Тайна старой девы - Марлитт Евгения (книги полностью бесплатно .txt) 📗
С тех пор у меня не было большего желания, как уничтожить все эти недостойные образчики человеческого духа, и я сожгла все ее бумаги, милый Франк!
Последние слова она сказала, повысив голос.
— Мама! — с ужасом воскликнул профессор и бросился к ней.
— Что, сын мой? — гордо спросила она его. — Ты, видимо, хочешь меня упрекнуть в том, что я лишила тебя и Натанаэля этого драгоценного наследства? Успокойся, я давно решила возместить эти несколько талеров из моих собственных сбережений.
— Несколько талеров? — повторил адвокат, дрожавший от злости и негодования. — Госпожа Гельвиг, вы будете иметь удовольствие заплатить вашим сыновьям пять тысяч талеров!
— Пять тысяч талеров? — засмеялась госпожа Гельвиг. — Это забавно! За жалкие бумаги!.. Не ставьте себя в смешное положение, милый Франк!
— Эти жалкие бумаги обойдутся вам очень дорого, — повторил молодой человек, стараясь овладеть собой. — Завтра я вам представлю записку покойной, в которой указана ценность собрания автографов в пять тысяч талеров, не считая рукописи Баха. Вы не можете себе представить, в какое ужасное положение вы поставили себя перед наследниками Гиршпрунгов, уничтожив это действительно бесценное произведение. Иоганн, я напомню тебе мое мнение, высказанное несколько недель тому назад, — лучших доказательств тебе не найти.
Профессор ничего не ответил. Он стоял у окна и смотрел в сад. Трудно было понять, насколько подействовало на него замечание Франка.
Сначала казалось, госпожа Гельвиг начала понимать, что навлекла на себя большие неприятности. Ее осанка утратила непоколебимую уверенность, губы, на которых она старалась сохранить язвительную насмешку, искривились. Но разве она раскаивалась когда-нибудь в своих поступках? Госпожа Гельвиг быстро овладела собой.
— Я напомню вам, господин адвокат, ваши недавние слова, — сказала она холодно. — О покойной говорили, что она была безумна. Мне не трудно будет доказать это... Кто же посмеет заявить, что эта смешная опись не была создана в минуту умопомрачения?
— Я! — решительно воскликнула Фелисита. — Я стану отражать от усопшей эти нападки, пока у меня есть силы, госпожа Гельвиг. Никто не имел более здравого и светлого образа мыслей, чем она, хотя мои показания, конечно, не примут во внимание. Но ведь сохранились еще папки, в которых лежали автографы. Я спасла их! На папках есть опись, и напротив автографа с точностью указано, от кого и за какую цену он куплен...
— Я вырастила прекрасного врага! — сказала госпожа Гельвиг. — Но теперь я расправлюсь с тобой. Ты осмелилась так дерзко обманывать меня! Ты ела мой хлеб и в то же время потешалась надо мной. Прочь с моих глаз, обманщица!
Фелисита не двинулась с места. Она побледнела как мертвец.
— Я заслужила упрек тем, что обманывала вас, — сказала она с самообладанием, достойным удивления. — Я умышленно молчала и скорее дала бы замучить себя до смерти, чем сделала бы какое-нибудь признание, — это правда... Но это решение легко можно было поколебать, достаточно было одного доброго, сердечного слова, одного доброжелательного взгляда... Мне было очень неприятно скрывать мои поступки. Но это не было преступным обманом. Кто назвал бы обманщиками первых христиан, которые, несмотря на запреты, тайно собирались во время гонений? Я тоже хотела спасти свою душу! Если бы я не нашла убежища и защиты в мансарде, то я погрузилась бы в вечную тьму. Желание учиться таилось в моей детской душе. Если бы вы заставили меня голодать, то это было бы не так жестоко, как ваше неутомимое стремление убить мой дух... Я не смеялась над вами за вашей спиной, но я расстроила ваши намерения — я стала ученицей старой девы.
— Вон! — закричала, не владея собой, госпожа Гельвиг.
— Погоди, тетечка, — заявила советница. — Ты не должна упускать такой удобный момент. Господин адвокат, вы прекрасно исполнили свою обязанность как страстный любитель музыки, теперь я прошу вас допросить эту особу с таким же пристрастием о том, где находятся недостающее серебро и драгоценности. Если кто-нибудь спрятал их, так это, несомненно, она!
Адвокат подошел к молодой девушке, судорожно ухватившейся за косяк двери, и, предложив ей с поклоном руку, сказал приветливо и серьезно:
— Позвольте проводить вас в дом моей матери?
— Ее место здесь! — вдруг громко и решительно произнес молчавший до сих пор профессор. Он стоял, гордо выпрямившись, рядом с Фелиситой, крепко держа ее за руку.
Молодой Франк невольно отступил назад. Оба молча обменялись взглядами, в которых не осталось и следа прежней дружбы.
— Браво! Два рыцаря сразу! Это очаровательно! — воскликнула советница, язвительно расхохотавшись.
— Кажется, мне сегодня второй раз приходится напоминать о прошлом, — прервал затянувшееся молчание сильно раздраженный адвокат. — Ты должен припомнить, Иоганн, что по отношению ко мне ты отказался от своей власти...
— Я этого не отрицаю, — ответил профессор. — Если ты хочешь узнать о причинах моей непоследовательности, то я к твоим услугам, но только не здесь.
Он увлек молодую девушку в сад.
— Вернитесь теперь в город, Фелисита, — сказал он, и его прежде холодные, стальные глаза сердечно посмотрели на молодую девушку. — Это будет ваш последний бой, бедная Фея! Еще одну ночь вы должны провести в доме моей матери, а с завтрашнего дня для вас начнется новая жизнь!
Глава XXIII
Фелисита быстро покинула сад. Профессор ошибался: не только ночь, но и вечер не должен был застать ее в старом доме... Теперь наступил момент, когда она могла проникнуть в комнату тети Кордулы. По дороге она встретила старую кухарку, которая несла в сад ужин. Значит, в доме оставался один Генрих. Девушка вошла в людскую и взяла ключ от кладовой.
— Что ты собираешься делать, Феечка? — удивленно спросил Генрих.
— Хочу вернуть твою честь и мою свободу! Карауль хорошенько дом, Генрих!
— Но ты не сделаешь какую-нибудь глупость, Феечка? — крикнул он ей вслед, но девушка уже ничего не слышала.
Над головой Фелиситы, когда она шла по верхнему коридору, завывал и свистел ветер. Она высунулась в окно. Ветер перехватил дыхание, заставив ее на минуту отступить назад. Фелисита подождала, когда ветер ослабнет, и вылезла на крышу. Если бы в этот момент кто-нибудь увидел бледное, решительное лицо с крепко сжатыми губами, то понял бы, что молодая девушка вполне осознает ту страшную опасность, которой она подвергается.
Она побежала по крошащейся черепице, и у нее ни на минуту не потемнело в глазах. Но бушующий враг не давал ей отдохнуть: послышался резкий свист, и вихрь обрушился на дом с новой силой. Дверь на галерею распахнулась, горшки с цветами попадали на пол, и старые стропила задрожали под ногами Фелиситы. Но она уже успела достигнуть галереи и схватиться за перила. Вихрь рвал ее волосы, точно собирался развеять их по воздуху, но сама девушка стояла твердо. Наконец она перелезла через перила и оказалась па галерее...
Сзади нее бушевала и свирепствовала непогода, но Фелисита ничего не слышала. Опустив руки, стояла она в комнате, обвитой плющом: девушка видела ее в последний раз... Невозмутимые бюсты казались ей знакомыми и вместе с тем чужими. Раньше они оживляли эту комнату, а теперь просто служили ей украшением. Они одинаково равнодушно смотрели и на кокетливую советницу, и на залитое слезами лицо молодой девушки. Но все-таки комната выглядела такой же уютной, как и при жизни тети Кордулы. На рояле не было ни одной пылинки, цветы оставались такими же свежими, и за ними, видимо, ухаживали хорошо. Только у окна вместо рабочего столика стоял письменный стол профессора.
Краска стыда залила лицо Фелиситы. Она как вор стояла в его комнате. Кто знает, какие письма и бумаги лежали на его столе. Он беззаботно оставил их, у него ведь был в кармане ключ от комнат...
Молодая девушка бросилась к шкафу. Там, на боковой стенке, среди резных украшений, находился почти незаметный металлический штифтик. Фелисита сильно нажала на него, и дверца потайного отделения открылась. Именно здесь хранились недостающие драгоценности, в углу стояла коробка с браслетом, а рядом с ней — маленький серый ящик...
