Роковые цветы - Спайс Вирджиния (мир бесплатных книг TXT) 📗
Разгоряченная сражением лошадь Юлия шарахнулась и захрапела. Флавий подумал – уж не демон ли это, из тех, что имеют природу наполовину богов, наполовину смертных, и в страшные часы являются людям вестниками несчастья. Как слепая, двигалась эта женщина, наступая на мертвецов, и, когда ее белое лицо оказалось в кругу света, претор увидел, что на месте глаз зияют две черные дыры. Женщина наткнулась на обелиск и, не издав ни звука, упала на труп мужчины. Претор похолодел. Один из всадников подскакал к ней и пикой перевернул навзничь.
– Мертва!
Юлий рванул уздечку, лошадь запрокинула голову и взвилась на дыбы. Претор ударил кулаком ни в чем не повинное животное.
Отовсюду слышались стоны. Раненых бунтовщиков, пытавшихся спастись, арабские стрелки убивали, состязаясь в меткости. Флавий подумал о Домициане, который любил стрельбу из лука и, развлекаясь в своем Альбанском поместье, поражал до сотни зверей разной породы. Велабрский квартал заполнил топот коней, восклицания и смех воинов, звон оружия. Эти привычные звуки успокоили сердце воина, пораженное видом агонии молодой римлянки.
Внезапно претор услышал плачь и призывы о помощи. Голос был так юн, что Флавию показалось, будто его зовет ребенок. Выхватив у солдата смоляной факел, он бросился на зов.
– Юлий, помоги! Это я зову тебя. Они убили Саллюстия! Саллюстий мертв!.. Ахура-Мазда, отврати беду! Я погибаю, Юлий!
Плач, казалось, летел отовсюду. Молодой испуганный голос отражался от глухих стен зданий и сводил Флавия с ума. Он метался по темной улице, размахивая факелом, и желтый свет выхватывал части жуткой картины кровопролития.
– Юлий! – призывал голос. – Меня убьют! Так же, как Саллюстия, как многих!
– Эдер! – в отчаянии закричал претор. – Эдер! Где ты?
Ответа не последовало. Сердце претора колотилось, в ушах звенело. Странная гулкая тишина придавила Велабр, можно было задохнуться в этой тишине, в пульсации крови.
– Прекратить стрельбу! – закричал Флавий. Он обернулся к всадникам, чьи доспехи принимали отблески факела. – Найти юношу!
Застучали копыта. Солдаты зажигали факелы, в тревожной пляске огней кто-то крикнул:
– Претор, не этот ли юноша?
– Свет! – Флавий наклонился над эфебом, который распростерся на груди широкоплечего мужчины, будто обнимая его. Между лопатками торчала стрела. Один из солдат спешился и поднял эфеба на руки.
В трепещущем свете факелов лицо его казалось розовым, живым, колыхались тени. Казалось невозможным, чтобы смерть коснулась этого чела… На губах запузырилась кровь. Юноша медленно открыл глаза и, не отрываясь, смотрел на претора. В этих зеленых глазах не было ни вопроса, ни страдания, лишь один холодный покой. Молча смотрел Юлий, как жизнь покидает это тело. В воображении он увидел умирающего Адониса. Мысль о Юлии прожгла его сердце каленым железом!.. Лицо эфеба окаменело, стало красивее и значительнее. Глаза так и остались открытыми.
Юлий выпрямился в седле:
– Кто? – взревел он, обводя красными глазами всадников. Он обнажил меч. Он слышал только прибой ревущего океана, разрывавшего мозг.
– Ты сошел с ума, претор, – услышал он голос всадника и очнулся.
– Не оставляйте его собакам, – сказал он.
Тревирская турма понеслась по городу, разгоняя бунтарские группы. У Бычьих ворот в палатинском квартале конница соединилась с отрядом преторианцев, которые бежали, выставив вперед копья и прикрываясь щитами. Этот квартал был хорошо освещен. Шуршала мокрая листва садов, слышался плач женщин…
Флавий построил воинов в строгом боевом порядке, развернув их от святилища Августа. Впереди стояли воины, вооруженные дротиками, за ними – гастарии с копьями, которые должны были привести мятежников в замешательство. По флангам расположились арабские стрелки, воинственные и гордые, на быстрых, нервных конях. По центру стояли катафрактарии – германцы, которые молниеносным ударом должны были покончить с мятежниками. Палатин был похож на вулкан, залитый раскаленной магмой. Сходство увеличивали сильный запах гари и зарница, дрожащая над дворцом Цезарей, куда рвались отряды мятежной черни.
В форме треугольника, обращенного в центр толпы, воины атаковали, бунтарей. Свистели дротики и стрелы, ударялись о щиты и панцири, впивались в землю у ног воинов, защищенных металлическими поножами, вонзались в тела мятежников. Копья пробивали их насквозь…
Флавий был в центре сражения, размахивал мечом направо и налево, сея смерть, и никак не мог насытить свою ярость. Конь храпел и грыз серебряные удила… Мятежники стали отступать. Преторианцы пускали в них стрелы и дротики, люди падали, но и с противной стороны все еще сыпались стрелы. Вдруг поредевшая толпа собралась, приветствуя громкими криками вооруженные мятежные отряды, бегом поднимавшиеся на холм. Перед собой они гнали безоружных паразитов, рабов, захваченных в разгромленных патрицианских домах, и жрецов, которые с достоинством принимали смерть. Всадники устремились навстречу бунтарям, вытянувшись в поредевшую, но стройную линию. Азарт битвы охватил столкнувшиеся отряды, никто не обращал внимания на кровь и трупы, за которые цеплялись всадники.
– Воины! Убивайте их, убивайте всех! – закричал Флавий, приподнимаясь в седле, бледный, с резко выделяющимся рубцом на лице, в развевающейся синей хламиде. – Глупая чернь, глупая чернь, – все время повторял он.
О, как ненавидел он толпу! Лишенную логики и разума, даже чувства самосохранения! Это как чумное поветрие, зараза, которую необходимо уничтожить. Глупая чернь! Какой смысл гибнуть, если ничего не изменится? В мире заведен порядок, нарушить который нельзя.
Конь в вихре битвы крутился и приседал. Черный цветок раскрывал свои острые лепестки, пахнущие благовониями и кровью. Юлий плакал злыми слезами и гнал солдат вперед. Две стрелы, одна за другой, ударили в панцирь!..
Юлий обернулся и увидел, как лучник, один из молодых вольноотпущенников Домициана, которого он часто встречал во дворце, опустившись на одно колено, медленно натягивает тетиву, отставив локоть назад. Стрела просвистела, пробив глаз претора, и разорвала мозг.
Рабыни спрыгнули с повозок и побежали, в своих широких светлых одеяниях в подвижной зернистой мгле приобретая вид чудовищных бабочек. Мужчины со смехом ловили их, тут же увлекая в темные ниши и желтые портики. Девушки сопротивлялись, а похотливые руки срывали с них одежды и драгоценности.
Как зачарованная, глядела Юлия на происходящее. Еще один всадник упал, обливаясь кровью… Юлия понимала: когда погибнут все солдаты, настанет ее час.
И она в отчаянии взывала к богам, которые неподвижно стояли на Капитолии. Она сидела в легком цизии, завернувшись в паллиум Адониса, и мрачно глядела на кровопролитие. Уродливое и все равно притягательное для нее зрелище.
Только теперь она поняла, что это происходит по всему Риму. В продолжение ночи со звоном сталкивалось оружие восставших мятежников – плебеев, рабов, чужестранцев и гладиаторов, с оружием солдат императора. Бунтари врывались в сенаторские дома, движимые жаждой наживы и насилия. Порой они встречали сопротивление вооруженных рабов и, пройдя по их трупам, широкой волной неслись дальше по залам, грабя и убивая женщин гинекея всевозможным оружием!
– Я не хочу умирать! Никогда, никогда!.. О, боги!.. О, Юлий! Где ты, где твои солдаты?.. Спаси меня!.. Адонис! Адонис! – вскричала Юлия, пораженная ужасом, увидев, что юноша упал с пробитым копьем плечом, откуда заструилась темная блестящая кровь. Его шелковистые локоны разметались по затоптанному тротуару, и отвратительные ноги не щадили их. Туника юноши была в кровавых пятнах, и Юлия не могла понять: его это кровь или чужая.
– О, нет! О, нет! Только не это! Адонис, любимый, открой глаза, посмотри на меня!.. О, нет! Умер!..
И она не знала, к кому сейчас относится этот крик отчаяния – к Адонису ли, лежавшему перед ней, или к блестящему Юлию, обласканному императором…
Юлия рыдала. Она спрыгнула с повозки, приподняла дрожащими руками голову возлюбленного и стала покрывать поцелуями его перепачканный лоб, щеки, закрытые глаза.
