Кокон - Немец Евгений (книги онлайн читать бесплатно .TXT) 📗
— Грек, ты помнишь, как я тебе позвонила и предложила работу в лицее? — перебила Алёна мои лихорадочные мысли.
— Ещё бы!
— Знаешь, зачем мы это сделали?
— Кто это — мы? — я насторожился.
— Я и Михайлов, — Алёна назвала мужа по фамилии, чего раньше я за ней не замечал, это насторожило меня ещё больше.
— И зачем?
— Чтобы вернуть тебя к жизни. Лёня не верил, что ты сможешь работать в лицее, но сама идея показалась ему забавной. Я тоже не думала, что ты удержишься, но надеялась, что это пойдет тебе на пользу.
Вот такие вот откровения свалились мне на голову. Мои заботливые друзья полгода назад решили устроить акцию по восстановления психического здоровья и социального статуса господина Грека, и не побоялись провести тот эксперимент на учениках!
— Весь наш разговор Лёна слышал, и даже подсказывал, что отвечать, — продолжила эта стерва, бессовестно улыбаясь.
«Гнусные твари! Грязные животные! Все-таки мое присутствие не прошло даром. Научились врать, лицемерить и строить интриги!..» — вот что мне захотелось проорать, но уже мгновение спустя я успокоился, мало того, рассмеялся.
— Чертовы интриганы, — сказал я. — Это какое же бессердечие надо иметь, чтобы так наказать подростков! Наказать мною невинных детей!
— Сказать откровенно, то что ты до сих пор преподаешь — чудо. Тебя же тихо ненавидят и даже боятся все учителя, кроме Инны Марковны, — продолжила Алёна.
— Эти пигмеи мне не страшны, моя гвардия меня в обиду не даст.
— Твои ученики тебя боготворят.
— Я воспитываю в них культ себя. Никогда не думал, что это так приятно. К тому же, они снабжают меня халявной выпивкой и сигаретами.
— Ты в самом деле их воспитываешь. Решаешь их проблемы, говоришь им то, чего никто никогда им не скажет. Ты хоть представляешь насколько для них это важно?
— Ерунда все это… Ты мне лучше вот что скажи: ты за одно с нашими так сказать коллегами? Тоже меня ненавидишь?
— Всей душой.
— Проклятье! — я изобразил на лице досаду. — А ты не умеешь готовить! Твой фаршированный перец не острый и не соленый, без зажарки, а сметана кислая!
— Вот за это и ненавижу, — отозвалась Алёна с улыбкой.
— Ну и черт с тобой, у меня три взвода подростков и собака, их любви мне хватит с головой.
— А вот за это люблю.
Я откинулся на спинку стула и внимательно посмотрел Алёне в лицо, но теперь она была серьезна.
— Я не понял, так ты меня любишь, или ненавидишь? — осторожно уточнил я.
— И то и другое, — последовал спокойный ответ.
— Так… — признаться, такого откровения я не ожидал, а потому поспешно глотнул алкоголя, и подкурил сигарету, чтобы дать себе время осмыслить услышанное. Только потушив окурок, я продолжил расспросы. — А как же твой муж? Ты его тоже любишь и ненавидишь?
Алёна ответила не сразу. Она опустила глаза в тарелку с нетронутым перцем, и некоторое время задумчиво покачивала левой рукой бокал с коньяком; свет трех свечей наполняли алкоголь глубиной, в нём бродили приятные глазу янтарные блики. Все-таки алкоголь — это не только полезно для психики, но и эстетично.
— Лёня хороший человек, — наконец тихо произнесла Алёна. — Но…
Я успел два раза глотнуть коньяк, а Алёна всё молчала.
— Но? — подбодрил я её.
— За ним, как за тобой, никогда не пойдет молодёжь. Ему это попросту не нужно.
Я хотел было сказать, что и правильно, на кой чёрт Лёньке вести за собой молодежь? Но потом вдруг понял, что дело тут не только в Лёне, но в чем-то другом, — непростом, запутанном, а может, и безнадежном; осторожно спросил:
— Алёна, вы прожили вместе пять лет, почему у вас нет детей? Кто-то из вас болен?
Мне вдруг пришло в голову, что за шесть лет знакомства с Лёней, я никогда не спрашивал его об этом. Но следом вспомнил, что если разговор заходил о детях, Лёня всегда менял тему, а мне как-то не хотелось докопаться до истины, — кому интересны чужие дети, или причины их отсутствие? Но тогда я не думал, что наши отношения с Алёной станут настолько близкими, теперь же все изменилось и я, задав этот вопрос, весь превратился в слух.
— Нет, — Алёна нетерпеливо махнула рукой, давая понять, что дело тут совсем не в болезнях, затем выудила из моей пачки сигарету, подкурила от свечи, встала из-за стола, отошла к окну.
Алёна стояла ко мне спиной, обняв себя за плечи, словно ей было холодно; подкуренная сигарета в её пальцах торчала из-за левого плеча и, словно курительная палочка благовоний, неторопливо испускала струйку сизого дыма; в черном стекле прорисовывалось смутное отражение её лица, но отблески пламени свечей наползали на него, искажали, и казалось, что какая-то другая, глубинная сущность Алёны пытается прорваться сквозь границу небытия, как резину натягивает ткань наступающей ночи, но так и не может прорваться в эту, в нашу, реальность. Мне стало жутко, я поспешно глотнул алкоголя и подкурил новую сигарету.
— У меня есть подруга, — как-то отстраненно начала Алёна, — когда ей было тринадцать, её чуть было не изнасиловал собственный отец. Он был младше её матери на пятнадцать лет. Мать подруги своего молодого мужа не просто любила, но боготворила. Прощала совершенно все, а он этим пользовался. Мать готова была терпеть любые его выходки, лишь бы он оставался с нею. Он мог прийти пьяный и избить её, а на следующий день она вцепилась бы в глотку любому, кто сказал бы о нём что-то плохое. Такие вот были у них отношения… Однажды он пришел домой поздно, был хорошо выпивши, устроил скандал, ударил жену так, что она упала без чувств, а потом пришел в комнату дочери — моей подруги, улегся рядом и засунул ей в трусы руку. Подруга в ужасе убежала, выскочила из дому в чём была, то есть в ночной рубашке, и среди ночи помчалась ко мне. Босиком. По лужам и грязи, а было начало октября… До утра она так и не уснула, лежала под двумя одеялами и стучала зубами. И знаешь, что самое нелепое в этой истории? Когда она вернулась домой, и сказала матери, что отец пытался с ней сделать, мать отвесила ей оплеуху. Со всей силы. В глазах матери при этом горела чёрная ненависть, она готова была убить свою дочь, только потому, что отец обратил на неё внимание, как на женщину. Мать увидела в дочери конкурентку.
Алёна говорила сбивчиво, словно подыскивала слова. Когда она умолкла, пепел её истлевшей сигареты упал на пол. Я потушил окурок и подкурил новую.
У каждого человека есть своя история. Не та история, которая складывается из совокупности отдельных происшествий, что, в конечном итоге, и определяет прожитую жизнь, но один единственный случай. Да, жизнь прессует человека, как гидравлический молот заготовку, со всех сторон и постоянно, но только первый удар самый болезненный, именно он и формирует кокон, следующие удары… в общем, к ним быстро привыкаешь, они всего лишь укрепляют стены империи личного пространства. А если не привыкаешь, тогда твоя жизнь превращается в сплошной ужас, потому что человек без кокона уязвим, слаб и беспомощен. В нашем мире жить без кокона — мазохистская патология, достойная изучения психиатрии.
Все рассказывают мне свои истории. Не только друзья, даже малознакомые мне люди. Не знаю, почему они это делают. Очевидно, у человека существует некая потребность избавиться от подобных воспоминаний, и я оказываюсь идеальным реципиентом. Возможно, они не хотят травмировать близких, оберегают их от монстров своего прошлого, в то время как я для них — посторонний, никто. В общем, я слушаю чужие истории, и за тридцать шесть лет наслушался на многотомник. Если бы конечно мне пришло в голову эти истории записать.
Да, я много слышал подобных рассказов, банальных в своей сути и постоянном повторении, и никогда они меня особенно не волновали, потому что люди, рассказывавшие их, были мне безразличны. Мало того, я считал, что они сами повинны в своих несчастьях, потому как за глупость всегда надо платить, — это первый закон социального бытия, усвоенный Адамом, как только Господь выгнал его из Эдема. Но теперь я выслушал Алёнину исповедь (а на что эта история похожа, если не на исповедь?), и недостающие фрагменты мозаики вклеились в общую картину. Сам Лёня мог либо хотеть наследников, либо нет, вопрос был совсем не в нём, — детей опасалась заводить Алёна.
