Боевой гимн матери-тигрицы - Чуа Эми (читать хорошую книгу .txt) 📗

Мне часто задают вопрос: “Но, Эми, для кого ты все это делаешь — для своих дочерей?” — и за этим всегда стоит весомое: “Или для себя?” Я считаю это очень “западным” вопросом (потому что согласно китайскому мышлению ребёнок — это твоё продолжение). Но это не значит, что он не имеет значения.

Мой ответ, и я в нем уверена: все, что я делаю, я на сто процентов делаю для дочерей. В качестве главного доказательства могу сказать, что многое из того, чем я занимаюсь с Софией и Лулу, делает меня несчастной, утомляет и вообще мне неинтересно. Не так-то просто заставить ваших детей работать, когда они этого не хотят; тратить изнурительные часы — в то время как ваша собственная молодость ускользает — на попытки убедить детей, что они смогут чего-то добиться, когда они (и даже, возможно, вы сами) боятся, что у них не получится. “Знаете, как много лет моей жизни вы отняли? — постоянно спрашиваю я девочек. — Вам обеим повезло, что у меня такое колоссальное долголетье, на что указывают толстые мочки моих ушей".

Буду честной: иногда мне хочется, чтобы тот же вопрос задавали и западным родителям. Иногда я просыпаюсь утром в ужасе от того, что мне предстоит, и думаю, как легко будет сказать: “Лулу, я уверена, что мы без проблем можем пропустить один день репетиций”. В отличие от своих западных друзей я никогда не скажу: “Пусть это меня убьёт, но я просто хочу позволить моим детям сделать собственный выбор и следовать за зовом сердца. Это самая сложная вещь в мире, но я приложу все усилия, чтобы все так и было”. Сказав это, мои друзья выпивают бокальчик вина или идут на йогу, в то время как я сижу дома и ору на своих детей, которые меня ненавидят.

За несколько дней до отъезда в Будапешт я обратилась к Криштине с вопросом, знает ли она опытных учителей музыки, которые могли бы порепетировать с девочками Румынские танцы, проведя своего рода генеральный прогон, и, возможно, дать пару советов, как правильно играть музыку венгерского композитора Ответ Криштины принёс хорошие вести. Знаменитая скрипачка из Восточной Европы, которую я назову миссис Казински, великодушно согласилась встретиться с девочками. Недавно выйдя на пенсию, миссис Казински занималась только с самыми одарёнными скрипачами. У неё было одно “окно” в расписании в день, когда мы прилетаем, и я записала нас на это время.

В наш отель в Будапеште мы приехали за день до концерта, в 10 часов утра по местному времени, то есть в четыре утра по нью-хейвенскому. Мы были не до конца проснувшиеся и осоловелые. Джед и Лулу страдали от головной боли. Девочки хотели спать, да и чувствовали себя не очень, но, к сожалению, настало время урока у миссис Казински. Мы уже получили два сообщения о месте встречи, одно от моих родителей и одно от Криштины. Вчетвером мы погрузились в такси и через несколько минут были в новой Академии музыки, прекрасном здании в стиле ар-нуво с потрясающими колоннами, стоящем на площади Ференца Листа и занимающем почти целый квартал.

Миссис Казински встретила нас в просторной комнате на одном из верхних этажей. Мои родители и сияющая Криштина уже были там и сидели на стульях вдоль стены. В комнате также был старый рояль, к которому Криштина пригласила Софию.

Миссис Казински, мягко говоря, была нервной. Она выглядела так, будто муж только что бросил её ради молодухи, но сделал это уже после того, как перевёл все деньги на офшорный счёт. Она воплощала все принципы строгой русской школы обучения: нетерпеливая, требовательная и нетерпимая ко всему, что считает ошибочным. “Нет!” — заорала она, прежде чем Лулу успела взять хотя бы одну ноту. “Что... Почему ты так держишь смычок?” — спросила она с подозрением.

Девочки только начали играть, как она принялась останавливать Лулу каждые две ноты, расхаживая взад и вперёд и дико жестикулируя. Она нашла постановку пальцев Лулу чудовищной и потребовала исправить это, несмотря на то, что до концерта оставался всего день. Также она периодически поворачивалась к фортепиано, чтобы огрызнуться на Софию, хотя основное её внимание сосредоточилось на Лулу.

У меня было плохое предчувствие. Безусловно, Лулу сочла указания миссис Казински неоправданными, а выговоры — несправедливыми. Чем больше Лулу бесилась, тем более натянуто она играла и тем меньше была способна концентрироваться. Её фразировка ухудшилась вслед за интонацией. О нет, подумала я, начинается. Конечно же, в какой-то момент Лулу окончательно вышла из себя и вдруг вообще перестала пытаться что-либо делать, она даже не слушала. Тем временем миссис Казински неистовствовала. Кровь в её висках пульсировала, а голос становился громче и настойчивее. Она продолжала говорить с Криштиной по-венгерски и стояла в опасной близости от Лулу, крича ей в лицо и тыча в плечо пальцем. В момент особой раздражительности миссис Казински стукнула Лулу карандашом по руке.

Я видела, как в Лулу нарастает ярость. Дома бы она мгновенно взорвалась. Но тут она изо всех сил пыталась сдержаться, продолжая играть. Миссис Казински снова взмахнула карандашом. Две минуты спустя в середине одного пассажа Лулу сказала, что ей нужно в туалет.

Я быстро встала и вышла с ней в холл, где за углом после шумной ругани она разрыдалась от ярости.

— Я не хочу туда возвращаться, — сказала она злобно. — Ты не можешь заставить меня. Эта женщина ненормальная, я ненавижу её. Ненавижу!

Я не знала, что делать. Миссис Казински была подругой Криштины. Мои родители по-прежнему сидели в аудитории. У нас все ещё оставалось тридцать минут урока, и все ждали возвращения Лулу.

Я попыталась вразумить Лулу. Я напомнила, как миссис Казински говорила, что Лулу невероятно талантлива и потому она от неё так много требует. (“Мне все равно!”) Я признала, что миссис Казински не слишком хороша в общении, но заметила, что она хороша в принципе, и умоляла Лулу дать ей ещё один шанс. (“Ни за что!”) Когда я исчерпала все мирные доводы, я обругала Лулу. Я сказала, что у неё есть обязательство перед Криштиной, которая пошла на все, чтобы организовать этот урок, и перед моими родителями, которые будут в ужасе, если она не вернутся: “Не только ты в этом участвуешь, Лулу. Ты должна быть сильной и найти способ справиться с собой. Мы все решаем массу проблем, и ты тоже обязана сделать это”.

Она отказалась. Я была подавлена. Какой бы несправедливой ни была миссис Казински, она все ещё была учителем, авторитетом, а одна из первых вещей, которые узнают китайцы, — это то, что авторитет нужно уважать. Неважно, что происходит, — вы не хамите родителям, учителям, старшим. В конечном итоге я вынуждена была вернуться в аудиторию одна, бесконечно извиняясь и объясняя (фальшиво), что Лулу разозлилась на меня. Затем я заставила Софию, которая тоже не была в восторге от миссис Казински и вообще не играла на скрипке, провести остаток занятия, якобы получая советы по игре дуэтом.

Вернувшись в отель, я наорала на Лулу, а затем мы поссорились с Джедом. Он сказал, что не винит дочь за побег и что, возможно, это лучшее, что она могла сделать. Он отметил, что она только что прошла через прослушивание в Джуллиарде, что её измотал перелёт и что её ударила совершенно незнакомая женщина. “Не странно ли то, что миссис Казински пытается изменить манеру игры Лулу за день до концерта?

Я думал, так делать нельзя, — сказал он. — Может,  тебе стоит благосклоннее отнестись к Лулу. Я знаю, что ты пытаешься сделать, Эми. Но, если ты не будешь начеку, все может плохо кончиться”.

Часть меня понимала, что Джед прав. Но я не могла об этом думать. Я должна сфокусироваться на выступлении. На следующий день я была сурова с обеими девочками, попеременно бегая между их классами в новой Академии.

К сожалению, возмущение Лулу поведением миссис Казински за ночь лишь усилилось. Казалось, она снова и снова проигрывала этот эпизод в голове, впадая во все большую ярость и отвлекаясь. Когда я попросила её повторить пассаж, она внезапно взорвалась: “Она не знает, о чем говорит. Техника, о которой она твердила, просто смешна! Ты заметила, что она сама себе противоречила?” или “Не думаю, что она в принципе понимает Бартока, её версия была ужасающей, что она себе думает?”