Янтарные глаза одиночества - Землякова Наталия Геннадьевна (чтение книг txt) 📗
В первый и пока в последний раз Мишель напилась, когда ей было двенадцать лет. Тогда она и сама не поняла, как же это случилось. Просто ее внимание всегда очень сильно привлекал старинный столик, на котором Александр Генрихович устроил импровизированный мини-бар и следил за тем, чтобы на нем всегда царил идеальный порядок – вина, коньяки и виски были разлиты по специально предназначенным сосудам, а хрустальные бокалы натерты до ослепительного блеска. Мишель очень нравилось наблюдать, прячась в складках портьер, как отец важно и неторопливо наливает очередному гостю или клиенту темно-рубиновое вино или слегка маслянистый коньяк янтарного цвета. Сам отец почти не употреблял алкоголь, но ему нравилось осуществлять всю эту церемонию – выбирать подходящий для напитка бокал, раскладывать лед по массивным стаканам для виски. Став взрослее, Мишель поняла, что для отца это был не только эстетически привлекательный процесс и жест гостеприимства. Просто алкоголь служил самым надежным помощником, чтобы «развязать» язык собеседнику, а для адвоката, как известно, не имеет значения, каким путем добыта информация. Но отец так увлеченно и вдохновенно колдовал над старинным столиком, уставленным штофами и графинами, что Мишель как-то не выдержала и попыталась сделать то же самое, чтобы понять, почему отцу так нравится это занятие?
Однако Мишель с самого начала допустила роковую ошибку, потому что абсолютно не помнила, что и в какой бокал наливал отец. Поэтому, выбрав самый красивый фужер из темно-рубинового стекла, налила в него жидкость из тяжелого квадратного штофа. Залпом выпила и онемела от удивления – напиток обжигал, но при этом был холодный. Но Мишель решила, несмотря ни на что, продолжить свой эксперимент. Она с трудом выдрала хрустальную крышечку-колпачок из изысканного высокого сосуда и понюхала его содержимое: судя по запаху, это было что-то более вкусное. Поэтому она щедро наполнила бокал почти до краев и большими глотками все выпила. Но спустя минут пять на Мишель напала грусть. Может быть, из-за того, что она так и не поняла, почему же отец с удивительной настойчивостью потчует всей этой дрянью своих гостей. А они, по-видимому, так его любят и уважают, что не могут сказать честно и откровенно: «Александр Генрихович, не предлагайте нам больше эту отраву в хрустальных бокалах». Мишель стало настолько жалко отца, что она заплакала.
Когда отец с матерью вошли в гостиную, на диване они увидели отчаянно рыдающую Мишель, которая твердила, не переставая: «Бедный папа, мой бедный папочка, ведь он ничего не знает!»
Александр Генрихович быстро подошел к ней, крепко взял за подбородок и посмотрел в ее заплаканные глаза.
– Света! – прошептал он побелевшими губами. – Все, началось. А я тебя предупреждал.
– Саша, а что, что я могла сделать? – тут же по привычке начала оправдываться мама. И голос ее звучал почти равнодушно. Как будто она даже не удивилась, застав свою двенадцатилетнюю дочь абсолютно пьяной.
– Я же предупреждал, что должен быть контроль, – все так же угрожающе продолжал шептать папа.
Мишель вдруг почему-то ужасно развеселила эта сцена – отец с матерью как-то странно спорят. Хотя о чем тут спорить? Ведь это так здорово, что все они дома. Например, сейчас можно всем вместе отправиться на прогулку. Мишель даже сделала попытку встать с дивана, но почему-то у нее ничего не получилось. Словно извиняясь за свое временное бессилие, она тихонько запела. Мол, ходить пока не могу, а вот петь – пожалуйста.
– Света, и что мы теперь будем делать? – поинтересовался отец уже своим обычным голосом, спокойным и уверенным.
«Вот, – подумала Мишель. – Я спела, и папа сразу повеселел. Ничего, я теперь буду ему каждый день петь – и утром, и вечером. Когда бы ни попросил – я готова. Ведь этой мой самый любимый на свете папочка». От одной только мысли о том, как она его любит, у Мишель из опухших глаз снова потекли слезы.
– Так что же делать, Света? – спросил отец таким тоном, словно он находился уже не в гостиной своего дома, а в зале суда.
– Да расстрелять! И черт с ней! – вдруг громко выкрикнула Мишель, которую разозлила подобная неблагодарность отца – она, видите ли, старается, поет, а он заладил, как попугай – что делать, что делать?
– Началось! – торжествующе воскликнул отец. – Ладно, пойду звонить Сергею Абрамычу, спрошу у него, что делать сейчас и утром, когда ее будет выворачивать наизнанку.
«Наверное, папа, решил купить маме очередную шубу, – подумала Мишель, которой неожиданно очень захотелось спать. – И правильно, она ведь так давно мечтает о белоснежной шубе из норки. Только надо сказать маме, что не стоит носить ее наизнанку. А может, папа решил купить шубу, как это сейчас называется – двойную, сдвоенную? Ах да, двустороннюю. Молодец, папа, как он любит нас с мамой!» И, засыпая, она еще несколько минут слышала спор отца с матерью.
– Саша, я давно говорила, что не надо искушать судьбу, не надо все выставлять напоказ, – нежным голосом упрекала мужа Светлана Петровна.
– Но это уже совсем никуда не годится, Света. Прятать бутылки в собственном доме? А тогда что потом? Что будет дальше? Начнем прятать деньги? Вещи? Я такого не потерплю! – возражал отец. И зачем-то повторял громко и уверенно, словно «на бис»: – Я такого не потерплю!
«Плохо спела, – успела подумать, проваливаясь в глубокий сон, Мишель. – Очень плохо!»
Но папа ошибся. Наутро Мишель чувствовала себя нормально. Ее «не выворачивало», только очень хотелось есть. Ей вообще казалось, что все произошедшее накануне – какой-то странный сон. Не очень приятный, но необычный. В том, что произошедшее не было сном, ее убедил разговор с отцом за завтраком.
– Мишель, ты нормально себя чувствуешь? – спросил он и нажал кнопку на кофемашине.
Агрегат зашумел, перемалывая зерна, и тем самым дал Мишель пару минут на то, чтобы обдумать ответ. Когда кофе был готов, у нее уже был готов и ответ.
– Папа, я не знаю, как так получилось. Честно. Мне просто нравилось следить за тем, как ты угощаешь гостей, и я думала, что все это по-настоящему очень вкусно.
– А что ты думаешь сейчас?
– Это ужасная гадость. Но если твоим друзьям нравится, то пусть пьют. Обидно только, что… – Она задумалась, не зная, стоит продолжать или нет.
– Только что? – Отец молниеносно из адвоката превратился в обвинителя.
Обычно именно так с клиентами он репетировал будущую защиту. Мол, вот это вам скажет обвинитель, вот это – судья. Как мы будем себя вести? Какую стратегию победы изберем? Обычно судья у отца получался не очень, зато обвинитель – это была его коронная роль. И сейчас он в который раз начал исполнять ее с блеском!
– Так я жду, Мишель!
– Обидно, папа, что эти мерзкие напитки ты держишь в такой красивой посуде.
– Понятно, – вздохнул отец. – Твоя мама предложила все это убрать, так сказать, с глаз долой.
– Зачем? – испугалась Мишель. Она отлично помнила, что именно это во вчерашнем разговоре с матерью отец считал чем-то ужасным, недостойным, ведущим к неминуемому краху. – Не надо, папа. Я больше так никогда не буду. Просто я теперь знаю, что иногда самые ужасные на свете вещи могут быть очень красиво упакованы.
С тех пор Мишель обходила сервировочный столик стороной. Он был ей неприятен. Словно с ним было связано одно из самых больших разочарований ее юности.
Снова раздался стук в окно. «Господи! Да что же это такое!» – с раздражением подумала Мишель и снова бросилась к открытому окну. С удивлением она увидела, что рядом с отелем идут дорожные работы, и звук каждого удара молотка о бордюр рикошетом отлетает в сторону ее окна. Поэтому и кажется, что кто-то очень настойчиво в него стучит.
«Как правило, верное решение обычно лежит на поверхности, но людям нравится морочить себе голову, блуждать, как в лабиринте, в поисках этого самого решения». Мишель вспомнила одну из любимых фраз отца. И все в это утро встало на свои места.
