Основано на реальных событиях - де Виган Дельфин (читать хорошую книгу TXT, FB2) 📗

На экране телефона высветилось имя Л. Как это часто бывало, Л. спросила, как я провела день, что делала, выходила ли из дома. Была ли я в «Монопри»? Достаточно было нескольких минут ничего не значащих фраз, чтобы Л. уловила изменение в моем настроении.

– У тебя новости? Ты за что-то взялась?

Сначала я попыталась сменить тему. Еще слишком рано об этом говорить. Я попробовала увильнуть, перевести разговор на что-то другое, Но Л. была не из тех, кого легко провести.

– Скажи, Дельфина. Что-то происходит, я по голосу чувствую.

Я была ошеломлена. В жизни я не встречала никого, кто обладал бы подобной интуицией относительно другого человека, каким-то шестым чувством. Точным. Острым. Безошибочным.

Л. была права. Произошло что-то неясное, крошечное.

Я обнаружила рукопись. Я снова предвидела возможность писать. Ко мне вернулась надежда.

Л. мягко подвела меня к рассказу о случившемся. Ей не терпелось узнать об этом побольше.

Я села, мне хотелось взвешивать слова. Не разочаровать ее. Не быть с ней резкой. Я хотела не спеша все объяснить ей. И вдруг почувствовала себя подростком, сообщающим родителям, что он уходит с пути, начертанного ими для него.

Старательно подбирая слова, я рассказала Л., что нашла текст, роман, и перечитала его. Он кажется мне интересным. Работы предстоит много, но это может быть хорошим началом. Мне хочется за него взяться.

Да, этот текст был вымыслом. Да, «чистым» вымыслом.

На том конце провода Л. надолго замолчала. Потом она сказала:

– Если ты в себе уверена, это очень хорошо. Конечно, ты права. В любом случае тебе видней.

Только повесив трубку, я про себя отметила: голос у нее изменился. От растерянности ее слова, едва ли призванные поддержать меня, были едва слышны и напомнили мне, до какой степени я пропала. Нет, мне не было «видней», совсем не было.

Два дня от Л. я не имела никаких известий. В это время я делала заметки по рукописи, чтобы отделить то, что казалось мне годным к использованию, от того, что стоило предать забвению. Постепенно мне становилось понятно, во что может превратиться эта история после доработки.

Как-то вечером Л. позвонила мне, чтобы пригласить на свой день рождения, который она устраивала назавтра. Она уточнила, что будет человек пять-шесть, не больше, потому что она предпочитает вечеринки в узком кругу. Главное, чтобы я не приносила ни подарка, ни срезанных цветов (она их терпеть не может), в крайнем случае, бутылку вина, если уж мне сильно захочется.

Я тут же приняла ее приглашение. Вот уже две или три недели я никого не видела и была рада куда-нибудь выйти и познакомиться с ее друзьями. Я предложила прийти пораньше, чтобы помочь ей подготовиться, и она с восторгом согласилась: у нас будет время поболтать до прихода остальных.

В ту субботу я пришла к ней около семи вечера. Все уже было готово.

Л. сняла фартук, повязанный вокруг талии, и предложила мне аперитив. На ней была обтягивающая короткая кожаная юбка, плотные колготки и очень простая черная футболка из слегка поблескивающего материала. Я подумала, что впервые вижу ее в столь сексапильном наряде.

В квартире витал приятный аромат специй и корицы. Л. только что поставила тушиться мясо с абрикосами. Этот рецепт она уже пробовала, мне, любительнице сочетания сладкого и соленого, должно понравиться, она уверена.

Барная стойка, отделявшая кухню от жилой комнаты, была уставлена разными блюдами всех цветов в умело подобранной посуде. Л. все сделала сама: баклажанную икру, хумус, тараму, маринованные перцы. На буфете выстроились в ряд десерты, по виду домашнего приготовления.

Нет-нет, я ничем не могу ей помочь, все готово, она рада, что я пришла чуточку раньше.

Мне подумалось, что Л. потратила два дня на то, чтобы все это приготовить.

Я устроилась в гостиной. Она зажгла ароматические свечи и поставила на сервировочный столик полдюжины тарелок и приборов. Так, пояснила мне она из кухни, где проверяла температуру в духовке, каждый сможет положить себе и сесть, где пожелает. Я огляделась. Комната освещалась несколькими одинаковыми, расставленными со вкусом электрическими лампами. Стекло низкого столика было безупречно прозрачным. Как и в первый раз, у меня было ощущение, что я сижу в искусственных декорациях, собранных по кусочку. Все в гостиной Л. – освещение, сочетание материалов и расцветок, точное местоположение каждого предмета, расстояние, отделявшее его от остальных, – казалось мне сошедшим с экрана телевизора, из какого-то реалити-шоу, ведущий которого по выходным превращает ваш интерьер в разворот рекламного листка «ИКЕА».

Сколько себя помню, я всегда испытывала сложности по части интерьера. Стоило людям попасть в мое поле зрения, обстановка стиралась, исчезала. Если я иду с Франсуа в новое место (в ресторан, например), я способна задним числом с ошарашивающей его точностью описать окружавших нас людей, связывающие их отношения, их прически и одежду, от меня также не ускользают основные темы их разговоров. Зато Франсуа мог, ничего не упустив, вспомнить планировку помещения, его атмосферу с обусловливавшей ее меблировкой, а в случае необходимости – даже разные безделушки и мелочи. Я ничего этого бы не заметила.

Однако в квартире Л. что-то тревожило меня, хотя я не могла определить, что именно.

В ожидании гостей Л. предложила мне белого вина. Мы поболтали о том о сем, Л. было что рассказать о более или менее знаменитых людях, на которых она работала. В тот вечер Л. больше обычного распространялась о своей работе. Она поведала о тесной связи, которая возникает за несколько месяцев, от встречи к встрече, а потом уступает место отчуждению. Она больше никогда не виделась с теми, для кого писала, так-то, она не особенно понимала почему, возможно, из-за этой внезапной близости, да, необходимой, но потом становящейся обременительной.

Шло время, мы в гостиной поджидали ее друзей.

Иногда Л. прерывалась, чтобы взглянуть на свою стряпню в духовке, а я пользовалась этим, чтобы посмотреть на часы.

В полдевятого мы открыли «Мерло» и попробовали приготовленные Л. в стаканчиках закуски.

В девять часов никто по-прежнему не пришел. Л. встала, чтобы проверить духовку, опасаясь, как бы мясо не пересохло. Она не выглядела обеспокоенной, наоборот, изображала слегка наигранное спокойствие. Она сказала, что, приглашая гостей, не уточнила времени: по субботам все бегают по магазинам.

Чуть позже я спросила Л., убедилась ли она, что у нее включен мобильник, на случай если у друзей возникнут проблемы.

В девять сорок пять Л. встала, чтобы посмотреть на часы, вмонтированные в плиту, и объявила, что они не придут. Голос у нее был не слишком уверенный, я не решилась задать какой-нибудь вопрос и предложила подождать еще чуть-чуть.

В десять, когда мы открыли вторую бутылку, я спросила Л., собирались ли ее друзья прийти все вместе. Она не знала. Я посоветовала ей позвонить им или хотя бы некоторым, чтобы узнать, что случилось.

Л. ответила, что это «напрасный труд». Я подумала, что она и правда напрасно вложила много труда, раз никто не придет. Я спросила Л., говорила ли она с ними по телефону, когда приглашала. Л. ответила, что нет. Она отправила им имейл, как каждый год. И как каждый год, они не пришли.

В десять пятнадцать я подарила Л. кашемировый шарф, купленный, несмотря на ее запрет. Когда она вынула его из пакета и развернула перед собой, я увидела, как у нее сжалось горло, кровь бросилась к щекам и на глазах выступили слезы, которые она попыталась сдержать. В какой-то момент мне показалось, что она сейчас потеряет сознание. Тогда, желая утешить, я обняла ее за плечи. Несколько секунд я чувствовала, как будто в ее теле разыгрывается битва между торжеством и капитуляцией. Когда я освободила ее из объятий, к Л. вернулось самообладание, она улыбнулась.