Тайна Леонардо - Воронин Андрей Николаевич (полные книги .txt) 📗
Готовить ужин ему сегодня не хотелось, а есть его – и подавно. Сперва он даже не понял, куда подевался его аппетит, а потом вспомнил: ах да, он же наелся в ресторане! И заплатил за это, между прочим, сто долларов. Если бы мама об этом узнала, она бы умерла второй раз...
Приняв неожиданное решение, Семен Валентинович открыл кухонный шкафчик и принялся рыться в нем, роняя какие-то банки и пакеты, рассыпая крупу и попадая пальцами в соль, которая почему-то лежала повсюду ровным слоем, как снег на горно-лыжном курорте. Наконец искомое подвернулось под его шарящую руку, и Градов закрыл шкафчик, оценивающе взвешивая на ладони хранившуюся там с незапамятных времен бутылку водки.
Он не лгал, говоря Коту, что не пьет. Он действительно не пил – просто не понимал, зачем это нужно. Но сейчас было совсем другое дело, и, откупорив бутылку, Семен Валентинович твердой рукой налил себе половину чайной чашки.
Водка оказалась теплой и отвратительной на вкус. Она жгла, как концентрированная серная кислота, но от нее почти сразу стало легче. "А в чем, собственно, дело? – подумал Градов, наливая себе новую порцию. – Кто я такой, чтобы считать себя не таким, как все? Ну, продался... Если о чем-то и надо сожалеть в данной ситуации, так это о том, что продался дешево. Ничего, лиха беда – начало..."
Он удивленно хмыкнул и с опасливым уважением покосился на бутылку. "Надо же, – подумал он, – какая хорошая штука! И чего я, дурак, раньше не пил? Заложил сто граммов за галстук, и половины проблем как не бывало! А если хватить еще сто пятьдесят, то и от второй половины тоже следа не останется. Хорошо! Правда, так недолго и в запой уйти... Ну и что? Предположим, уйду я в запой, так? Запью на неделю, работать, естественно, не буду и поставлю тем самым под угрозу срыва сроки выполнения очередного заказа. И что мне за это будет? А я вам скажу, уважаемый Семен Валентинович, что вам за это будет. Ничего. Ровным счетом! Ничегошеньки. Наоборот, когда жареный петух пониже спины клюнет, руководство мигом сообразит, что надлежит делать в такой ситуации. И зарплата у вас мигом поднимется, и работу на дом вам брать разрешат, и вообще... Вообще, во всей этой шарашкиной конторе по-настоящему работаю я один, а остальные – так, на подхвате... Боже мой! Да я же в одиночку кормлю всю эту банду дармоедов! А зачем, спрашивается? Да пошли они все к чертовой матери! Что я, без них не проживу? Проживу, и притом очень неплохо. Начальный капитал у меня теперь есть. Конечно, двадцать тысяч в нынешнем бизнесе – не деньги, но мне ведь много не надо! Основные производственные мощности у меня расположены между ушами. Компьютер есть, помещение – вот оно... Бизнесмен из меня никакой, но можно нанять какого-нибудь прощелыгу – менеджера... Он, конечно, станет меня обкрадывать. Ну, а я его уволю! Прощелыг нынче сколько угодно, их можно менять как перчатки, пока не отыщется такой, который меня устроит. И пусть он занимается коммерческой стороной дела, а я буду делать свою работу, только работать буду уже не на дядю, а на себя и сам стану решать, за какой заказ браться, а за какой – нет. Да я же за два месяца своих нынешних хозяев по миру пущу, им же против меня ни черта не светит! Как же я до этого раньше-то не додумался? Ну, да что тут говорить, не пил – вот и не додумался..."
Он прихватил со стола бутылку и чашку, прошел в гостиную и включил телевизор. Передавали новости, и это вполне подходило, потому что новости не требовали сосредоточенности – их можно было смотреть или не смотреть в зависимости от настроения и содержания того или иного сюжета.
Спохватившись, он встал из кресла, снял и повесил на спинку стула пиджак, содрал с шеи ненавистный галстук, расстегнул ворот рубашки и снова сел. Сигареты и зажигалка лежали в кармане пиджака, и, заведя руку назад, Семен Валентинович нащупал их там и закурил. Пачку он небрежно, как завсегдатай портового кабака, бросил перед собой на журнальный столик, а зажигалку положил поперек нее. Курить, сидя в кресле перед телевизором, в гостиной, было ему в диковинку. Мама не выносила табачного дыма, и, пока она была жива, Градов курил летом на балконе, а зимой – на лестнице. После ее смерти он обосновался с пепельницей на кухне, а на гостиную посягнул впервые за прожитые в одиночестве без малого четыре года – опять же, непонятно почему.
"Что "почему"? – мысленно спросил он себя. – Почему не курил в гостиной или почему жил в одиночестве? Да все равно! И то и другое непонятно. И курить мне никто не мешал, хоть бы и в постели, и женщин незамужних вокруг сколько хочешь, надо только задницу от стула оторвать и поискать. Хотя бы сделать вид, что ищешь – сами прибегут..."
Краем глаза следя за мерцанием цветных пятен на экране телевизора, Семен Валентинович налил себе третью чашку водки, на этот раз почти полную, и стал пить мелкими глотками, как остывший чай. От этого ощущение огненного жжения в гортани делалось непрерывным, привычным и даже, черт побери, приятным. Градов чередовал глотки с затяжками, глуша себя алкоголем и никотином с нежданной радостью первооткрывателя, и с законной гордостью поглядывал на древний телевизор "Рубин", который перебрал, перепаял и отладил своими руками, да так, что современным импортным моделям по некоторым показателям было до него далеко. И вспомнилось вдруг почему-то, что в ящике секретера хранится стопка почетных грамот и патентов, а также картонная коробочка с золотой медалью ВДНХ, полученной в незапамятные и благословенные времена так называемого застоя...
"Справлюсь, – подумал он, продолжая смаковать неожиданно пришедшую в голову под влиянием водки и недавнего разговора с Котом идею об открытии собственного бизнеса. – Почему бы мне не справиться? Если такой безграмотный, ничего не смыслящий в нашем деле прощелыга, как этот Петр Иванович, ухитряется как-то держаться на плаву и давать двадцатитысячные взятки, то чем я хуже? "
Было у него подозрение, что от этого неожиданного энтузиазма наутро не останется и следа, однако сейчас Семена Валентиновича так и распирало желание немедленно начать новую жизнь, и он спешил в полной мере насладиться этим непривычным ощущением всесилия и способности по собственному усмотрению распоряжаться своей судьбой.
Тут его слуха коснулось произнесенное телевизионным диктором слово "Эрмитаж", и Семен Валентинович машинально переключил свое внимание на экран, подумав, что еще долго, наверное, будет вздрагивать, услышав это слово.
Оказалось, что водка пополам с табачным дымом уже сделала свое дело – Семен Валентинович был изрядно навеселе, изображение на экране плыло и дрожало, так и норовя раздвоиться, в ушах шумело, и то, о чем говорил диктор, доходило до него с пятого на десятое. Речь шла почему-то не столько об Эрмитаже, сколько об Испании, и в частности о королевской семье. Градов никак не мог взять в толк, какое отношение испанские монархи имеют к Государственному Эрмитажу; он помотал головой, как лошадь, отгоняющая назойливых мух, а когда это не помогло, сделал пару хороших глотков из чашки.
Сознание немного прояснилось, и смысл телевизионного репортажа частично проник сквозь пелену алкогольного тумана: "...подтвердило, что намеченная на середину этого месяца выставка золотых украшений и предметов быта индейцев майя, некогда вывезенных конкистадорами из Центральной Америки, состоится в оговоренные ранее сроки и пройдет, как и было объявлено, в одном из залов Государственного Эрмитажа. На выставке будут представлены жемчужины собрания, принадлежащего королевской семье Испании..."
Семен Валентинович поднес чашку ко рту и попытался из нее отхлебнуть, с некоторым удивлением обнаружив, что внутри пусто. Не вполне соображая, что делает, он плеснул себе еще водки и выпил залпом, ничего при этом не ощутив, как будто в чашке была не водка, а кипяченая вода.
Кандидат технических наук Семен Валентинович Градов в силу полученного им в семье и школе воспитания был крайне плохо приспособлен к российской действительности. Это давало многим, кто его знал, повод считать Семена Валентиновича блаженным дурачком, растяпой, валенком – одним словом, типичным, стопроцентным лохом, самой природой предназначенным для того, чтобы его надували, разводили на пальцах и обували в лапти буквально на каждом шагу.
