Земляничный год - Михаляк Катажина (мир бесплатных книг .txt) 📗
– А-а-а… – у парня вытянулось лицо, а Эва чуть не треснула себя по губам: он выглядел максимум на двадцать два года, и Эвины «тридцать два», конечно, остудили его запал. – А выглядишь гораздо моложе. То есть вы выглядите гораздо моложе, – сконфуженно поправился он. – Хорошего дня! – добавил он и пошел своей дорогой.
– Спасибо! – крикнула она ему вслед и шепнула сама себе: – Ты жалкая…
Улыбка ее погасла.
Когда часом позже она вышла на станции Урли-Сити, от сияющей, великолепной Эвы Злотовской не осталось и следа. Но лес, через который вела дорога к ее дому, шумел так же, как всегда. И сосны пахли так же, а фонарь над крыльцом так же, как и каждый день, звал к себе хозяйку…
Эва глубоко вздохнула, всей грудью втягивая кристальную свежесть воздуха, пахнущего смолой.
– Ты никогда не будешь эльфийской принцессой, – сказала она себе, но уже без оттенка грусти или жалости. – Ты всегда будешь такой, какая ты есть. И ты полюбишь себя такую, какая ты есть, а иначе – клянусь, Эва Злотовская! – я от тебя отрекусь!
Воинственно вздернула подбородок, смахнула с глаз волосы, так старательно уложенные Каролиной, и зашагала по дороге, ведущей прямо к дому. И вдруг остановилась как вкопанная, готовая развернуться и бежать.
– Ох, мамочки… ох, мамочки… – прошептала она, лихорадочно пытаясь сообразить, что же делать.
В конце тропинки, перед «маленьким беленьким» стоял джип Витольда.
Эва присела, делая вид, что завязывает шнурки. Ничего, что на ногах у нее вообще-то были кроссовки с липучками. Еще никогда они не были застегнуты так тщательно, как сейчас, когда Эва незаметно пыталась через плечо разглядеть владельца джипа. И разглядела, а как же! Он как раз выходил из машины.
Закрыл дверь, оперся локтем на капот и стал ждать, пока Эва закончит уже завязывать не существующие в природе шнурки.
Тогда Эва, глубоко вдохнув для решимости, направилась к нему.
«Я не должна с тобой вообще встречаться, – бормотала она себе под нос, готовясь к решительному объяснению. – Я не обязана. Это не мой гражданский долг. Я тебя не знаю толком, ты мне не друг, не любовник, не школьный приятель, даже не воспитатель моих собак, не садовник, не повар…»
– Привет, Витольд, – неуверенно улыбнулась она, останавливаясь перед гостем. – Что ты тут делаешь?
– Грибы собираю! – ответил он довольно резко и без экивоков. – Ты почему не отвечаешь? Почему трубку не берешь?! Почему, если мое общество тебе наскучило и я тебе надоел, ты не скажешь мне это прямо в лицо? Поче…
– Я не могла! – Эва прервала его, сама смутившись от злости, которая прозвучала в ее голосе. – Я не была готова к…
А к чему, собственно, ты не была готова, дорогая? К обычному знакомству?! Ведь этот человек ничего другого пока тебе не предлагал!
Она стояла перед ним, молчащим и грозным, опустив голову и плечи, носком кроссовки ковыряя дорожную пыль. И вдруг почувствовала, что сейчас… через секунду… ее вырвет – либо на его ботинки, либо на свои.
– О не-ет… – ойкнула она и отскочила к кустам. – Иди уже! – крикнула ему, вытирая слезы, когда ее все-таки вырвало – на собственные кроссовки. – Я буду, буду брать твой дурацкий телефон, только уходи!
Ответом ей была тишина.
Она высунула голову из кустов и…
– Выходи. Давай поговорим спокойно, – Витольд запахнул куртку, машина пискнула сигнализацией. Он стоял у калитки и ждал Эву. – Я не уйду никуда, не сделаю и шага отсюда, пока ты не пригласишь меня на чашку чая с липовым цветом. Я, признаться, довольно сильно замерз за эти два часа.
– Ты ждешь меня уже два часа?! – недоверчиво прошептала Эва.
– Я бы ждал и дольше. К счастью, ночуешь ты все-таки дома. Обычно.
Сам себя он за эту колкость мысленно отругал.
Минутой позже он с наслаждением и вздохом облегчения вытянул ноги, устраиваясь на диване. Эва закружилась по кухне, пытаясь соорудить какое-нибудь нехитрое угощение. Свечи она доставать не стала, хотя у нее и был довольно большой запас свечей на случай, если отключат электричество. Но зато постелила льняную скатерть, вышитую фиалками, и вынула из буфета английский фарфоровый сервиз, хотя и не особо надеялась с помощью фиалок и изящного фарфора задобрить Витольда.
А он был зол.
Она все посматривала на него исподтишка: челюсти сжаты, взгляд мрачный, пальцы сплетены на коленях… да, он злился.
– Вы закончили проект того сада в Вышкове? – защебетала Эва, подавая ему чашечку с липовым чаем, в которую от души бухнула меда.
– Не собираюсь говорить о саде, – буркнул он.
Взял двумя пальцами за тонкую ручку чашку и двумя глотками выпил ее содержимое, зажмурившись от удовольствия. А потом вдруг бросил на Эву острый взгляд и объявил:
– Ты беременная!
Чашка стукнулась о блюдце. Эва сглотнула и подула на обожженный горячим паром палец.
– Да что вы все ко мне с этой беременностью вяжетесь! – вдруг заорала она. – У меня что, на лбу написано, или что?! Ведь еще даже не видно ничего! – Она вскочила и понесла чашку в раковину. А потом облокотилась об эту раковину двумя руками и расплакалась.
– Эвуся!
Витольд одним прыжком оказался рядом с ней. Он обнял ее трясущиеся от рыданий плечи и покрыл поцелуями волосы.
– Прости меня! Я просто конченое хамло! Не плачь, пожалуйста! Или, знаешь, ты поплачь, иди ко мне, прижмись покрепче – и поплачь! – Он развернул ее лицом к себе, заключил в объятия и позволил хлюпать носом прямо в свою белоснежную, отглаженную, безупречную рубашку. Которая моментально стала совершенно мокрой.
– Это, понимаешь, частая смена настроения… эмоциональная нестабильность… – всхлипывала Эва, одновременно несчастная и счастливая. – У беременных такое бывает.
– Да, да, особенно от бесцеремонных и бестактных вопросов дураков-мужчин, которые не имеют ни малейшего права их задавать!
– Ох нет, ты же это сделал из-за того, что беспокоился!
– Беспокоился – о собственном эго! Я бы дал тебе носовой платок, – сказал он, видя, как она шмыгает носом, – но он в пиджаке. Подождешь, пока я достану?
Эва кивнула. Тем более что ей все равно некуда было деваться – она была в собственном доме, а он пошел в ее коридор.
Когда она успокоилась, он с великой осторожностью и заботой усадил ее на диван, без конца спрашивая, удобно ли ей, налил еще по чашке ароматного чая, а потом сел рядом, но не слишком близко, чтобы не мешать ей. Они помолчали, маленькими глотками отпивая горячий чай. Она – с некоторым беспокойством, в ожидании следующих вопросов, он – глядя на сосны за окном, гнущиеся от ноябрьского ветра.
– Ты уже встала на учет у врача?
А вот этого вопроса Эва не ожидала.
Она-то ждала вопроса: «Кто счастливый отец ребенка?»
– Еще нет. Беременность еще маленькая. То есть срок, я хотела сказать. Но она уже два миллиметра. Моя любимая кроха… – добавила она с гордостью и нежностью, кладя руку на свой плоский живот.
– Ого, целых два миллиметра! Да она просто огромная, эта девочка! – улыбнулся Витольд.
– А почему ты уверен, что это девочка? – спросила Эва, удивившись.
– Ты сказала «кроха». Это тебе, наверное, материнское чутье подсказало.
– Материнское чутье… – повторила она, смакуя это словосочетание, с мягкой улыбкой. Как быстро из просто беременной она превратилась в маму. У нее есть уже и своя Кроха, и свое чутье – материнское…
– Ох уж эти женщины… – Витольд вздохнул. – В этом благословенном положении ты хорошеешь с каждой минутой – оно тебе удивительно к лицу.
– Это волшебница Каролина, – Эва тряхнула волосами, которые с упорством, достойным лучшего применения, все время лезли ей в глаза, – она из меня делала божество, чтобы я… – она прикусила язык. Вот ведь трепло!
Витольд деликатно промолчал.
– У меня был роман, – вдруг заговорила Эва. Она говорила быстро, как будто боялась, что в любую минуту он встанет и уйдет. – Я влюбилась без памяти в одного очень красивого мужчину. Он модель. Из… из Аргентины. В Польшу приезжал на какой-то показ. И… ну вот. Я не могла перед ним устоять. И… видишь, как все закончилось.
