За Россию - до конца - Марченко Анатолий Тимофеевич (книги онлайн без регистрации txt) 📗

   — Ты забыла слова, которые совсем недавно шептала мне там, в Ростове, — всё более накаляясь, выпалил я. — Ты шептала мне на ухо, что чиста, как голубь! А ты, оказывается, просто змея.

   — Да, я змея. — Она, кажется, решила всласть поиздеваться надо мной. — Но неужели ты и впрямь думаешь, что мне было хорошо с этим Лукой точно так же, как с тобой? Ведь он взял меня силой.

   — Я не хочу этого знать, бесстыжая тварь! — взревел я и с размаху ударил её ладонью по щеке.

Она безропотно перенесла мой удар. Посмотрев на меня как на злого ребёнка, она тихо сказала:

   — Спасибо тебе, Дима. Бей меня, казни, ну, ударь ещё раз... Ты хочешь знать, почему я отдалась ему? — помолчав, спросила Люба. — Причина только одна: я спасала тебя. Ведь Лука мог тебя убить. Он так и сказал мне: «Или ложись со мной, или я прикончу твоего хахаля». А ты спал так крепко. Что же мне оставалось делать? Да ты не переживай, меня от этого не убудет. Всё равно я никогда не буду с другими такой, как с тобой.

В её объяснении была своя земная и грешная логика, а я всё ещё сомневался в правдивости её слов. Долго ли ей было соврать, чтобы хоть как-то оправдать свой поступок?

   — Ну прости меня, Дима, прости. — Она прильнула ко мне, и я ощутил её слёзы на своей щеке.

Во мне боролись противоречивые чувства: душила злоба и в то же время эту злобу пыталось перебороть чувство любви и нежности к этой непутёвой, распутной женщине.

Видимо, чувствуя моё состояние, Люба принялась излагать мне свои житейские истины:

   — Послушай, Дима. Ты согласен, что сама природа наделила нас желаниями, которые часто непреодолимы? И стоит ли противиться тому, что естественно?

   — Ты лучше скажи, — не сдавался я, — ты лучше скажи, если ты отдалась ему не по своей воле, а лишь подчиняясь грубой силе, почему ты так стонала? Выходит, тебе было приятно?

   — Дурачок ты, Дима. Ты бы посмотрел, что у него висит между ног. Он же чистый жеребец. Па моём месте ты бы не стонал, а визжал как резаный.

Эти слова уязвили мою мужскую гордость, и Люба, похоже, сразу же распознала мои мысли.

   — Да ты не завидуй, Дима, тебя тоже природа не обделила... Скажи, — уже игриво продолжала она, — ты читал Апулея [7]? Ну, помнишь: «В те дни, когда в садах Лицея я безмятежно процветал, читал охотно Апулея, а Цицерона не читал»?

   — Ну и что? — уставился на неё я.

   — Уверена, что ты тоже «читал охотно Апулея» и, наверное, с восторгом. Все в нашем возрасте читают Апулея, только иные притворяются, что это мерзкое чтиво. А я много раз перечитывала, особенно одну новеллу.

   — Какую же? — Я догадывался, что этими разговорами она пытается отвлечь меня.

   — А помнишь, жена велела мужу почистить изнутри бочку для вина, тот залез в неё, а плутовка, склонившись над ней и отставив зад, давала ему всяческие советы, чтобы он делал это старательнее. И это в то самое время, когда её любовник, обхватив её сзади, выделывал с ней всё, что ему хотелось. Какая прелесть эта новелла!

   — Снова убеждаюсь, сколь велики твои познания в литературе, особенно в такого рода, — грубо прервал её я.

   — Всё равно мы с тобой будем вместе, так что принимай меня такой, какая я есть. А от пресной жены ты всё равно сбежишь ко мне.

   — В моих ближайших планах женитьба не предвидится, — резко ответил я. — Тем более после того, как я увидел, насколько коварными бывают женщины.

   — Ты снова забыл, Дима, что я спасала тебя, — с неожиданной грустью произнесла она. — Ладно, хватит об этом, коль я тебя раздражаю. Но ты ведь знаешь пословицу: всё, что Бог ни делает, всё к лучшему. Зато теперь этот бородач доставит нас в Егорлыцкую быстрее, чем мы бы хотели. Вот увидишь, как он будет стараться.

Действительно, предсказание её оправдалось. Лука гнал лошадей не жалея, был весел и негромко напевал казачью песню. Песня была грустной, а на бугристой физиономии Луки сияла откровенно наглая ухмылка. И, разумеется, песня его никак не гармонировала с его радостным настроением:

Вскоре, видимо поняв, что грустная песня противоречит его торжествующему состоянию, Лука запел другую:

Изредка, так, чтобы я не заметил, он ухмылялся и бросал многозначительные взгляды на Любу.

Мы уже подъезжали к Егорлыцкой, когда нас нагнали трое верховых в бурках.

   — А ну стой, падла! — закричал один из них, загораживая конём дорогу бричке.

Лука натянул вожжи. Кони, брызгая пеной, остановились.

   — Куда вас чёрт несёт? — всё так же громко, будто мы были глухие, заорал верховой.

Лука, не слезая с брички, широко осклабился, будто встретил своих хороших знакомых.

   — Полковника Донцова знаешь? — негромко спросил он.

Что-то знакомое послышалось мне в этой фамилии, я попытался вспомнить, где и от кого я её уже слышал. Верховые между тем ускакали.

Мы приближались к станице и вскоре подъехали к большому добротному дому на площади, окружённому пирамидальными тополями. Неподалёку спешивался эскадрон. «Вот они, добровольцы», — что-то радостное и в то же время тревожное ёкнуло в груди у меня.

   — Ну вот, — сказала Люба, улыбаясь какой-то странной улыбкой. — Вот и конец нашему путешествию. Спасибо тебе, Лука, ты молодчина, — похвалила она рыжебородого верзилу. — Надеюсь, мы ещё поездим с тобой.

Лука заулыбался во весь свой щербатый рот:

   — Мы что... Мы с превеликим удовольствием!

«Стерва! — во мне закипел гнев. — Бесстыжая стерва!»

Люба повела меня в дом, не обращая внимания на моё состояние. В прохладной горнице за письменным столом сидел массивный, чем-то похожий на Луку, только чернобородый мужчина с полковничьими погонами на широких плечах. У дверей застыл казак с винтовкой.

   — Ваше превосходительство, задание выполнено, — чётко, по-военному доложила Люба.

Полковник встал, сверля меня маленькими въедливыми глазками, и улыбнулся Любе.

   — Объявляю вам, ротмистр Клименко, благодарность от имени командующего, — с чувством произнёс он, и я видел, как лицо Любы засветилось счастьем. — Отдыхайте, я непременно навещу вас вечером.

   — Буду рада, ваше превосходительство! — радостно отозвалась Люба и, глянув на меня, вышла за дверь.

«Какой же ты идиот! — Я ругал себя самыми последними словами. — Попасться, сразу же так нелепо попасться! Так глупо, бездарно! Тупица, какая-то девка обвела тебя вокруг пальца!»

И тут меня осенило: «Донцов! Эту фамилию называл Петерс, когда инструктировал меня на Лубянке!»

Всё прояснилось: едва добравшись до штаба Деникина, я тут же угодил прямо в лапы начальнику его контрразведки полковнику Донцову!

17

Из записок поручика Бекасова:

Я сидел перед полковником Донцовым и смотрел на него глазами, в которых, как мне казалось, проступали смелость, чувство собственного достоинства и святая невинность обиженного ребёнка. Ещё бы: я был убеждён, что легенда, придуманная для меня в ВЧК, достаточно надёжна и абсолютно безупречна. Впрочем, я конечно же сознавал, что совершенства в природе не существует, но старался держаться так, что заподозрить меня в боязни вряд ли смог бы даже и сам начальник контрразведки.

Единственное, что страшно раздражало меня, так это то, что Донцов словно был близнецом Луки, которому просто-напросто выкрасили бороду другой краской. Сходство с Лукой злило меня по понятной причине: этот рыжебородый верзила теперь накрепко связывался в моих мыслях с изменщицей Любой, которой, как я был убеждён, не было никакого оправдания.