Опьяненные свободой - Журавлев Владимир Борисович (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
Его разбудил шелест листвы. Расслабился, называется! Интересно, сколько часов он проспал?
А листва тихонько шелестела, и не хотелось никуда уходить. Гафаров вспомнил, как долго пришлось бороться с ветрами, что гудели между стен города-крепости. Решение, естественно, нашли инженеры завода дельтапланов. Они там через одного лысые и умные, им и решать сложные задачи. И вот — шелестят листвой легкие приятные ветерки.
— Разве я виновата, что стала вот такой?!!! — вдруг разрыдалась совсем рядом женщина. — Ты знаешь, что такое болезнь обмена веществ?! Я все перепробовала, а вес все равно растет! Все время растет! Мне самой на себя противно смотреть! Вот соври еще, что в женщине главное — душа!
Бурные рыдания заменились всхлипами. Сквозь невесомые тени рощи было все видно. Огромных размеров женщина рыдала на груди у мужчины, одетого в такой противно знакомый черный костюм. Как она может куда-то там прижиматься лицом, у него же куртка лоснится от грязи! А как ему не противно обнимать и гладить вот эти горы жира? Сквозь брезгливость Гафарова вдруг пробила жалость к этой женщине. Кому нужны вот такие оплывшие, бесформенные существа? Кто подарим им ласку и нежность? А ведь они, наверно, тоже женщины, в смысле, чувствуют там что-то, мечтают, страдают даже?
А потом мутной волной нахлынул гнев. Ведь на груди Ивана сотрясалась в рыданиях Мария Остапчук, неземная любовь маленького Володи Чученова. Очень некрасиво вела себя боготворимая Володей женщина! Почему-то вспомнилось, как на танцульках в парке — поначалу в Городе были танцульки — Чученов подошел к буйствующему Клячину и посоветовал удалиться спать, ежели пьян. Клячин тогда взял его за ремень и куртку и выкинул с площадки, прямо через двухметровое ограждение. Хохоту было много. Правда, было и продолжение. Именно тогда появилось выражение «железный кулак Гафарова». Володя маленький, его все норовят обидеть. В том числе и крупные женщины — при помощи очень неприятных личностей.
— Это у тебя болезнь?! — без всякого сочувствия вдруг сказал Иван. — Да ты здорова, как … как Мария Остапчук здорова, лучше и не скажешь! Сил у тебя много, вот что я скажу. А тратить некуда. Ленишься, да?
— Я бегала! Чего я только ни делала!
— Значит, мало бегала. А потом много ела. Блин, как не вовремя-то… Ладно. Это действительно важно. Вес-то мы уберем… Эй, Мария! Ау! В тайгу со мной пойдешь на недельку? Вес убирать?
Женщина замолчала.
— Как в юности? — спросила она наконец неуверенно.
— Машка, ты меня обидеть норовишь, да? Конечно, как в юности. Даже лучше!
— А… когда?
— Сейчас. Времени у меня не очень-то… Чтоб через четверть часа была у Золотых ворот!
— Но… ночь же вот-вот! — запротестовала она. — Нельзя же так неожиданно!
— Нет у меня времени, Мария. Совсем нет.
— Действительно, как в юности! — хмыкнула она. — А, ладно, я согласная! Ради тебя готова на все! Жди, я мигом!
«Мигом» применительно к этакой слонихе звучало дико. Но удалилась она действительно очень быстро. Мгновенный старт. Экая силища!
Гафаров не спеша подошел к Ивану. Угрожающе качнулся, распределяя вес. И хлестко вскинул руку. Рукав куртки сухо щелкнул по воздуху — чистый нокаутирующий удар. Был бы. Иван ломко качнулся и легко ушел от атаки. Гафаров побледнел и попер вперед. Иван закачался, заходил по песчаной дорожке, закрестил ногами, нарушая принципы боевых перемещений. Хлопала куртка, шуршал взрезаемый ударами воздух, и в странном танце качалась неуловимая черная фигура. Гафаров наконец понял, что же он видит. «Сахарная тростинка» Риты, вот что это было. Только быстрее, четче, только отчетливей боевое предназначение танца.
Потом до Гафарова дошло, что Иван давно мог бы уложить его в кусты, если б ответил хоть раз. И он опустил руки. Иван внимательно, но до обидного равнодушно следил за ним. Дескать, что, выпустил пар, полегчало?
Надо было хотя бы что-то сказать — но что? Сволочь, подонок, гнида? Слова казались сейчас слишком легкими, необидными. Ударить? Так не получается. Но не благодарить же за игру, как собирался поначалу?!
Так что Гафаров повернулся и ушел. Ноги сами понесли его в Информаторий. Пост наблюдателей встретил прохладой, тишиной и темнотой. Все верно, Жора Крафт не из боевой пятерки, работает из главного зала, потому что сюда допуск имел далеко не каждый. Гафаров опустился в кресло и закрыл глаза. Тишина. Безлюдность. То, что сейчас нужно…
Наверно, он пробыл в оцепенении очень долго, потому что пришел Чученов, и пришла Лена Елисеева, и что-то они оба явно знали о последних событиях. Наблюдатель доложил, наверно. Лена пристроилась рядом молчаливой верной поддержкой. Володя мимолетно хлопнул по плечу, мол, не переживай. Потом включил поиск, долго ждал, затем строго уставился на невзрачного худого паренька. Тот был очень озадачен! Не знал, наверно, что экраны игровых устройств способны отражать суровые физиономии командиров, а не только их дебильные стрелялки и лабиринты ужасов.
— Вова Остапчук? — сурово вопросил Чученов.
Получил в ответ утвердительный кивок и недовольную гримасу на «Вову».
— Значит, так, слушай задание! — деловито сказал Чученов. — У твоей тетки серьезное дело сейчас, ей нужен свидетель и помощник. А командиры там не к месту. Сам знаешь, не любит она командирский корпус. Так что получается, что, кроме тебя, некому ей помочь. Найди и будь рядом. Они сейчас где-то в начале командирского маршрута. И поспеши, они быстро пойдут!
Недоросль ничего не понял, но по идиотской молодежной моде тут же стал отпираться от работы. Володя с бесконечным терпением выслушал все меканья-беканья, потом вздохнул и сказал:
— Володя, я тебя очень прошу. Кроме тебя, действительно некому. Я бы сам пошел.
Как ни странно, недоросль заткнулся, что-то посоображал, потом кивнул и снялся с места. Может, побежал выполнять поручение. Но, скорее всего, просто подальше от командиров. По пандусам пошел гонять в компании с Дедом. На того-то что нашло, понять бы. В слабоумие впал? Ох, не похоже…
Володя потер лоб и отключился.
— А что я могу еще сделать? — пробормотал он. — Только этот доходяга не пройдет с ними командирский маршрут, помрет на полдороге. И не такие помирали…
Потом он пояснил для тех, кто не способен понять сам:
— У Маши муж ревнивый, даром что бывший. Разорется на весь Город, если обнаружится, что она вдвоем с мужчиной в тайге ночевала. Нам-то поровну, но на Руднике не поймут, особенно то, что она с Иваном. А она работой на Руднике дорожит… пока что…
Выслушал Гафаров друга, но так и не понял ничего. Да и к чему понимать? Володя — командир и хороший парень, вот что важно, а остальное все несущественно.
Кабинет Гробова смешил своей официальностью и показным бюрократизмом — это в Городе, где бюрократов в одной куче с пьяницами выпирают на Сортировочную! Ковры, безразмерный стол для совещаний при руководителе, портреты первых лиц страны на стене. Кузьмин в круговерти командирских забот стал их уже забывать, кстати.
Но при всем его идиотском великолепии кабинет Гробова обладал одним незаменимым достоинством. Сказанное в сеть отсюда автоматически становилось приказом по Городу и доводилось до всех автоматически же. Так был запрограммирован Информаторий. Кузьмину это здорово облегчало работу. Так что он сломал замок и принял хозяйство. Гробов вряд ли предъявит претензии. Замолчал его комплект дальней связи, а это такая сложная и надежная конструкция, что ее молчание тоже о многом говорит. Мда. Каким бы он ни был неоднозначным человеком, но свой последний бой он принял с честью. Именно последний бой — связь-то молчит…
Гробов сделал свой выбор. Скоро, очень скоро то же предстоит и командирам. Кузьмин знал, что творится с грузами на Сортировочной. Беспредел, вот что. Совсем как в дикие годы передела страны. Пришлось вспомнить славное бандитское прошлое и заставить вспомнить об этом участников … процесса. Боевые пятерки только что вернулись из Сортировочной. Грузы ушли. А грузы — это жизнь. Это продукция завода дельтапланов, расписанная на годы вперед. Это универсальные коммунальные «жуки», тоже расписанные на годы вперед. Это привычно необъятные потребности доктора Нецветаева. Это непрерывный поток материалов и товаров в обе стороны…
