Наследница Магдалины (Наследство Магдалены) - Чедвик Элизабет (е книги TXT) 📗
Прозрачный, приятный голос заставил Клер повернуть голову, и она встретилась с кристально чистым взором катарки. И снова увидела свое отражение, но теперь уже совершенно с другого угла.
— Сколько ему?
Клер не стала спрашивать, откуда этой женщине известен пол ребенка.
— Он родился осенью, — пробормотала она. — И мой муж рыдал у моей постели, и одежды его были залиты кровью убитых им, — эти слова пришли ей на ум, словно бы она громко произнесла их вслух. Она заметила, как удивленно поднялись брови катарки. — Я... я, — стала заикаться, совершенно сбитая с толку Клер. Гильом перестал сосать грудь, и она поспешила прикрыть свою наготу.
— Можно мне его подержать?
Немножко помедлив и поборов в себе страх, Клер протянула дитя прекрасной незнакомке. Брижит стала баюкать младенца и что-то тихонько нашептывать. Чрево и грудь сладко заныли. Вскоре ему уже не понадобятся пеленки, она уже сейчас чувствовала, как его маленькое тело пытается от них освободиться.
«Точно так же и я пыталась высвободиться из-под докучливой опеки», — подумала она, смерив взглядом Кретьена и безмолвно-сурового Матье.
— Вы не должны бояться за своего сына, — сказала она Клер. — Эта война отразится на его жизни, но судьба его уходит в далекое будущее.
— А вы что, можете видеть будущее? — спросила Клер взволнованным голосом.
— Да, и довольно далекое. Каждый выбирает свою дорогу, но я вижу путь вашего сына со всеми ответвлениями. Он станет взрослым, и у него будут свои дети, — она нежно покачала ребенка и коснулась ладонью его щеки.
— Катары учат, что мир есть зло. Я это понимаю, — промолвила Клер. — Но вот если я приму веру Света, неужели мне придется от всего отказаться? Я ведь умру, если меня разлучат с Гильомом.
— Конечно же, вам не надо от него отказываться, — покачала головой Брижит. — Только избранные заходят так далеко, но даже тут есть свои особенности. Например, Кретьен из Безье приходится мне дядюшкой. Он ярый катар, но он очень меня любит и заботится обо мне точно так же, как и я о нем. У вас не должно быть чувства вины за любовь к сыну или мужу.
Клер быстро покраснела. — Неужели вы способны видеть насквозь? — ее нижняя губа задрожала.
— Неужели наши души обнажены перед вами?
Брижит осторожно вернула Гильома в руки матери.
— Нет, я вижу далеко не все. Иногда я закрываю свое внутреннее восприятие мысленной занавеской. Порой это необходимо, иначе я давно сошла бы с ума. — Немного помедлив, она добавила: — Я была на вашей свадьбе вместе с дядей и нашим другом Матье. Вы нас не заметили, потому как мы приехали очень поздно. Я тогда ощутила необыкновенное взаимовлечение между вами и вашим супругом. Но мне кажется, что с тех пор вы подрастеряли свои чувства.
Клер нахмурилась:
— С тех пор как умер его отец, Рауль обрел утешение в остром мече. Я еще люблю его, но при мысли, что ему доставляет удовольствие проливать кровь, меня тошнит... Я... впрочем, вы и так, наверное, все видите.
— Ничего, ничего. — Брижит положила ладонь на плечо Клер. — Порой мне тоже хочется рассказать хоть кому-то о том, что мучает меня. И порой мне так одиноко, даже если вокруг много народа, — она вздохнула. — А кровопролитие целиком на его совести, не на вашей. Быть может, он находит утешение в войне, потому что вы не подпускаете его к себе... Я чувствовала...
— Что? — удивилась Клер.
Брижит только головой покачала. Когда ее душа на краткий миг коснулась души Рауля, она ощутила безысходную тоску и острое желание любви.
— Я ощущала его одиночество. У вас есть время подумать, чтобы сделать очередной шаг. А сейчас ваши сомнения делают решение невозможным.
— Как долго должна я ждать?
— Принимайте каждый день своей жизни таким, какой он есть, и вы сами узнаете, когда наступит наиболее подходящий момент.
— Но как? — не понимала Клер. — Как я об этом узнаю?
— А тогда уже не будет нужды спрашивать. Загадочно улыбнувшись, Брижит отвернулась. — А сейчас идите домой, к своему мужу. Он уже волнуется.
Клер передала ребенка служанке и быстрым шагом направилась к выходу. Брижит присела на скамью, чтобы собраться с мыслями. Трудно давать советы, если ты заинтересованная сторона, и когда будущее в любом случае представляется лишь как непроглядная стена пламени.
ГЛАВА 17
Монвалан, весна 1211 г.
Кузня, пристроенная к монваланскому арсеналу, была логовом дракона, наполненным игрою черно-красных теней. Как сказал оружейник Жак, здесь было жарче, чем в постели шлюхи. Этому крепышу исполнилось уже шестьдесят два, но силы в его мощных руках было, как у тридцатилетнего.
Похожий на чертенка, мальчик-подмастерье раздувал меха, в то время как взрослый сын Жана стоял за наковальней и отбивал раскаленный наконечник копья круглым молотком. Пот заливал его мускулистые руки и грудь. Сам Жан сидел рядом в более прохладной оружейной комнате и, то и дело прикладываясь к кувшину вина, нанизывал кольца кольчуги.
Рауль раздвинул плечи, проверяя, не сковывает ли движений переделанная кольчуга. Физические нагрузки за последний год сделали его крупнее, так что кольчуга, деланная для двадцатилетнего Монвалана, оказалась явно тесна. Но попросить Жана добавить несколько новых звеньев было куда дешевле, чем заказывать себе новые доспехи.
Во двор въехала группа всадников. Щурясь на мартовском солнце, Рауль попытался рассмотреть, кто же это. Пегую с белыми ногами лошадь он признал прежде, чем восседавшего на ней всадника. Прошел уже год с тех пор, как он последний раз видел Амьери де Монреаля, но волосы его с тех пор стали совершенно седыми. Его сестра Жеральда ехала рядом на покрытой попоной кобыле. Рауль вспомнил, что зимой она писала, что обязательно приедет навестить его мать, в последнее время сильно страдавшую от кашля. Обрадовавшись, он поспешил навстречу гостям.
Амьери встретил Рауля крепким рукопожатием и оглядел его с ног до головы.
— Я так понимаю, что ты уже слышал новость, — с мрачным видом изрек он.
— Какую? — удивился Рауль, собиравшийся уже было поцеловать Жеральду.
— Так, значит, ты ни о чем не знаешь... А то я было подумал, когда увидел тебя в кольчуге... — он внезапно заикнулся.
— Да я просто новую примерял. Что случилось?!
Амьери смерил его пристальным взглядом.
— Кабаре пал. Пьер Роже сдался два дня тому назад, чтобы спасти свою шкуру. Де Монфор теперь собирается обрушить на нас свою мощь. — Амьери сообщал все это настолько извиняющимся тоном, что создавалось впечатление, будто он лично ответственен за происходящее. — Я думал, ты уже знаешь.
Рауль покачал головой, почувствовав внезапное озлобление.
— Я еще несколько месяцев тому назад говорил графу Раймону. Никаких переговоров с де Монфором зимой. Все это делалось лишь для отвода глаз, а вот теперь он показал свою истинную сущность. Мы должны были перейти в наступление. Мы должны были бить его. Бить до тех пор, пока у него не останется ни единого солдата.
Амьери тяжело вздохнул.
— Тебе легко говорить, Рауль. Но сам посуди, какой из Раймона воин, к тому же он и впрямь желает примирения с Римом. Он поставлен в безвыходное положение.
— Я все понимаю, — тихо промолвил Рауль, — но я знаю и то, что, если мы не объединимся, де Монфор всех нас уничтожит.
* * *
— Ты знаешь, что Жеральда собирается принять консоламентум? — сообщил Амьери. — Она очень привержена катарской вере.
Мужчины уже сняли доспехи и сидели за столом, посреди которого стоял наполовину опорожненный кувшин вина и блюдо с сушеными фигами и изюмом. Протянув ноги поближе к теплу камина, Рауль стал внимательно изучать мыски своих сапог.
— Ну а чему же привержен ты?
Улыбнувшись, Амьери покачал головой.
— Я слишком привержен своим привычкам, чтобы пройти экзамены на звание Совершенного. Я слишком много пожираю мяса, меня еще до сих пор радуют плотские утехи, к тому же я солдат. Слишком много грехов и так мало раскаянья. Жеральда постоянно спорит со мной по этому поводу, но, кажется, даже она поняла теперь, сколь мы разнимся.
