Гроза в Безначалье - Олди Генри Лайон (онлайн книги бесплатно полные .txt) 📗

Однако Брихас был готов к неожиданностям.

– Его недостойный отец – я, – потупясь, ответил Словоблуд.

И стал выглядеть гораздо моложе.

Лет на сто, сто пятьдесят, не больше.

– Ты? – впервые за весь разговор в голосе Парашурамы прорезались нотки удивления. – Значит, мальчик по рождению брахман, если он сын богини Ганги и мудрого Брихаса?

– Ты, как всегда, абсолютно прав, – Наставник богов поднял на отшельника свои честные глаза.

– Странные наклонности, однако, у этого юного брахмана, – небрежно сплюнул Рама-с-Топором, глядя на свою секиру в руках Гангеи.

Малыш благоразумно промолчал.

Хотя слушал внимательно.

– Интересно, почему он пищал от восторга, глядя на ту бойню, которую я учинил? И первым делом ухватился за топор, а не за возможность прочитать мне проповедь об ахимсе [38]?! Что скажешь, родитель?

– Ты, достойный Парашурама, тоже брахман по рождению, – вместо замявшегося приятеля ответил Наставник мятежных асуров.

Но глядел Ушанас при этом куда угодно, кроме Рамы.

– Брахман, но отнюдь не чураешься оружия и сражений, а заодно тебя не мутит при виде пролитой крови. Ведь так?!

– Я – другое дело, – отрезал аскет, сверкнув взглядом, и сразу стал похож на статую из драгоценного гранита Раджаварта; редкий камень "Царская охрана" ценился вровень с розовым нефритом. – Вы сами знаете обстоятельства моего рождения. Или напомнить?!

– Не надо, о гордость брахманов, – Брихас уставился в землю, будто ища потерянную бусину. – Я обманул тебя. Видишь, Ушанас, я предупреждал: из этой затеи ничего не выйдет…

– Недаром тебя все-таки зовут Словоблудом, – ворчливо заметил Парашурама. – Докатился, Наставник! Брахман оскверняет уста ложью! Ну да ладно, пусть это останется на твоей карме… Так кто же настоящий отец ребенка?

– Царь Шантану из Лунной династии, сын Пратипы, владыки Города Слона, – раздельно произнесла Ганга и гордо окунулась в адскую смолу, что кипела во взоре аскета.

Далеко ее русло или близко, но врать богиня не будет.

Оба наставника смотрели на женщину и вспоминали: когда Ганга сходила из Первого мира во Второй, то Шиве-Разрушителю пришлось подставить собственное чело, дабы Трехмирье не постигла катастрофа.

– Кшатрий, – констатировал Рама-с-Топором. – По отцу – чистокровный кшатрий.

– Кшатрий.

– А ты знаешь, богиня, что добрый Рама имеет обыкновение делать с кшатриями? – вкрадчиво осведомился Парашурама. – Со всеми, без исключения? Я их убиваю. Ты видела, как я умею это делать? Значит, сейчас мне придется убить и твоего сына…

Оба Наставника и Ганга молчали. Так и не дождавшись ответа, Парашурама повернулся и встретился взглядом с внимательными взрослыми глазами.

Глазами пятилетнего ребенка.

Аскет прекрасно знал, что дети просто не умеют так смотреть.

Даже перед смертью.

На какое-то мгновение люди (и не люди, но не нелюди, что рискованно по форме, но верно по содержанию!) замерли. Словно пытались продлить мгновение, удержать вечность за хвост – но долго удерживать время на месте не могли даже они, и обрывок застывшей вечности кончился.

После чего все опять пришло в движение – только первым все же начал двигаться ребенок.

Нет, он не попытался убежать, не бросился к матери, не заплакал и не стал просить доброго Раму-с-Топором простить его, глупого маленького Гангею.

Он даже не пообещал, что в будущем будет хорошо себя вести и есть толокно с молоком.

Ребенок просто поудобнее перехватил топор Шивы и двинулся к аскету.

Оно, конечно, трезубцем по Ганге писано: что глупый малыш собирался делать? Может, героически рубить топором доброго дядю. Может, вернуть роскошную игрушку настоящему владельцу. Может, еще что…

Но так или иначе, руки-ноги Гангеи вдруг перестали его слушаться. Задрожали самовольно, затряслись, каждая в своем ритме, натягивая жилы в струночки – и музыкант-невидимка заиграл на струночках дикую, разнузданную мелодию.

Нет, не музыкант – целый оркестр, толпа безумцев, вынуждая пятилетнее тело откликаться на зов чудовищной темы.

Лицо мальчишки оплыло расплавленным воском, быстро превращаясь в слюнявую маску идиота-малолетки. Губы облепила зелень пены, секира упала в пепел, хрупкие пальчики свела судорога – вывязывая рыбацкими узлами, выворачивая ветками-сухоростами, выстраивая языком жестов, которым общаются с Мирозданием нелюдимые аскеты-йогины… Розовые ногти пальцев-самодуров скребли воздух, стопы ног елозили по земле, словно маленький Гангея безуспешно пытался идти, шагать – и все не мог вспомнить, как это делается.

Глаза, рыбьи пузыри, не замутненные ни малейшим проблеском мысли, безучастно уставились в небо. Вернее, левый – в небо; а правый подмигивал Ушанасу, и мороз пробрал многоопытного Наставника асуров от такой шутки. Рот мальчика шлепал губами, сбрасывая клочья пены, по подбороку текла слюна…

Опомнясь, Ганга бросилась к сыну, но опоздала. Суровый аскет, гроза кшатриев, раньше матери успел подхватить ребенка на руки. Поэтому лишь добрый дядя Рама расслышал слова, рваный шепот, что пробился сквозь сиплое дыхание:

– У-у… – еле слышно провыл детский рот, корчась от муки. – Уб-бей… м-меня… пожа…

И обмяк, разом расслабившись. Задышал ровно, глубоко, а слюнявая маска сама собой исчезла, растворилась в чертах обычного детского лица.

Мальчик мирно спал, слегка посапывая носом.

– Спи, малыш, спи, – Рама-с-Топором бережно уложил Гангею на плащ убитого кшатрия (Брихас сообразил расстараться) и обернулся к Ганге. – С ним все в порядке.

А в ушах палача кшатры еще звенело: "Пожа…"

Пожалуйста?

Пожалей?!

– В порядке?! – эхом раздалось в ответ с дальнего конца поляны. – Вот уж дудки! Нет у вас никакого порядка!

Все обернулись и узрели выбиравшегося из кустов человека. Был незваный гость тощ, как хвощ, грязен до пределов возможного, и облачен в какие-то совершенно невообразимые лохмотья. Вместо пояса талию его трижды обвивала дохлая кобра, свесив клобук к левому бедру. Всклокоченная шевелюра торчала во все стороны иглами дикобраза; в деснице человек держал, ухватив за чуб, отрубленную голову. Похоже, мимоходом подобрал, сокровище, благо трупов вокруг хватало – добрый Рама-с-Топором потрудился на славу!

Но если не с первого, то со второго взгляда становилось ясно: головы человек собирал давно и целенаправленно – на шее у него, постукивая друг о друга, болтались гирляндой шесть или семь черепов.

Два детских, судя по размерам.

Болтались и весело скалились по сторонам.

– Обильно Поле Куру, – уверенно сообщил жутковатый пришелец, направляясь к собравшимся на поляне, – порядка ж нет как нет! И что самое забавное – не будет. Ныне, присно и вовеки веков. Ом мани! ("…падме хум!" – машинально откликнулись брахманы). Покойников надо складывать аккуратно, рядком, или в крайнем случае штабелями: так и жечь опосля сподручнее, и головы по кустам разыскивать не надо. А то пока я эту красавицу нашел – умаялся! Зато гляньте, какой череп, череп-то какой! Арийский!

Человек явно надеялся, что присутствующие разделят его восторг.

Однако на разделение, мягко выражаясь, восторга решился один Парашурама:

– И впрямь, благочестивый Дурвасас, череп хоть куда! Рад, что услужил тебе и помог заполучить эту редкость!

– Вот! Вот кто меня понимает! – прослезился любитель чужих черепов. – Рамочка! Сокол мой ясный! Дай я тебя приголублю!

И приголубил.

Минут пять голубил, не меньше, всего обслюнявил и измазал в саже, хотя испачкать Раму после бойни – это вам не океан мутовкой вспенивать…

– А вы? Почему это вы не приветствуете меня, как подобает?!

Первым опомнился Словоблуд: бросившись вперед быстрее лани, и даже быстрее, чем позволял возраст, он почтительно припал к стопам оборванца. Вслед за ним и Ушанас, и даже богиня Ганга последовали примеру Наставника богов, проявив должную почтительность к наглому бродяге.