпаты, Дона-Ватра, румыны. Ты должен на этом настоять — ты глава, и все на коленях будут благодарить тебя, а также наша славная гвардия! Там непроходимые болота, открытые места, на которых невозможно укрыться, мало лесов, скоро начнется листопад, нет никакого спасительного прикрытия при наступлении. Приходится посылать солдат далеко в обход болот, от которых идет такой ужасный запах: там товарищи их лежат непогребенными! Наши генералы не щадят “жизней” — они равнодушны к потерям, а это грех; вот когда есть уверенность в успехе, тогда другое дело. Бог благословляет твой план — пусть его выполнят пощади эти жизни, милый, я ничего не знаю — но разве Каледин на своем месте в таком трудном деле?

Теперь о другом. — Я все охочусь за кандидатом на место Оболенского (между прочим, он просил разрешения явиться ко мне — это очень неприятно, это не мое дело с ним говорить). Что бы ты сказал об Андрианове [1002]? Он все еще в свите? Его ведь оправдали, — то обстоятельство, что он был под судом, не может служить препятствием? Ведь он вышел незапятнанным из этой истории. Если ты ничего не имеешь против этого предложения, то тотчас телеграфируй, что ты согласен относительно № 1, и тогда я предложу эту кандидатуру Шт., который поговорит с министром внутренних дел: это не приказание твое, ты ничего не имеешь против. Он был очень хорош в Москве, Джунковский пытался свернуть шею ему и Юсупову, — из всех Андр. менее всего был виновен. Но тебе лучше судить об этом. — Теперь, чтоб покончить с Оболенским, что если назначить его на место Комарова?Я сомневаюсь, что последний долго протянет, — если он даже выживет, то будет инвалидом. Чудное место, Преображ., и, думается мне, он как раз подходит туда. Если ты согласен, телеграфируй: № 2 — да. Это записано у меня на бумажке. Видишь ли, я, вероятно, приму его во вторник, — если он выразит недовольство, то я скажу ему, что в будущем ты имеешь в виду для З.Дв. [1003] — он в свите, а Зейме нет, и он более подходит.