Осенние (СИ) - "Джиллиан" (библиотека электронных книг txt) 📗
А ещё он звонил несколько раз на дню (работал даже в выходные!) и жадно расспрашивал, что я делала, делаю и буду делать. Эти беседы были коротки и быстро приучили меня заранее готовиться к ним. Я рассказывала ему, как в магазине пряталась от проливного дождя — такого сильного, что дома на той стороне дороги пропали! А потом вдруг тучи разбежались — и небо, в расползающемся окошке, косматом, из рваных серых туч, взглянуло на город таким высоким и холодно-синим!.. Рассказывала, как две кошки забежали во время дождя в магазин, и прячущиеся здесь же от дождя прохожие подходили к прилавкам, чтобы купить мокрым бедолагам то сосиску, то пакетик с кошачьим кормом… Рассказывала, как по дорогам бегут настоящие реки, которых не перепрыгнуть, отчего приходится ехать до конечной, чтобы потом ехать по своей стороне улицы и не переходить дорогу… Эти короткие звонки научили меня внимательно смотреть на происходящее вокруг и запоминать всё до малейшей подробности, чтобы потом рассказать Косте, что проходит мимо его внимания этой осенью.
О своей работе он упорно молчал. Я раз всё-таки заикнулась полюбопытствовать — и больше не спрашивала: даже без паузы он мгновенно ушёл от ответа.
Вообще, дни этих двух недель летели стремительно, как осенний ветер.
Женя, радостный, сообщил, что Валера лежит в госпитале, поправляется и скоро приедет, потому что его комиссовали по здоровью.
Порфирий так и продолжал снабжать меня работой, но контрабандно. Я привыкла. Деньги-то шли. Всё ждала, когда Костя скажет, пора ли выходить из подполья, но он пока молчал. Я понимала: из-за цейтнота на работе ему пока некогда возиться с моими проблемами.
Вера куда-то исчезла. Звонков, во всяком случае, к нам домой больше не было.
А меня вдруг прорвало. Я начала рисовать — карандашами же, и простым, и цветными, но уже не только портреты. То ли помогло, что Женя всерьёз начал готовиться к выставке — совместной, из-за чего я увидела всё, что он собирается выставить, — и загорелась; то ли я сама дозрела. Я рисовала в любую свободную минутку. Кроме всего прочего, хоть я и боялась, но в воскресенье на Арбате было так дождливо, что наши не пошли на ярмарку мастеров. А куда я без Женьки и его ребят? Облегчение, что обошлось без запечатлённой на рисунке смерти, вдохновило явно тоже.
Я рисовала всё! Мне нравилось, что под моим карандашом возникают мокрые улицы, — на что Таня ахала: «Карандашом! Всю эту мокреть!» Я купалась в её немного наивном восхищении, счастливая, оттого что сумела её поразить, и уже подумывала, что можно ещё нарисовать. Ходить на личный пленэр приходилось, прихватив с собой зонт, но такие прогулки стоили того. Они давали возможность раскрывать себя, и я чувствовала, что каждый новый день становится для меня чем-то большим, чем просто рабочим днём. Я начала ждать от новых дней чего-то удивительного, чем можно с радостью поделиться с Костей…
Женька изумлённо рассматривал мои рисунки с кленовыми листьями и поднимал бровь: «Ну-ну!» А потом, при виде новых рисунков, как-то сказал:
— Придётся менять концепцию выставки.
— А у неё была концепция? — удивилась я.
— Да. Выставка должна была называться «Мой город». Теперь, думаю, она будет называться «Двое в городе». Или «Город для двоих». Пара акварелей по новой теме у меня есть. Может, успею закончить ещё одну. — И усмехнулся мне, довольной.
Костя, знавший о выставке, перебирал листы, которые я приносила ему на наши встречи похвастаться, и улыбался, особенно когда видел две плохо различимые фигурки в прорисованных, уходящих вдаль переулках. Одна маленькая, другая — побольше. Эти же фигурки гуляли среди поредевших кустов в парке, по дорожке, выложенной плитками. А несколько листов изображали местность, прекрасно ему известную. Не узнать, впрочем, было трудно — все приметы места были на листе: сквер, скамейка и наши голуби!
— Кто это? — в первый раз увидев фигурки на рисунках, спросил он.
— Мы, — заявила я: сидели на этот раз в кабинете какого-то элитного кафе, выбранного им самим. Кабинет, естественно, закрытый, и я наслаждалась тем, что стоя за ним, сидящим, обнимала его, пока он разглядывал рисунки. И бессовестно висла на нём, обнимая его — такого тёплого и сильного!
— Мы? Разве мы гуляли по городу? — скосился он на меня. — Ну, в переулках?
— Ты не понимаешь! — засмеялась я. — Мне очень хочется с тобой гулять, а у тебя времени нет. Но ведь осень проходит. По прогнозам, ещё одно бабье лето — и тёплой осени не будет. А мне — хочется! Вот пусть мы будем хотя бы на рисунках. — И поцеловала его в ухо. А потом — расшалившись, прижала губы к его виску и тихонько подула на кожу.
— А тебе и в самом деле очень хочется гулять?
— Можно подумать, что тебе — нет, — поддразнила я его.
— Нет, серьёзно! — настаивал он.
— Если серьёзно, то мне тебя не хватает. — Я разомкнула пальцы, сцепленные у него на груди, и погладила, помяла ему плечи. И задумчиво повторила, впервые не выдержав: — Мне тебя очень не хватает…
Он отложил листы в сторону, чтобы не испачкать, и поймал мою руку. Поцеловал в ладошку, приложил её к щеке.
— Рано… — как-то пасмурно повторил он то, что однажды уже говорил. — Потерпишь ещё немного, Алёна?
— Хоть вечность… Если в её конце будет хоть какой-то просвет. Просто времени жаль… Нет, я понимаю, что ты работаешь, что у тебя работа серьёзная, — поспешно сказала я, чтобы он не обиделся: знаю по папе, что для многих мужчин работа на первом месте. — Это, наверное, потому, что я жадная. Мне слишком многого хочется: и твоего внимания, и прогулок с тобой… — И не договорила, но досказала про себя: «И никогда не разлучаться с тобой!»
Только повторил, чтобы потерпела. А куда я денусь? Потерплю, конечно.
Иной раз кажется, что начала рисовать всё подряд только из-за этого. Из-за того, что мне хочется присвоить Костю. Сейчас и немедленно. Точно. Жадная.
Михаил как-то спросил, знает ли Костя об автописьме и о том, как я работаю с портретами. Очень удивился, когда я сказала, что не собираюсь таким образом мужчину ловить. Начал настаивать:
— Но ведь ты спасла его! При чём здесь ловить?
— Михаил, я не хочу, чтобы Костя был со мной только из благодарности. Это… Это… В общем, я не хочу чувствовать себя нищенкой, которой подачку бросили. Или сама что-то украла. Я богаче! — и засмеялась.
Он только удивлённо хмыкнул и только хотел было что-то сказать, как я отчётливо услышала: он осёкся. Но я уже настолько пропиталась всем происходящим, настолько близко узнала довольно открытого по характеру Костиного братишку, что сразу сообразила начало его фразы, которой так и не прозвучало: «А вот Вера…»
А мне плевать, что — Вера.
Меня зовут иначе. И я живу так — иначе.
Жизнь в последнее время вообще странная. Летит сухим листом, подгоняемым ветром, — и не знаешь, где этот лист остановится, куда шлёпнется — в лужу, в травы ли…
В отличие от Кости, я начала много гулять.
Пока еду к нему — выхожу заранее и у меня есть время пройтись пешком, едва дождь замрёт или только моросит. Пока — еду от него. Несколько раз была в сквере, кормила голубей, чтобы от меня не отвыкали. Ведь я собиралась вернуться в контору Порфирия. Мне там всегда было хорошо и уютно с коллегами.
… Сегодня мы с Костей договорились встретиться в совместно выбранном кафе. Я немного опаздывала: едва вышла из троллейбуса, шквалистый ветер резко вывернул мой только что открытый зонт, напрочь сломав одну спицу. А заходить мокрой курицей в кафе не хотелось. И так по дороге успела промокнуть неплохо. Я спряталась под навесом остановки и для начала сумела-таки сложить сломанный зонт, чтобы уместить его в сумке, благо намочить его дождём почти не успело.
Далее я распланировала так: сейчас я поднимаю капюшон и наглухо нахлобучиваю его на голову, после чего изо всех сил бегу к кафе — вон оно виднеется, через дорогу. Совсем рядом с остановкой!
Я подняла руки, приподняла сзади капюшон — и застыла.
Небольшое крылечко кафе от остановки просматривалось отлично. Маленький пятачок перед ним — место для парковки машин. Только я обрадовалась при виде завернувшей на пятачок багряно-красной машины и секунды спустя бегущей от неё под дождём к дверям кафе мужской фигуры, как на стоянку из соседнего переулка, словно только этого и дожидалась, быстро вывернула ещё одна машина. Белая.
