Наследство из Нового Орлеана - Риплей Александра (читать книги полностью без сокращений TXT) 📗
Мэри тронула ее за руку:
– Не печалься. У тебя есть Филипп. Он же не умер.
Жанна рассмеялась:
– Мэй-Ри, ты что, ничего не знаешь? Филипп мне не родной брат. Папа усыновил его. На самом деле он сын моего дяди Франсуа. Когда родные сыновья папы умерли, его брат отдал ему Филиппа. Он был незаконнорожденный, но Франсуа узаконил его. Однако другие дети дяди Франсуа не очень хорошо к нему относились; да и тетя Софи была счастлива избавиться от него. Ни одной женщине не захочется растить сына своего мужа, рожденного от другой.
Мэри было безумно интересно. Правда, она не была уверена, что может верить хоть единому слову Жанны. Эта история слишком напоминала романы, которые ей запрещали читать монахини. Но Жанна говорила обо всем этом так спокойно, совершенно тем же тоном, каким излагала родословную лошадей на конюшне. У приличных людей не бывает внебрачных детей. Мэри постаралась рассмеяться:
– Жанна, ты вредина! Я чуть было не поверила тебе.
– Мэй-Ри, ты меня обижаешь. Конечно же, я говорю правду.
– Но откуда ты могла узнать обо всем этом? Ты же сама сказала, что тебе было только два года.
– Но мама все время говорит о моих умерших братьях и сестрах. У нее есть миниатюры их всех, а на рамках выгравированы их имена. Можешь посмотреть, если хочешь. Они были очень красивые дети.
– Ладно. Я верю, что у тебя были братья и сестры, которые умерли. Но я ни за что не поверю, что Филипп… как ты его назвала?
– Незаконнорожденный? Но это не так, Мэй-Ри. Его папа сделал его законным. И усыновил – тоже по закону. Люди всегда так делают, каждый об этом знает.
– А тебе кто сказал?
– Я не помню. Может быть, слышала где-то. Я слышу многое, о чем мне не говорят. Например, о папиной любовнице. Предполагается, что я не должна об этом знать. Ой, я так надеюсь, что она приедет навестить Эркюля. Доктор Лимо сказал, что у него был апоплексический удар. Он проживет еще какое-то время, но потом будет новый удар, и тогда он умрет. Мама и Grandpere спорили об этом весь вечер. Дедушка хочет, чтобы предсмертное желание Эркюля было исполнено, а мама говорит, что не позволит этой женщине переступить порог дома, в котором она живет. Замечательная была стычка. Grandpere кричал так, что люстры звенели. Наверное, он ее переспорит. Обычно так и бывает.
– Жанна, я, пожалуй, сейчас отдохну. Выйди ненадолго, ладно?
Жанна поцеловала Мэри в щеку.
– Знаешь, Мэй-Ри, иногда мне кажется, что ты намного младше меня. Я слышала, как папа говорил то же самое обо всех американцах. Они все дети. Ну, спи, младенец американский! – Мэри слышала, как Жанна смеялась, выходя из комнаты и закрывая за собой дверь.
Поправив подушки, Мэри закрыла глаза. Но сон не приходил. Откровения Жанны, ее непринужденная болтовня о незаконнорожденных и любовницах нарушили покой Мэри. В монастырской школе она с подружками пересмеивалась, и вздыхала, и грезила о любви, кавалерах, свадьбах, детишках, красивых, как куколки. Одна девочка повторила то, что рассказала ей замужняя сестра о мужьях и детях, но все они в ужасе отвергли этот рассказ. Ни о каких интимностях, кроме как о невинном романтическом поцелуе, речи никогда не заходило. Но Жанна Куртенэ в своих рассказах часто затрагивала половые вопросы. Ее натура, любопытная и жизнелюбивая, была переполнена чувственностью. Из-за нее Мэри начала испытывать незнакомые, тревожные, непреодолимые чувства. Тщетно старалась она внушить себе, что таких чувств просто не существует.
Она вспомнила, как Жанна дотрагивалась до своего тела, гладила свои груди, говорила о том, как к ним, в ее воображении, прикасался Вальмон Сен-Бревэн. И Мэри робко провела руками по собственному телу. Она была удивлена мягкостью своей плоти, тем, как неожиданно затвердели ее соски. Такого рода приятных ощущений она никогда раньше не испытывала – эти прикосновения одновременно отозвались в коже на ладонях и на груди. Она почувствовала себя так, словно открыла какую-то тайну, и даже в тот момент, когда постигала ее, жалела, что открыла эту тайну так поздно. Неуклюжими от нетерпения пальцами она расстегнула пуговицы ночной рубашки. Когда руки ее дотронулись до обнаженных грудей, она вскрикнула от острого, жалящего экстаза прикосновения кожи к коже. Ладони ее двинулись к плечам, к горлу, к бокам, обратно к грудям. По спине прокатилась теплая волна, потом щекочущий холодок, потом тепло и холод вместе, сменяя друг друга, ниспадая и поднимаясь, перехватывая дыхание, вызывая на глазах слезы от неведомого доселе чувства.
Удовольствие было слишком велико. Оно превратилось в яростную внутреннюю потребность, от которой тело ее извивалось из стороны в сторону, а в горле рождались непроизвольные стоны. Сила этой страсти привела Мэри в ужас. Она широко развела руки в стороны, отвергая собственные прикосновения и те чувства, которые они пробуждали. Она неотрывно смотрела на прозрачную белую сетку над своей кроватью. Руки и ноги у нее дрожали, грудь поднималась и опадала при каждом коротком, жадном вздохе.
Постепенно ясность мысли вернулась к ней. Дрожь улеглась, дыхание пришло в норму. Она очень устала.
«Не понимаю, что я чувствовала, что делала, что все это значит, – думала она, погружаясь в сон. – Разберусь, когда проснусь».
– Т-с-с, Мэй-Ри, просыпайся быстрее. Смотри, я сама принесла тебе кофе. С молоком, вкусный, горячий, с пенкой – как раз какой ты любишь. Мэй-Ри, ну давай же, вставай!
– Что случилось? Чего ты хочешь?
– Вот. Пей свой кофе. Мама может пожаловать в любую минуту. Ой, Мэй-Ри, так интересно! Дом с самого утра ходуном ходит. Мама собирается в гости к сестре в Батон-Руж. Она велела, чтобы достали сундуки с чердаков, а сейчас разбрасывает платья и туфли по всей комнате. Она ужасно спешит. Это может означать только одно. Наверное, должна приехать папина любовница… Я наперед знаю, что будет. Сейчас она примется искать меня и велит мне собираться тоже. Но я не поеду. Мне до смерти хочется взглянуть на эту женщину… И поэтому, Мэй-Ри, ты сделаешь вот что: ты должна упросить маму разрешить мне остаться с тобой, ведь ты еще так слаба. И я тоже буду ее упрашивать. Может, мы обе даже немножко поплачем. Тогда она не заставит меня ехать. Я уверена.
Жанна ошибалась. Незадолго до полудня она, ее мать, две горничные, кучер, четыре лошади, кабриолет, два грума, четыре сундука и шесть саквояжей были доставлены на борт парохода, отозвавшегося на сигнал с берегового вала возле Монфлери. Мэри помахала им рукой с верхней галереи. Берта Куртенэ согласилась, что Мэри еще слишком слаба для такого путешествия. И к тому же, решила Берта, Мэри не будет ни унизительно, ни стыдно присутствовать в доме, когда появится эта женщина. Она же не член семьи.
Мэри вернулась к себе в комнату и легла в постель, как ей и велела Берта. Горничная принесла ей обед – бульон, тарелку пудинга и кофейник с кофе. Но и съев все это, Мэри осталась голодной.
«Как нелепо, – подумала она. – Я совсем не чувствую себя больной, и я устала лежать в постели. Оденусь-ка я и спущусь в столовую. Там будет обедать Grandpere, и мне наверняка кое-что перепадет».
Она была слабее, чем ожидала. Ей понадобилось много времени, чтобы одеться и причесаться. Когда она добрела до столовой, там было пусто, со стола убрали, и лишь аппетитные запахи свидетельствовали о недавней трапезе. Она решила пойти на кухню поискать чего-нибудь съестного.
Солнечный свет во дворе ударил Мэри словно молотком. Она пошатнулась и прикрыла глаза руками. «Вернись в дом, ляг в постель», – приказала себе Мэри. Но она уже решила, что непременно добудет что-нибудь поесть. Пошатываясь, она побрела к кирпичному домику, сияющему белой штукатуркой.
– Не ходите туда, мадемуазель. – Из тени под фиговым деревом показалась изящная рука, дотронувшаяся до груди Мэри и воспрепятствовавшая ее неуверенному продвижению по двору.
– Что такое? Пустите меня. – Мэри стала вглядываться в темноту.
