Марсианский проект С. П. Королёва - Бугров Владимир Евграфович (чтение книг TXT) 📗
Зимой проектанты ОКБ провели для военных и гражданских две ознакомительные лекции по лунным кораблям. На этом совместные занятия закончились — тренажеров не было, конструкторская документация только выпускалась, не говоря уж про эксплуатационную, а главное — все космонавты уже были записаны в экипажи и в дублеры на корабли 7К-ОК и 7К-Л1. Иногда вновь поднимался вопрос о составе группы (но не экипажей) Л3, появлялись новые фамилии, но все это было формальностью, никакой реальной подготовки, кроме физкультуры, не проводилось.
По стечению обстоятельств из всей нашей компании я оказался единственным, кто был задействован в отработке действий космонавта по программе Л3. Но должен подчеркнуть, что это была не подготовка космонавта к высадке на Луну, а отработка конструкции лунных кораблей с его участием. Конструкторы охотно принимали мое участие в испытаниях и как проектанта, и как космонавта, рассчитывая получить ценные замечания.
В 1967–1968 годах были проведены: оценка удобства внутренней компоновки и интерьеров обитаемых отсеков кораблей ЛОК и ЛК; удобства компоновки всех рабочих мест; отработка действий космонавта в ЛК после посадки, при выходе из корабля по трапу на поверхность Луны, при выполнении программы на ее поверхности. Все это проводилось на полу цеха 439 ЗЭМа ( рис. 5.5.1). В этот же цикл была включена проверка удобства ручного инструмента и научного оборудования, а также выполнение действий при возвращении на корабль; отработка выхода космонавта из одного корабля и переход в другой в невесомости в скафандре — на летающей лаборатории Ту-104; проверка возможностей скафандра на специальном стенде завода «Звезда», имитирующем лунную тяжесть.
Пришлось летать и на вертолете Ми-4, но с иной целью, чем это делали в Летно-исследовательском институте А. Леонов и В. Шаталов в 1966 году. Они отрабатывали посадку вертолета, снижающегося в режиме авторотации. Довольно опасное упражнение, которого в общей программе не было. Видимо, это частная программа ЦПК. Отработка посадки предполагалась на специальных тренажерах, а их в то время еще не было. В проектных подразделениях существовало мнение, что перед пилотируемым полетом район посадки тщательно обследуют автоматы, чтобы исключить препятствия, которые не сможет преодолеть лунный корабль. А высадка человека будет разрешена только после успешной автоматической посадки и взлета беспилотного корабля. Цель же наших полетов на вертолете — проверка возможности достоверного визуального определения высоты снижения над местностью, где отсутствуют привычные для глаза земные ориентиры. Как выяснилось, трава и песок в Капотне, где проводились полеты, достаточно хорошие ориентиры, а вот при их отсутствии ошибка в оценке высоты может быть в два раза и более.
По мере того как становилось ясно, что обогнать американцев в высадке на Луну не удастся, интерес к группе Л3 начал пропадать. Еще некоторое время в этот список дописывались и вычеркивались фамилии, но не более того. Экипажи на Л3 не назначались, и подготовка не проводилась. После двух неудачных запусков ракеты Н1 в 1969 году перспективы по экспедиции на Луну стали туманными, подготовка в лунной группе потеряла смысл и практически прекратилась. Все космонавты были заняты подготовкой по другим программам.
По программе облета Луны конкретные экипажи проходили интенсивную подготовку. Выезжали даже в Сомали для визуального изучения созвездия «Южный крест» и других особенностей небосвода южного полушария, которые нельзя наблюдать в Москве. Экипажи уже были готовы, а необходимой надежной техники все еще не было.
А. Леонов, проходивший подготовку в составе первого экипажа корабля 7К-Л1 вместе с О. Макаровым, часто рассказывал впоследствии, как группа космонавтов, отчаявшись от бесплодных ожиданий, обратилась с письмом в ЦК КПСС с просьбой разрешить полет на не доведенном до нужного уровня надежности корабле 7К-Л1, а попросту говоря, «рискнуть». И тут же он высказывает серьезные упреки главному конструктору В. П. Мишину, который не поддержал благородный порыв космонавтов пойти на риск во славу Родины, якобы не желая брать на себя ответственность за последствия возможных неудач.
Однако проблема была, разумеется, не в боязни Мишина взять на себя ответственность — он делал это всякий раз, подписывая заключение о готовности всего комплекса к полету, и даже не в том, что он лучше космонавтов понимал фактические шансы на успех. Просто последние неудачные пуски челомеевской ракеты-носителя «Протон» заставили руководство всерьез задуматься о судьбе экипажа в случае аварии. Даже если система аварийного спасения уведет отсек с экипажем в безопасную зону, его и там может настичь ядовитое облако крайне агрессивных компонентов топлива, применяемых Челомеем и Глушко на «Протоне» (от них в свое время отказался Королев на Н1, поссорившись из-за этого с Глушко). Сформировалось мнение, что нельзя доверять жизнь экипажа этому ненадежному носителю. С тех пор «Протон», как известно, не выводит на орбиту пилотируемые корабли.
Отсюда и появился двухпусковый вариант, ставший основным, — с подсадкой экипажа. Ракета «Протон» выводила на орбиту беспилотный облетный корабль 7К-Л1 с разгонным блоком «Д», а экипаж доставлялся кораблем 7К-ОК. Он должен был пересесть в 7К-Л1 после стыковки. Но тут возникала новая проблема. Как экипаж, выйдя в скафандрах из 7К-ОК через его бытовой отсек, служивший шлюзом, переместится к кораблю 7К-Л1, на котором бытового отсека не было, и войдет непосредственно в его спускаемый аппарат? Таких действий прежде на орбите не выполняли. Мишин поручил нам экспериментально подтвердить возможность такой операции в невесомости на летающей лаборатории Ту-104.
Вместе с будущим космонавтом В. Аксеновым, отвечавшим в отделе Анохина за все испытания наших изделий в ЛИИ, мы написали программу. Вскоре в салоне самолета был смонтирован фрагмент двух состыкованных кораблей — бытовой отсек 7К-ОК и спускаемый аппарат 7К-Л1 с имитацией их внутренних интерьеров, поручни для перехода. Мы выехали в институт и приступили к работе. После шести полетов было установлено: первый космонавт с некоторыми трудностями занимает свое место в СА, второй (в моем исполнении) помещался уже с большим трудом. Лишь на 5–6-м полетах удалось установить некоторую нестабильную последовательность движений, позволяющую при значительных усилиях размещение второго космонавта в СА.
На Совете главных конструкторов, собравшемся, чтобы рассмотреть результаты наших испытаний и принять решение о возможности осуществления такого варианта облета, после небольшой полемики главный конструктор скафандров Г. И. Северин объявил, что не подпишет заключение на применение скафандра в таких условиях. Во-первых, Бугров залез, но не уверен, что залезут другие, и, во-вторых, после каждого полета у него на затылке гермошлема оставались вмятины глубиной 1,5 см. И напомнил собравшимся случай с парашютистом Долговым, который, выполняя прыжок с высоты 20 км, погиб при спуске, повредив гермошлем непосредственно перед прыжком. Я, как исполнитель операции, был с ним согласен. Мне поручили подтвердить возможность перехода — я подтвердил, но сделал это любой ценой. И вмятины действительно были. Я не стал выступать. Промолчали и Анохин с Аксеновым.
Мишин, поддерживавший эту схему, не получив от нас подтверждения ее надежности, должен был прислушаться к мнению Северина. Ни у кого не возникало мысли заподозрить Северина в перестраховке — он был человеком далеко не робкого десятка (в прошлом чемпион страны по горнолыжному спорту). Мишин, видимо, уже приняв решение, скорее всего для порядка, спросил и мое мнение. Я сказал, что мы ставили перед собой задачу определить стабильную последовательность простых движений, которые мог бы надежно выполнить любой космонавт, и которая гарантирует вход в СА. К сожалению, сделать этого не удалось. На этом совещание закончилось, и на советской программе облета Луны фактически была поставлена точка. Именно так она и завершилась на самом деле.
