Скиф - Витич Райдо (мир книг txt) 📗
Только за это стоило убить мальчишку. Если у него нет сердца, если он смог сделать это, наверняка прочитав написанное, то он такой же скот, как те, кто попался на дороге глупой, доверчивой девочки.
Таких уродов нужно убивать в детстве, пока они не стали взрослыми, матерыми волками, рвущими людей, как тряпки. Пока этот юный урод не превратился в зрелого уродца. Пока не стал таким как Том.
Впрочем, кого и в чем он винит? Малолетку? А он сам разве бы не прошел мимо еще вчера, не отпнул чужую боль? Отодвинулся бы точно. Всем всегда хватает своих проблем, чтобы взваливать на себя чужие, и тот парень не исключение. И он, Максим Смелков. Тот, вчерашний Максим.
Это сегодня, повзрослев, поумнев, получив по душе и фейсу ни раз и не десять, он научился ценить истинное и плевать на ложное, и жить не кривя душой. Но чего это ему стоило?
Том…
Все сомнения рухнули. Костя Пожарский по прозвищу Том в свое время кинул и его, жестко, просто, перечеркнув многолетнюю дружбу и наплевав, что фактически разбил жизнь своего старого друга.
– Сука, – прошептал и сжал зубы.
Если б он заказал его чуть раньше…
Но как жутко осознавать, что Том стал причиной трагедии не только его, но и совсем несмышленой девчонки, искренней, чистой и… слишком наивной для этой грязной жизни.
Он не сомневался, что дальше в дневнике будет только хуже. Если б он не знал Тома, если бы описанный ею Том не был похож на того, кого он знал слишком хорошо, если бы ее Том не носил имя и фамилию его Тома…
Какого черта его дернуло подобрать дневник?!
Какого черта его дернуло его читать?!
Макс зажмурился, унимая эмоции. Слишком страшно это знать, что совершенно незнакомая девочка оплатила счет за грубость и цинизм этого мира, платила, как когда-то платил он. Хуже. Он мужик, он смог, выкрутился, встал на ноги, нашел силы в себе и подняться и раздавить. А что может наивный ребенок?
Мужчина покосился на тетрадную обложку: хоть бы он был не прав, хоть бы дальше шли «розовые сопли», восторг от свадьбы, угрызения совести, выздоровление жениха и долгая счастливая жизнь.
Но что-то сидело как гвоздь в сердце и мешало в это поверить. И имя этому чему-то было – Том.
С Федоровой Смелкову познакомиться не довелось, но Варя достаточно описала ее, чтобы понять, что можно ждать от этой девицы и какая она.
А вот Том… Том!
Ничуть не изменился. Его идеей – фикс всегда была чистая и юная девственница, не потому что чистая. Не потому что юная и не потому что девственница, а потому что такую интересно ломать, сгибать под себя и превращать в марионетку. И не дай Бог кому-то было пойти против, встать поперек.
Макс прошел в гостиную, взял из ряда рамок с фото снимок троицы – он, Том и Джерри, и не поленился – отнес на мусорку.
Давно надо было. Давно.
Нет, вовремя.
Макс специально держал это фото на виду – чтобы помнить, чтобы никогда не забывать что такое доверие и дружба в современном мире и какова им сегодняшняя цена.
Он застыл, уставившись в небо, и подумал, что лучше бы и ему не знать какая сволочь Костя Пожарский, как не знала того наивная дурочка. Ее ловко загнали в капкан, чтобы приготовить шашлык, а она того не понимала. Даже описывая прошедшие события, уже зная что-то и предполагая совершенно верно, все равно не осознавала. Как и он в свое время этого не понял.
Его идеи и возможности, стартовый капитал – оставшиеся от матери в наследство деньги и квартира, были использованы на всю катушку. И Макс не думал, что его потом кинут и он останется ни с чем. Мысли не допускал, что стал для Тома ступенькой.
А Джерри… Джерри всегда был безвольной марионеткой, и всегда на стороне Тома, как самого умного, самого сильного.
Макс же был наивным, верящим в дружбу, взаимопомощь, а значит глупым и слабым. На него не делали ставку, его не брали в расчет иначе. Его держали за рабочего коня, марионетку и полного лоха.
Но они ошиблись, списав его со счетов и отправив с голой задницей на улицу.
Очень ошиблись.
И еще вчера он был уверен – счет: один – один. И он чист перед матерью, так тупо в свое время отдав нажитое ею. И чист перед собой, и сделал все верно.
А сегодня, сейчас подумал: два – ноль, не в его пользу.
Жаль, что некоторых нельзя убить дважды.
Глава 9
Максим так и не смог уснуть. Его маяло. Он то ложился, то вставал, то бродил по квартире, то вновь ложился, вводя Макса в тоску и тревогу. Пес ходил за ним хвостиком и преданно заглядывал в глаза. Единственный друг, единственный, кому он мог верить и доверять после жесткого урока своих «друзей». Но это он, а что сталось с Варей?
Мужчина сел и уставился с опаской на обложку тетради. Несмело открыл ее и, подкурив сигарету, продолжил чтение.
«Ночь с Томом, показавшаяся мне вечность, на деле оказалась эпизодом, что очень быстро превратился в кадр, один из многих в жизни. Слишком много дел и впечатлений навалилось следом. Они быстро вымели из головы ненужное, замыли и затерли то, что было, и я не то? что забыла – такое не забудешь, но отодвинула и воспринимала Тома и ту ночь, как нечто произошедшее мало не со мной, но и очень давно, в другой жизни. Да, именно так: история другого человека в другой жизни. Словно прочитанная история. Словно очень паршивая, и потому перечитывать не хотелось – хотелось забыть, вычеркнуть и никогда не возвращаться к ней.
В тот же день, когда я вернулась с дачи, позвонила Наине Федоровне, чтобы та поднимала врачей. На следующий – была в больнице и ждала вместе с женщиной перевозки Димы. Именно тогда, увидев его впервые за долгие дни переживаний, и забылось, каким образом достались деньги на его лечение, ушли все сомнения и муки совести, отравляющие душу.
Дима выглядел постаревшим лет на десять, худым, желто-серым и отечным. Он ничего не говорил, смотрел с тоской и будто понимая, каков стал, стеснялся, отворачивался и уворачивался от меня. И было невыносимо жалко его, и слезы сами просились наружу. Я с трудом сдерживалась и то и дело отдергивала себя: нельзя плакать, нельзя. Не сейчас. Не нужно, чтобы Дима видел. Ему будет больно.
Наина же Федоровна плакала не стесняясь и все причитала, как по покойнику, чего я перенести не могла да и Дима тоже. Он морщился, осуждающе поглядывая на мать.
Мы сопроводили его в клинику, а на следующий день я поехала туда одна и долго просидела у постели, с тоской поглядывая на капельницы и аппараты вокруг любимого. Он силился улыбнуться, смотрел то жарко, то с печалью, но мольба не высказанная, появившаяся еще в машине скорой помощи, не оставляла его взгляд.
– Только не бросай, – сказал перед уходом, схватив меня за руку, словно так возможно было удержать.
– Никогда, – заверила его, поцеловав в лоб. – Я люблю тебя.
И это было искренне. Искренне с его стороны и с моей.
Он нуждался во мне, а я в нем.
Я еще не понимала, что цеплялась за фантом, что меня уже не было, как никогда не было Димы и его любви.
Все это были пустыми словами, списанными у кого-то из классиков, как и те поэмы, что он писал мне, были переписаны под копирку и высланы веером не только Варваре, но и десятку Оль, Кать, Тань, Ларис…
И одного я так и не могу понять – за что, что Варя сделала не так?»
Макс нахмурился – девочка опять начала путаться с «я» на «она», пытаясь откреститься от своей прошлой жизни и тех моментов, что вылила на бумагу. И стянул рубашку – стало душно. Но душила не одежда – подозрение.
«Дни шли и жизнь налаживалась. Дима шел на поправку и Варя понемногу направила свое внимание на учебу. Приближалась сессия. Ее нужно было сдать, а для этого наверстать упущенное. Теперь к Диме она ездила реже, на время, уступив свидания с ним его матери.
В один из дней, полный забегов по учебе, чистке „хвостов“, она вышла из техникума и увидела знакомый „ровер“, знакомого мужчину. Том стоял у машины с огромным изысканным букетом роз.
