Бог в человеческом обличье - Коган Татьяна Васильевна (библиотека электронных книг .TXT) 📗
Он шатался по комнате, не зная, что делать: то ли засесть за инструменты, то ли заорать во все горло о своем отказе подчиняться. Неопределенность снова сдавила грудь. Илья порывисто втянул воздух, пытаясь совладать с приступом отчаяния. Он чувствовал себя выжатым и разбитым. Если его хотели свести с ума, то у них это здорово получалось. Илья подошел к синтезатору, несколько минут молча смотрел на клавиши, а потом лег на пол…
Все осточертело. Эти стены. Неизвестность. Отсутствие музыки. Хочется заснуть и проснуться в собственной квартире.
Позднее утро. Он лежит в кровати и одним глазом наблюдается, как Марина собирается на работу. Сбрасывает шелковый халат, остается в одном нижнем белье – белых трусах и спортивном бюстгальтере. Илья не понимал, зачем она носит лифчик. Грудь небольшая и упругая, поддерживать ее без надобности. Разве что скрыть вызывающе торчащие соски… Марину бесила эта пикантная особенность ее тела. Пациенты в больнице слишком бурно реагировали на лечащего врача, поэтому жене приходилось ограждать себя от утомительных посягательств.
Странно, он ведь никогда не ревновал ее… В самом начале отношений они были все время вместе, и ревновать он мог лишь к себе самому. Затем, когда страсть утихла, он не задумывался над тем, что у Марины может возникнуть мысль об измене. Илья был крайне самоуверенным малым и не допускал даже гипотетического предположения о неверности жены. Она любила его слишком искренне, слишком явно…
Марина стоит к нему спиной, роется в шкафу, колеблется, что же надеть. Илья трет глаза и уже открыто пялится на ее подтянутые ягодицы. Жена застегивает молнию сзади на юбке. Ее лопатки трогательно сходятся вместе. Она хрупкая и изящная. Раньше они постоянно занимались сексом. А потом Илья перестал видеть в ней любовницу. И стал видеть родного человека.
«– Дорогая, ты чувствуешь это? Чувствуешь искорку между нами?
– Да, милый.
– А я нет. Твои вещи в прихожей, такси приедет через час…»
Конечно, он подумывал о расставании. Он больше не испытывал к жене физического влечения. Было бы честно отпустить ее, дать шанс начать новую жизнь с другим человеком, который будет ценить ее и желать. Но каждый раз, когда возникала подобная мысль, Илья понимал, что не готов отказаться от Марины. Он дорожил ею. Не так, как она того заслуживала, но все-таки дорожил. С ней было комфортно и тепло.
«Вы что-то потеряли. Наверное, гребаный стыд…»
Илья лежал на полу, раскинув в стороны руки и вперив в потолок бессмысленный взгляд. Знакомишься с девушкой и считаешь, что встретил ту самую, единственную. Начинаешь заниматься музыкой и думаешь, что нашел свое призвание. Проходит несколько лет, и девушка уже не вдохновляет, а с музыкой не складывается. Кто же он в итоге? И чего ему не хватает?
Он закрыл глаза и вскоре провалился в беспокойную, чуткую дремоту.
Вероятно, сон оказался не достаточно чутким – иначе Илья бы услышал, как распахнулась дверь. Его резко вздернули на ноги, напялили на голову проклятую повязку и усадили на стул. Левую руку выкрутили за спиной, правую прижали к столу. Он ощутил под пальцами гладкую деревянную поверхность и вдруг закричал от неожиданной острой боли. Перед глазами поплыли цветные круги, и он едва не потерял равновесие. Боль, источник которой находился в самом центре ладони, мгновенно распространилась на всю руку и плечо. Илья сжал челюсти, чтобы не застонать. Дернулся из захвата и, к своему удивлению, не почувствовал сопротивления. Его больше не держали.
Послышались быстрые шаги. Хлопнула и закрылась дверь. Илья сдернул повязку. Его правая ладонь была прибита к столу длинным гвоздем. Рядом лежали три фотографии, распечатанные на листах А4. Первый снимок запечатлел Марину, выходящую из подъезда их дома. На ней любимая спортивная кофта и джинсы. Она достает из кармана ключи и смотрит куда-то в сторону.
На снимке подпись печатными буквами:
«Завтра этот гвоздь окажется у нее в голове».
«Или у него», – прочитал Илья на второй фотографии, где Андрей в кожаной косухе и с банданой на голове садился в машину.
«Или у него», – на третьей фотографии Матвей стоял возле школьного двора, очевидно, поджидая племянницу, и с кем-то говорил по телефону.
Стены покачнулись и изменили форму. Искаженный мир закрутился, все быстрей и быстрей и – бум! – снова замер. Илья сглотнул застрявший в горле комок и перевел взгляд с фотографий на пробитую ладонь. Шляпка гвоздя торчала в трех сантиметрах от кожи. Крестовский ухватился за нее и рванул вверх, едва не взвыв от боли. С первого раза вытянуть гвоздь не получилось. Выждал несколько секунд и, стиснув зубы, повторил попытку. Гвоздь поддался и, выскользнув из пальцев, упал на пол, ударился о ножку стола и откатился в сторону.
Ранка была маленькая, но крови натекло столько, будто на столе разделывали мясную тушу. Уголок бумажного листа окрасился красным и стал увеличиваться в размерах. Илья переложил фотографии на кровать.
На бортике ванной обнаружились антисептическая мазь, бинт и упаковка лейкопластыря. Он включил теплую воду, промыл рану с мылом (крайне неприятная процедура), намазал мазью и заклеил с двух сторон пластырем. И только потом осторожно подвигал кистью. Пальцы послушно согнулись и разогнулись. Функциональность руки не пострадала. Гвоздь прошел аккуратно между фалангами, не задев кость. Единственный дискомфорт причиняла боль – горячая, пульсирующая. Анальгетик похитители не оставили.
Черт с ним, с анальгетиком. Каким-то магическим образом эта острая точечная боль вывела Илью из апатии. Для музыканта повредить руки – одна из фобий. А он не только не запаниковал, а, наоборот, собрался. Шелуха, заполнявшая мозг минувшие сутки, выветрилась, оставив лишь единственную мысль. Намерение. Цель.
Нужно сочинить песню.
Он не имеет права рисковать жизнью родных людей.
Крестовский остановился перед кроватью и посмотрел на фотографию жены. Волосы собраны в хвост, лицо сосредоточенное и немного грустное.
Он помнил ее счастливой и дерзкой. Когда это было? Лет семь назад? Ночной город переливался огнями. Стояла поздняя осень. Они брели по улице, держась за руки; их длинные тени шагали рядом с ними по асфальту. Желтые фонари отбрасывали тусклые отблески на темные ветви деревьев. Пахло зимой и кофейными зернами.
Они миновали площадь и свернули в маленький сквер, где Илья отыскал свободную скамейку и усадил Марину к себе на колени. Ему было двадцать лет. Он жил в красивом городе и любил красивую девушку. Счастье переполняло его.
Марина запрокинула голову вверх, пытаясь разглядеть звезды. Рыжая волнистая прядь упала ей на лоб. Илья поцеловал ее прямо в непослушный локон.
– Чего ты? – улыбнулась Марина. В ее глазах танцевали огоньки.
– Ничего. Хорошо с тобой.
Она кивнула и потерлась носом о его щеку. Он почувствовал невероятную нежность.
…Это был порыв, внезапный и неожиданный для него самого. Он приподнял Марину и опустил на скамейку рядом с собой.
– Подождешь пять минут?
– Куда ты? – встрепенулась она.
– Я сейчас. Я быстро.
Вдалеке, на фоне сине-серого неба, мерцали башни международного делового центра. Илье всегда нравились высокие здания. От них исходила особенная энергетика. В каждой вытянутой громадине скрывались тысячи жизней; все вместе они создавали неповторимую, мощную симфонию.
Он свернул за угол, прошел несколько метров и нырнул в цветочный магазин. Выбрал букет белых роз с крошечными упругими бутонами и поспешил обратно. Марина с интересом следила за его приближением. Подойдя к ней, он опустился на одно колено, вручил цветы и попросил выйти за него замуж. Она долго нюхала розы, закрывая букетом зардевшееся лицо. Потом оторвалась, посмотрела странным взглядом и, чуть помедлив, ответила «да».
Илья вздрогнул – ему вновь почудилась та самая мелодия, которую он недавно слышал. Она звучала так же тихо, но гораздо отчетливее. Он задержал дыхание, чтобы не упустить ни одной ноты. Что это за композиция? Она казалась чужой и одновременно знакомой. Мелодия завораживала, вибрировала от напряжения. В ней угадывались смятение, отчаяние, робкая надежда на чудо. Еще секунда, и он ухватит ее, поймает дрожащий мотив. Поймет, откуда она и кто ее создал. Эта музыка так безупречно копировала его эмоции…
