Город для троих (СИ) - Люче Лина (бесплатные серии книг TXT) 📗
- Хуже. У меня такое ощущение, что я догадываюсь об этом.
Старшего мужчину передернуло:
- Давай не будем, - резко сказал он и встал, подходя к перилам. – У нее и так достаточно поводов нас ненавидеть сейчас.
- Думаешь, она не поймет нас?
- Поймет, конечно. Но не факт, что сразу, - с циничной усмешкой ответил Грей.
Месяц спустя. Ашка.
Один ее ученик, который жил здесь почти год, сказал, что времен года в Городе нет. Но ее не оставляло чувство, словно наступила весна. Словно белое молоко на небе вот-вот вскипит и пропустит лучи солнца, которые расцветят серые лужи, а потом в небе появится радуга. Она даже искала эту радугу взглядом, когда она шла домой с работы, чтобы пообедать в перерыве, но ее все не было.
Невозможно было поверить, но Грей и Лоран оставили ее в покое, и ее жизнь обрела обычный ритм. Ей было позволено сбежать, и хотя первые дни она каждую секунду ожидала незваных гостей, они не являлись. Постепенно Ашка перестала вздрагивать от теней на своей кухне или в спальне. Хотя иной раз ей было даже жаль, что они не приходят – у нее на языке вертелись тысячи ругательств для каждого из них.
Ее грудь и руки, казалось, до сих пор болели от жесткой хватки Лорана, а в ушах, словно зацикленные на повтор, звучали безжалостные приказы Грея: вспоминай, вспоминай. О, она не зря не хотела вспоминать – теперь она это понимала. Ей нельзя было, конечно, так расклеиваться на их глазах, но они не имели никакого права. Никакого права так с ней поступать у них не было, ведь у ее сознания была чертовски веская причина заблокировать эти ужасные воспоминания.
Она вспомнила, как вернулась тогда в Семь миров, чтобы узнать нелепые, ошеломляющие новости. Ее возлюбленный был помолвлен и счастлив, а она даже не могла стать модератором. Это было запрещено на пять лет, как и работа в СБ, как и любая, абсолютно любая приличная работа. Она стала официанткой. Наверное, единственной за всю историю миров официанткой, которая ходила в Пятый. Единственной, кому было запрещено все на свете, включая использование самых элементарных способностей.
Она держалась недели четыре, работала на автомате, пыталась разговаривать с людьми о том - о сем, но потом про нее начали шептаться. Все замолкали, когда она заходила в комнату отдыха, а еще на нее пялились клиенты в кафе. А потом однажды она столкнулась нос к носу с бывшей коллегой, и та вздрогнула так, словно увидела привидение. И жить расхотелось совсем. В мирах не было ничего, ради чего она хотела бы задержаться. А уж нелепое существование в восьмом…
Она ненавидела себя за непрекращающуюся влюбленность в Яльсикара, за невозможность найти иной смысл жизни или хотя бы перестать рисовать его лицо. За неуклюжесть, за глупый поступок, обрекший ее на изгнание и поражение в правах, за все, чем она была. Когда Ашка поняла, что все совершенствование личности на курсах – просто иллюзия, а терпеть себя какой есть она не может ни минуты – пришло ясное решение, что делать. И сомнений не возникало.
Сделать это пришлось дважды. Первый прыжок был страшнее второго – с той самой скалы, где ее арестовали, с площадки торгового центра. Еще до того, как ее тело рухнуло на землю, она очнулась в восьмом. А потом, даже толком не проснувшись, она прямо посреди ночи вышла на балкон и прыгнула со своего одиннадцатого этажа в темноту. На этот раз было очень больно, это даже ошеломило. Но совсем недолго – она не успела додумать мысль, что будет, если она очнется в больнице.
И больше Ашка уже ничего не помнила. Она стала другим человеком на время, которое провела в полисе. Пока Грей не заставил ее вспомнить, как она сама себя убила и поместила в странную тюрьму с вечно серым пасмурным небом, сырым асфальтом и однообразным ландшафтом. И двумя сумасшедшими, которые возомнили, что лучшее нее знают, что ей надо помнить, а что - нет. Зачем ей это помнить? Зачем ей помнить все те глупости, которые она натворила, превратив свою полную, счастливую жизнь в фарс с нелепым и страшным финалом? Зачем ей надо знать, какая она идиотка?
Катя наконец рассказала ей, что хотела. Оказалось – убийство. Ее убили. Нелепо, страшно, но это сделала не она. Просто возвращалась поздно домой. Просто оказалась не в то время не в том месте. Ашка слушала и молчала. «Ну, ничего, ничего. Остался всего год-полтора, и я забуду. Такое облегчение, да?» - приговаривала Катя. Она не переживала, что перестанет быть личностью, которой была. Она хотела забыть, как и многие здесь. Как все.
Ашка тоже хотела бы забыть. Но ей это не светило. А рассказывать никому не хотелось. В ответ на предложение Катьки выслушать она лишь улыбнулась и покачала головой – ей не станет легче от исповеди, ей будет только хуже. Разве может стать легче от того, что еще один человек узнает о ее клиническом идиотизме? Да она даже на конкурсе идиотов заняла бы второе место, как в анекдоте.
Тем не менее, ее преследовало теперь странное ощущение, что все это было не с ней. Казалось, что после смерти у нее началась совершенно новая жизнь, в которой она уже стала другой личностью, пусть даже сохранившей все воспоминания. Особенно приятно было вспоминать момент знакомства с Греем, на улице, и с Лораном – в ее квартире. Эти два идиота почему-то вызывали какое-то тепло на душе, хотя только и делали, что причиняли ей боль и пугали ее. А еще они постоянно действовали силой, особенно чертов француз. За кого они себя принимали? И за кого они принимали ее?
Ее смущало, что она не могла выбрать. С того самого момента, как она, нарыдавшись в спальне Лорана, решила выйти к ним, ее смущало, что она не знала, кто ей нравился больше. Поэтому выйти к ним она не смогла, ведь это бы означало, что надо посмотреть в глаза Грею. И что потом? Извиняться ли и перед кем? Сказать, что произошедшее между ней и Лораном было ошибкой? Но ведь это не было правдой – в тот момент ничего не могло быть более естественным и правильным, и было бы нечестно предавать этот момент, один из немногих бесспорно приятных за всю ее жизнь.
Но и Грея предать тоже было нельзя. Он навсегда останется ее первым и самым нежным. И самым загадочным. Его взгляд – такой властный и такой ласковый одновременно – просто сводил ее с ума. Она очень скучала по нему. Какое-то тепло, казалось, коснулось лица, и Ашка резко подняла голову, но солнца в небе, конечно, не было. Солнца здесь не бывало никогда – о нем говорили только беспамятные старожилы.
Такие ее ученики порой рисовали солнце на улицах города и утверждали, что буквально прошлой неделе стояли солнечные деньки. И что смог вот-вот развеется снова, и тогда потеплеет, и можно будет выбраться за город на пикник. Иногда эти разговоры пугали ее, в другой день она завидовала тем, кто мог вспомнить пикник «на прошлой неделе» или запланировать его на следующие выходные. Почему бы и нет, если это делало людей счастливее? С такими мыслями приходило даже чувство обделенности.
Ноги вдруг отказались дальше идти, и Ашка почувствовала, что ей надо срочно сесть. Ее вдруг охватил приступ апатии и отчаяния, и даже обедать расхотелось. Она бы просто посидела здесь, а потом можно было бы возвращаться на работу. Оглянувшись по сторонам, скамейки поблизости она не нашла, но на другой стороне улицы вдруг заметила качели на дереве. Они показались такими симпатичными, что Ашка даже удивилась, как не замечала их раньше: на белых толстых веревках с изящными затейливыми узлами, висела широкая, хорошо ошкуренная, свежая и очень удобная на вид доска.
И выглядели эти качели так заманчиво, что ноги сами понесли ее к ним, а через минуту она уже раскачивалась, усердно наклоняясь вперед и назад, помогая себе ногами. А когда удалось разогнаться, и качели стали взлетать высоко над землей, она подняла голову, глядя в небо, как в детстве. И на пару мгновений отчаяние отпустило, и стало легче. А потом она закрыла глаза и позволила своему аттракциону замедлиться.
- Если ты хотела увидеть меня, могла бы просто позвонить.
