Драматическая медицина. Опыты врачей на себе (с ориг. илл.) - Глязер Гуго (читать книги онлайн регистрации .TXT) 📗

После этого он бросился в свой рабочий кабинет с криком: «Я нашел, я нашел!»

Да, ему действительно повезло, и 16 октября 1846 года в бостонской больнице был оперирован первый пациент под эфирным наркозом. Это было историческое событие. Главный врач госпиталя доктор Уоррен, тот самый, который однажды предоставил Уэлзу возможность продемонстрировать действие закиси азота, пригласил Мортона дать наркоз своему пациенту, молодому мужчине, которому предстояла операция крупной врожденной опухоли на горле. Наркоз удался: пациент совершенно не почувствовал этой весьма тяжелой операции.

Несмотря на успех, Мортон продолжал держать в тайне свое открытие, что было вполне в его натуре. Он хотел застраховать себя от конкурентов, и поэтому коллеги очень сердились на него. Это была справедливая реакция, ибо нельзя патентовать большие достижения медицины, которые должны идти на пользу всем людям. Мортон, однако, запатентовал свой эфир как «летеон», предварительно договорившись с Джексоном, заявившим о своих претензиях, что тот получит 10 процентов выручки.

Все это было, однако, не столь важно. Главное в том, что Мортон помог «открыть» эфир, совершив удачный опыт на себе. Здесь нет необходимости говорить, как Мортон боролся за практическое претворение своих притязаний, как повсюду рассылал своих агентов для сбора денег за пользование летеоном патентованным средством анестезии. (Термин придумал Холмс, ставший позже преемником Уоррена.) Совершенно очевидно, что вскоре вновь всплыло имя Джексона, давшего решающий совет, и поэтому историки медицины, оценивая роль обоих открывателей, склонны отдавать предпочтение Джексону.

Что же навело Джексона на мысль заняться эфиром, а затем сообщить все, что знал об этом, Мортону? Случайность и удачный опыт на себе.

Джексон, как известно, много занимался химическими опытами. Однажды, надышавшись хлором больше чем следует, он стал искать в своих учебниках средство, которое можно было бы применить как противоядие. Учебники рекомендовали в таких случаях попеременное вдыхание аммиака и эфира.

Он так и сделал. Однако на следующее утро горло все еще продолжало болеть. Поэтому он устроился поудобнее в откидном кресле, сильно смочил носовой платок в эфире и стал вдыхать его пары. Он сразу же заметил, что перестал ощущать боль. «Постепенно, — говорил он позже, — я пришел к убеждению, что открыл способ, как на некоторое время делать чувствительные нервы невосприимчивыми к боли». Джексон верил в себя и в открытие. Но у него не было пациентов, на которых он мог бы доказать ценность своего открытия, и поэтому при первом удобном случае поделился им с Мортоном. Так началось их сотрудничество, их вражда, а заодно и открытие эфирного наркоза, а это было главное для человечества.

Спор о приоритете разрешила история. Много лет спустя видный деятель медицинской науки сэр Уильям Ослер писал по этому поводу: «До 16 октября 1846 года хирургия не знала обезболивания. И вот в течение нескольких месяцев это открытие стало достоянием всего мира, и безраздельная честь внедрения анестезии должна быть признана за Уильямом Томасом Грином Мортоном, продемонстрировавшим 16 октября 1846 года в главном госпитале в Массачусетсе простоту и надежность эфирной анестезии». Такова оценка Ослера. Истина, как известно, такая вещь, о которой редко узнают, и поэтому спор о приоритете так и остался нерешенным. Мортон или Джексон — ныне не так уж важно. Им обоим поставлены памятники, которые оба заслужили.

После того как эфир зарекомендовал себя могучим конкурентом «веселящего газа», у него самого появился грозный соперник — хлороформ. Осенью 1831 года Юстусу Либиху из хлорной извести и спирта удалось получить прозрачную жидкость со сладковатым запахом. Это был хлороформ. Вряд ли можно предполагать, что Либих догадывался о значении, какое эта новая жидкость приобретет впоследствии для медицины. Да и другие химики не обратили, видимо, особого внимания на сообщение об открытии нового химического препарата.

Одновременно с Либихом это новое вещество было открыто и парижским аптекарем Эженом Субереном. Так что и в этом случае вопрос о приоритете не ясен. Название «хлороформ» было дано химиком Жаном Батистом Дюма после того, как ему удалось установить правильную химическую формулу нового вещества. Заслуга внедрения хлороформа в хирургическую практику для наркоза принадлежит знаменитому в свое время гинекологу Джеймсу Юнгу Симпсону, с 1839 года состоящему профессором акушерства при Эдинбургском университете.

Узнав о болеутоляющем действии эфира, Симпсон, несмотря на ожесточенные нападки со стороны церкви, применил его в акушерской практике [13]. Действие эфира, однако, не вполне удовлетворило его, и поэтому он продолжал поиски более эффективных родообезболивающих средств, пока не напал на хлороформ. Известен день, когда он обнаружил наркотизирующее действие паров хлороформа: 4 ноября 1847 года. В этот день, проверяя усыпляющее действие различных средств, он и его ассистенты слегка надышались хлороформа. Некоторые сидели, другие стояли вокруг, непринужденно беседуя. Вдруг изумленный Симпсон обнаружил, что он и один из его помощников оказались на полу, а вся семья Симпсона и персонал дома либо застыли от неожиданности, либо бросились выяснять, в чем дело. Они не знали, что произошло, и поэтому все были ужасно перепуганы. Один Симпсон сразу понял, что он, наконец, открыл средство, которое может помочь при родах.

После этого Симпсон предпринял еще ряд опытов на себе для проверки действия хлороформа, прежде чем решился применить его на практике. Симпсон сразу понял благодатный характер своего открытия и поэтому немедленно сообщил о нем врачебному обществу Эдинбурга, которое спустя несколько дней опубликовало в своем журнале отчет об открытии Симпсона. Первое сообщение о применении хлороформа для наркоза появилось 15 ноября 1847 года. Опыты с ним продолжались еще некоторое время.

От листа коки к кокаину

Не всякий опыт экспериментатора на себе, даже если он предвещает нечто великое, неизбежно и тотчас же приводит к почти готовому открытию. Примером тому могут служить опыты Фрейда с кокаином. Зигмунд Фрейд, венский невропатолог и основоположник психоанализа, рассказывает в автобиографии, как прошел мимо грандиозного открытия, хотя и держал его в руках. Речь идет о практическом использовании чудодейственного свойства кокаина делать слизистую оболочку невосприимчивой, что имеет огромное значение для медицины.

Понятно, почему Фрейд имел дело с кокаином. Таинственные вещества, встречающиеся главным образом в растениях и называющиеся алкалоидами, неизбежно должны возбуждать любознательность и фантазию ученого. Среди этих объектов были и листья коки. О них писали еще несколько веков назад завоеватели Америки, конквистадоры и грабители Южной Америки, а затем и естествоиспытатели, бывавшие там и видевшие, как туземцы, пожевав листья коки, избавлялись тем самым от чувства усталости, несмотря на тяжелую работу, которую им приходилось делать. Эти сообщения, встречавшиеся в отчетах о путешествиях, естественно, должны были вызвать интерес европейских врачей. Спрашивалось, что в этих сообщениях, которые к тому же не отличались единообразием, можно считать правдой? Так, в 1836 году немецкий врач и естествоиспытатель Эдуард Фридрих Пёппиг писал, сколь разрушительно сказывается длительное употребление листьев коки на физическом и духовном здоровье перуанцев. Швейцарец Иоганн Якоб фон Чуди, побывавший в Перу, полагал, однако, что вредно лишь чрезмерное употребление коки.

Первый серьезный опыт поставлен в 1859 году врачом и писателем Паоло Мантегацца, книги которого по разным разделам физиологии и особенно физиологии наркотиков длительное время пользовались большой популярностью. Одну из своих книг, отмеченную премией и называвшуюся «Гигиенические и медицинские достоинства коки», Мантегацца посвятил описанию этого растения. Мантегацца сам провел несколько лет в Южной Америке, и книги вышеназванных авторов были ему, естественно, известны. В описаниях употребления коки и ее действия на человеческий организм Мантегацца исходил из своего собственного опыта. Он начал с того, что пожевал приблизительно чайную ложечку листьев коки, а именно — одну драхму (немногим более трех граммов). Началось обильное слюноотделение, и появился горьковатый привкус во рту. Ощущение в желудке было приятным, «как после легкой и с аппетитом съеденной пищи».