Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!» - фон Риббентроп Рудольф (е книги .txt) 📗

Определенное изменение в европейском соотношении сил наступило, когда, из-за предприятия в Абиссинии, у Италии возникло противоречие с Великобританией и Францией. Лига Наций приняла санкции против Италии, хотя Муссолини полагал, что его образ действий встретит одобрение западных держав. Отсюда напрашивалось сближение между Германией и Италией, причем антибольшевистская грань фашизма представляла лишь один аспект общности интересов.

Сотрудничество с Италией (договор от 26 октября 1936 года) ни в коем случае не рассматривалось в Берлине как альтернатива усилиям по соглашению с Великобританией. И уж совсем не имелось намерения стравливать Италию с Великобританией. Это доказывает конфиденциальное письмо отца в качестве немецкого посла в Лондоне Хасселю, немецкому послу в Риме. Поводом для него явились утверждения итальянцев, дошедшие до отца, он будто бы проводит в Лондоне «антиитальянскую» политику. Хассель, очевидно, ничего не предпринял, чтобы опровергнуть эти утверждения.

Отец представляет в этом письме Хасселю немецкую политику между Англией и Италией следующим образом:

«Что касается заданной для Германии внешней политики, то ясно, что первостепенное значение в каждом внешнеполитическом расчете отводится противоположности фашизма и национал-социализма, с одной стороны, и большевизма, с другой. В соответствии с этим сотрудничество между национал-социализмом и фашизмом — неизбежно, что и определяет коренным образом отношение Германии к Италии.

Я никогда не дал англичанам повода сомневаться в этой моей точке зрения, одну из главных задач нашей дипломатии в Лондоне я вижу в том, чтобы просветить англичан в отношении реальной опасности большевизма, удержать их от присоединения к большевистскому фронту и содействовать усвоению мысли, что a la longue их мировой империи грозит существенно бо??льшая опасность от дальнейшей экспансии большевизма, чем от ее разногласий с Италией в Средиземном море» [116].

Из этого служебного письма, глубоко личного по содержанию, в очередной раз проясняются основные линии немецкой политики: сближение с Италией не должно заслонить возможность соглашения с Великобританией. С немецкой точки зрения антибольшевистская платформа приемлема как для Англии, так и для Италии. То же самое принималось в Берлине в отношении сотрудничества с Японией. С ней первой был заключен Антикоминтерновский пакт.

Отец все время: «Мы должны оптировать, то есть мы должны найти партнеров, даже если Великобритания на длительный срок отвернется от нас, не захочет, чтобы “мы ее любили”». Неизменно затруднительное положение в Центральной Европе принуждало рейх «активно вмешиваться в мировую политику». «Антикоминтерновская политика» являлась способом выхода из изоляции, не теряя из виду цель соглашения с Англией.

В то время как большая политика продвигалась по пути, который вскоре должен был полностью изменить также и нашу семейную жизнь, заботы другого рода, в свою очередь, не обошли нас стороной. В начале лета 1936 года у меня возник повод роптать на судьбу — незначительную обыденную судьбу слегка, пожалуй, не по годам вымахавшего акселерата: некий осторожный терапевт запретил мне участие в походе Юнгфолька из-за предположительного диагноза «спортивное сердце» (гипертрофия сердца). Родители предлагали мне сопровождать их в Бад-Вильдунген, где отец собирался подлечить свою единственную почку. Вторая была ему удалена еще перед Первой мировой войной: в Канаде он заразился через молоко больной туберкулезом коровы. Нетрудно представить, что это предложение не вызвало у меня особого восторга: провести летние каникулы «на водах», вместо того чтобы отправиться странствовать! С другой стороны, провести три недели в самом тесном контакте с родителями было очень заманчиво. В уединении Бад-Вильдунгена я мог рассчитывать на чрезвычайно интересные разговоры о политике. Я в то время ненасытно вбирал в себя все, что касалось политики, жадно интересуясь также историей — это увлечение сформировало мой внутренний мир, недоступный для посторонних. Одновременно я узнавал многое о личной или человеческой проблематике, которой подчинены актеры на политической сцене.

Мы много гуляли в Бад-Вильдунгене, по большей части втроем, нередко, однако, вдвоем с отцом. Наши разговоры вращались преимущественно вокруг внешнеполитического положения рейха в центре Европы. Отец ни в коем случае не считал, что настало время успокоиться. Рейх был по-прежнему изолирован. Какой ответственный иностранный государственный деятель смог бы представить себе, связать судьбу своей страны с таким жалким сооружением, каким Германский рейх все еще оставался к тому времени? Немецкое вооружение, всего лишь год назад провозглашенное, во всех областях еще находилось в «фазе риска». Возможному в любой момент выступлению «Малой Антанты» (Франция, Бельгия, Польша, Чехословакия и Югославия) против рейха со стороны Германии можно было бы пока еще мало что противопоставить. Как поведет себя в таком случае Великобритания, не было однозначно ясно; и, наконец, в тылу стоял, винтовка «к ноге», Советский Союз, с которым пошли на открытое соперничество. Поистине ситуация, подходящая для того, чтобы вызывать у руководства рейха большие заботы. Я помню, какое большое впечатление произвело на меня описание слабости немецкой позиции, сделанное отцом во время наших прогулок. Он упоминал мимоходом и стратегические проблемы, например удастся ли переправившиеся через Рейн французские ударные группы атаковать с фланга и отсечь их.

Требовалось, однако, не только устранить крайнюю военную слабость, но и прорвать внешнеполитическую изоляцию. Объявленным идеальным партнером являлась Англия; но какой выход мог бы найтись, если она и дальше будет отвергать немецкие усилия по сближению — на этот вопрос сложно было ответить. Еще не наступило время распроститься с надеждой, но заранее продумать такую ситуацию следовало. Мы увидим, какой путь выбрали Гитлер и отец, должны были выбрать. Поэтому меня не удивляло время от времени видеть у нас в Далеме тогдашнего японского военного атташе Осиму.

Отец раскрывал мне во время прогулок также и проблематику своего положения относительно Гитлера, партийного и государственного руководства и Министерства иностранных дел. Для всех он был аутсайдером, в своей работе целиком замкнутым на Гитлера, и воспринимался поэтому в качестве «конкурента», с которым нужно было вести борьбу. Стиль руководства Гитлера, не придерживавшегося ясного делегирования ответственности и разграничения сфер компетенции, означал для руководителя «аппарата Риббентропа» следующее затруднение в его деятельности, не говоря уж о том, что Гитлер довольно охотно наблюдал соперничество среди своих сотрудников и часто, пожалуй, даже по-настоящему разжигал его.

Это в высшей степени интересное для меня совместное пребывание с родителями внезапно окончилось, так как ими было получено приглашение «фюрера и рейхсканцлера» принять участие в фестивале Рихарда Вагнера в Байройте в качестве его личных гостей. Родители, к моей большой радости, были готовы взять меня с собой в том случае, если для меня найдутся билеты и квартира. Это, к счастью, удалось. В открытом кабриолете мы ехали в Байройт по прекрасному, напоенному летним солнцем краю. Благодаря фройляйн Мундинг наилучшим образом просвещенные, мы еще в Берлине видели и слышали большую часть опер Вагнера. Таким образом, я не был вовсе не приготовлен к встрече с музыкальными удовольствиями. Известное изречение Гете «видят лишь то, что знают», справедливо также и для слуха. Слышат не что иное, как лишь то, что знают (если, конечно, исключить гениальных музыкантов); знание, между прочим, является важной предпосылкой того, чтобы наслаждаться услышанным.

Сначала, однако, еще раз заявила о себе большая политика. Мы еще не успели расстаться с Бад-Вильдунгеном, как стало известно о военном путче генерала Франко. Отец за завтраком высказал мнение, что нам следует держаться в стороне от этого дела. В смысле концепции немецкой политики, вмешательством на Иберийском полуострове, классической зоне английских интересов, невозможно было добиться какого-либо выигрыша. По Средиземному морю пролегали магистральные артерии Британской империи, так что от вмешательства в этой сфере приходилось в любом случае ожидать отрицательного воздействия на германо-английские отношения. То же самое относилось также и к французской внешней политике, и без того тесно связанной с британской. Достаточно в этой связи вспомнить предысторию Франко-прусской войны 1870 года [117]. Для отца в то время принципиальное германо-английское соглашение все еще стояло на первом месте в списке внешнеполитических приоритетов. Он попросил еще из Бад-Вильдунгена о разговоре с Гитлером, однако по прибытии в Байройт ему сообщили, что Гитлер еще не прибыл на виллу Ванфрид. У отца были, вероятно, причины пожелать узнать, так ли это на самом деле — он попросил меня, не могу ли я попробовать это проверить. Я смог сообщить ему, что Гитлер как раз подъехал, когда я подходил к вилле Ванфрид. Он немедленно получил прием у Гитлера, что я так же удовлетворенно, как и заинтересованно принял к сведению, поскольку мне было совершенно очевидно, что немедленное исполнение желания отца о разговоре является знаком положения, которое он занимал при Гитлере, и что для него отсюда открывается возможность обсудить с Гитлером свой, мне уже знакомый, взгляд на вещи, в данном случае «испанский вопрос». Когда сегодня историки презрительно распространяются на тему того, что отец часто искал общества Гитлера, они доказывают этим, собственно, лишь свою неспособность почувствовать условия времени, о котором пишут. Тот, кто хотел увидеть свои политические представления осуществленными, должен был быть услышанным всемогущим диктатором, следовательно, присутствовать при том, когда он принимал решения.