Эффект Сюзан - Хёг Питер (читать книги онлайн бесплатно полностью TXT, FB2) 📗

Один из немногих феноменов, для которого до сих пор не найдено однозначного и исчерпывающего объяснения, — это когда вам везет несколько раз подряд. Я еду с попутным ветром по велосипедной дорожке вдоль Странвайен, все светофоры горят зеленым, а за билетным окошком «Экспериментариума» обнаруживается одна из моих учениц, девушка лет двадцати, которая, оправившись от потрясения, что кто-то из ее преподавателей, кого, кстати сказать, она не видела уже год, оказывается, существует в какой-то частной жизни за пределами аудиторий университетского парка, впускает меня без билета и сообщает, что сейчас у членов правления перерыв, но скоро они вернутся и будут проходить здесь минут через пять.

Я поднимаюсь на второй этаж и встаю у балюстрады, откуда мне видно и вестибюль, и выставочные залы.

Невозможно смотреть на огромные залы «Экспериментариума» без комка в горле. Здесь представлены все замечательные достижения науки. Современная версия вакуумного насоса фон Герике. Упрощенное представление эксперимента Майкельсона и Морли 1887 года, который опроверг теорию эфира, вбив тем самым гвоздь в крышку гроба лорда Кельвина. Прибор, демонстрирующий сохранение энергии при столкновении упругих стальных шаров, который, возможно, был придуман Ньютоном, а возможно, и нет. Фотостаты ростом с человека, наглядно демонстрирующие силы магнитного поля из книги Фарадея «Экспериментальные исследования в области электричества».

Физические модели, которые уже давно исчезли из всех современных лабораторий. Но их фундаментальность, их красота продолжают жить повсюду вокруг нас. Поразительно!

— Правда поразительно?

Я не заметила его, хотя он все это время стоял в двух метрах от меня. Все дело в физике. Рядом с ней люди становятся маленькими.

Бирюзовые глаза смотрят на меня из-под седой копны волос. Это Кель Кельсен, ректор Академии землеустройства.

Он вполне мог бы быть отцом Хильды. Кофе, лимонный пирог и все такое прочее.

Его ютландская непосредственность отчасти объясняет то, что он заговорил со мной. Но не надо исключать и действие эффекта.

— Мне здесь всегда не хватало только одного, — говорю я, — геодезического оборудования. Треног, разбивочных вех и моделей поверхности с равнопромежуточной проекцией.

У него красное, обветренное лицо, как у людей, которые много бывают на свежем воздухе. Теперь он еще больше краснеет.

— Все это будет, я уже запустил процесс! Дело в том, что я по профессии геодезист.

— Как интересно! Но тогда вы должны пообещать, что рядом с приборами будут таблички с пояснениями. Чтобы нам, неспециалистам, было понятно, почему геодезия имеет такое значение и в наши дни.

Он разводит руками, словно игрушечная деревянная фигурка, которую потянули за веревочку.

— Это, безусловно, важнейшая научная дисциплина, если вы хотите понять, почему Дания выглядит так, как она выглядит сегодня. Начиная с первых сельскохозяйственных законов, принятых в тысяча семьсот шестидесятом году, и заканчивая законами о зонировании семидесятых годов прошлого века, геодезисты внесли значительный вклад во все топографические изменения. Существует мнение, что нынешний вид Дании — результат принятия случайных решений. Черт возьми, нет ни одного квадратного километра, который был бы случайным! Дания как нельзя лучше иллюстрирует наше понимание права собственности на землю. От разверстания земель и перераспределения их в пользу мелких крестьян до сокращения числа фермерских хозяйств с пятидесятых годов и до наших дней. Дания на все сто процентов является результатом тщательного планирования. И планирование это в основном преследовало социально-политические цели. Геодезисты в этом процессе были незаменимы!

— Именно поэтому вас пригласили в Комиссию будущего?

Он сникает у меня на глазах. Лицо бледнеет. Ютландская душевность куда-то испаряется, и ее сменяет что-то неестественное, совершенно не соответствующее его образу.

Это страх.

Вот она — цена за способность вызывать доверие людей. Этот талант — не только в умении пробуждать искренность, которая конденсируется и асимптотически конвергируется в комфортное состояние и близость. Нужно еще уметь почувствовать, когда все слои упаковки прорвутся, и пора будет браться за консервный нож. И если консервного ножа недостаточно, в запасе нужно иметь шлифмашину.

Он отворачивается от меня, я хватаю его за плечо.

Он высвобождается и бросается наутек. Добегает до лифта раньше меня, у него есть ключ от панели, двери передо мной захлопываются.

Я оглядываюсь. Лестниц поблизости не видно.

Моя маленькая студенточка оказывается за моей спиной. Она ни о чем не спрашивает. Просто открывает какую-то дверь. За которой лестница.

У меня двести пятьдесят студентов. Было двести пятьдесят студентов.

Не было никакой возможности выучить их имена. И в этом, строго говоря, и не было необходимости. Как и для всех нас, их идентичность однозначно определяется их номером гражданской регистрации и аксиомой Цермело — Френкеля, которая гласит, что всегда можно определить, принадлежит ли элемент множеству или нет.

— Я хотела кое-что сказать. Хотела поблагодарить вас за лекции. Я обожаю физику!

Я стою перед самой собой, такой, какой я была двадцать пять лет назад.

Я обнимаю ее и прижимаю к себе. Она так же удивлена, как и я.

Потом я поворачиваюсь и бросаюсь вниз по лестнице, одним прыжком преодолевая целый пролет. Я чувствую, что там, позади, студентка застыла на месте. Замерла, превратившись в кристалл с решетчатой структурой. Возможно, из-за объятия. Возможно, от созерцания своего преподавателя, способного преодолеть целый этаж как гиббон, в два прыжка.

Машина Келя Кельсена отъезжает от парковочного места. Это «ягуар», я встаю у него на пути, ему придется меня сбить.

К этому он готов. Он прибавляет газу.

Я подпрыгиваю и падаю на капот. Он еще не успел разогнать машину, и тем не менее меня прижимает к ветровому стеклу. Я распластываюсь, чтобы закрыть ему обзор. У меня перед глазами, на внутренней стороне стекла, висит разрешение на парковку в Академии землеустройства. С золотистым циркулем над золотистым транспортиром.

Он тормозит. Его лицо менее чем в полуметре от моего, но смотрит он не на меня. Я оборачиваюсь. Посреди лестницы стоит моя студентка. Спокойная, задумчивая. Она пытается восполнить пробелы в своем восприятии университетских преподавателей. И членов правления «Экспериментариума».

Я сползаю с капота, открываю дверь машины и сажусь рядом с ним, прежде чем он успевает как-то отреагировать. Присутствие девушки сковывает его. Будучи геодезистом, он, имея опыт определения границ земельных участков, должен понимать, как опасно наличие свидетелей при совершении правонарушения. Тем более когда ты сбиваешь ни в чем не повинного пешехода на подземной парковке.

Из карманов своих твидовых брюк он достает табак и бумагу для самокруток. При обычных обстоятельствах он, наверное, скатал бы сигарету одной рукой в кармане, защищаясь от ветров Северной Ютландии. Но сейчас у него дрожат руки. Он роняет бумагу, поднимает ее, скручивает сигарету, смотрит через лобовое стекло и замечает датчики дыма на потолке.

— Черт побери!

Я забираю у него из рук коробок и зажигаю спичку.

— Давай, кури, — говорю я. — Мы находимся в камере Вильсона.

— Это что такое?

— Самый важный прибор экспериментальной квантовой физики.

Он глубоко затягивается.

— Магрете Сплид мертва, — сообщаю я ему. — Ее задушили в собственном доме прошлой ночью.

Он опускает стекло, чтобы вдохнуть свежего воздуха. С пронзительным воем включается пожарная сигнализация. Моя студентка все еще стоит на ступеньках. Ее общее представление об ученых-естественниках продолжает пополняться новыми удивительными фактами.

— Думаю, надо ехать, — говорю я.

Он едет как слепой, я направляю его к воде. Он останавливается, когда дальше нам уже не проехать. Позади нас стена дома, справа решетчатые ворота, за которыми закрытый район порта. На стене — вывеска из красного дерева, где золотыми буквами написано, что эта территория принадлежит яхт-клубу «Кронхольм». Перед нами несколько гранитных ступеней, ведущих к причалу.