Ельцин - Минаев Борис Дорианович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .TXT) 📗
Эта странная логика их отношений еще нуждается в расшифровке, в разгадке. Но каковы же были реальные результаты политического усиления Андропова? В чем была его основная стратегия, как государственного деятеля?
Я бы назвал эту стратегию мобилизационной.
И знаменитая «борьба с коррупцией» — лишь часть мобилизационной внутренней политики, и объявленная Горбачевым антиалкогольная кампания (которая целиком вписывается в андроповскую концепцию «жесткой власти»), и борьба «за трудовую дисциплину», которая началась в недолгие месяцы правления Юрия Владимировича, — все это кусочки, фрагменты целого.
А «целое», увы, было таким: подготовить общество к предвоенной конфронтации. Именно этот курс на будущую неизбежную войну, по крайней мере, на гораздо более жесткую внешнеполитическую борьбу (взамен брежневской «разрядки»), на мой взгляд, был для Андропова ключевым. Его вехи — агрессия в Афганистане, новый виток гонки вооружений, борьба за очень жесткий государственный порядок внутри страны.
Брежневский СССР воспринимался Западом как неизбежная часть целого, мировой системы. Но с того момента, когда так невероятно усилился Андропов, начался кризис в отношениях между Востоком и Западом. Именно этот кризис привел к лихорадочной горбачевской «перестройке», завел страну в тупик, в конечном счете похоронил СССР.
Вместо врастания Советского Союза в мировую экономическую систему (что уже началось при Брежневе, когда объемы торговых контрактов росли, продавали нефть, покупали зерно, технику, и не только) СССР постепенно начинает скатываться в экономическую яму.
Возможно, это лишь один из вариантов ответа на мучающий всех нас вопрос — когда и как начался глобальный, системный кризис советского строя? Но чем больше вариантов — тем вернее мы когда-нибудь приблизимся к истине.
Год 1984-й.
Теперь уже социалистические страны бойкотируют Олимпиаду в Лос-Анджелесе. Гибель южнокорейского пассажирского «боинга», который был сбит нашим истребителем, окончательно омрачила отношения с Западом. В это же самое время (середина 80-х) падает цена на нефть, а вместе с ней — и показатели добычи нефти в СССР. Меж тем новый президент США Рейган резко посягает на еще одну «святая святых» советской внешней политики — пытается нарушить паритет в области вооружений. Без нефтедолларов догонять США в широко разрекламированной космической военной программе очень тяжело. Советское военное производство и так съедает одну треть бюджета.
Страна встает в бесконечную очередь за «дефицитом». Дефицитом является всё: от хрусталя и золота — до туалетной бумаги, мяса, сыра и колбасы.
И все это — на фоне непрекращающейся череды смертей высших руководителей, когда всем становится вдруг понятно, что во власти творится что-то не то. Что нет самого механизма передачи этой власти.
В это же самое время на головы советских людей обрушивается всё новая идеологическая белиберда. Сегодня трудно это представить, но в 1984 году открываются уголовные дела за просмотр домашнего видео; запрещают слушать или исполнять рок-музыку (некоторые рок-музыканты и их менеджеры оказываются под следствием, на грани ареста, или уже за решеткой). Вводится ограничение на размер приусадебных участков (в который раз за послевоенный период); запрещают продавать клубнику на рынке «по спекулятивным ценам».
То же и в идеологии: запрещают писать то, что еще вчера было вполне допустимо, запрещают упоминать в печати тех, кто еще вчера составлял гордость советской культуры (Любимов, Аксенов, Кончаловский). Борьба с диссидентами и со всем «диссидентским» взмывает на новый виток. Брежневская относительная вольготность навсегда уходит в прошлое.
Но однозначно определить начало 80-х как «мрачную эпоху», пожалуй, все-таки невозможно. Политика и будничная жизнь людей уходят все дальше друг от друга, между ними целая пропасть. Вот простой вопрос — какие кинопремьеры в 1984 году стали самыми запоминающимися? «Жестокий романс» Эльдара Рязанова и «Любовь и голуби» Владимира Меньшова. Фильмы про любовь. Фильмы, абсолютно лишенные советских стереотипов. Что в них главное? Простые чувства. Ощущение незамысловатого жизненного уюта, уникальности частного существования.
И не случайно таких фильмов было в том тревожном году больше всего, по крайней мере, они больше запомнились.
Вот это главное наследие брежневской эпохи — некая аморфная успокоенность, застывшая общественная атмосфера — будет потеряно уже в ближайшие пару лет.
Для «простых советских людей» этот слом эпох не казался таким уж очевидным. Но для первого секретаря Свердловского обкома наступила пора делать решающий выбор.
И в его личной карьере, и в жизни страны близилась некая критическая точка.
…Однажды, в начале зимы 1977 года, Наина Иосифовна встретилась со своей институтской подругой. Подруга преподавала в УПИ, куда год назад поступила старшая дочь Ельциных. Она поспешила порадовать Наину Иосифовну: ее девочка такая способная! Лена лучше всех решает задачи, всем помогает делать «начерталку»! Все в группе учатся по ее конспектам!
Что-то в интонации преувеличенного восторга не понравилось Н. И., и она осторожно спросила: ну а что тут такого? Лена всю жизнь получала одни пятерки, еще во втором классе отказалась от маминой помощи с уроками… Да как же ты не понимаешь, продолжала восхищаться ее однокурсница, у нас на кафедре все уверены, что дочка первого секретаря поступила по блату! Иначе, мол, и быть не может!
«Как видишь, может».
Этот разговор Н. И. вечером пересказала дома Лене и Тане.
Таня, всю зиму выбиравшая, куда поступать, вдруг наотрез отказалась учиться в Свердловске: «Не хочу, чтоб на меня показывали пальцем».
Это был настоящий удар для Наины Иосифовны.
— Куда же ты собираешься поступать? Где ты намерена учиться?
— Не в Свердловске!
Через пару месяцев Таня, упорно изучавшая справочник для поступающих, выбрала МГУ, факультет вычислительной математики и кибернетики (ВМК). В Уральском политехническом и Уральском университете такого факультета еще не было. Кибернетика в СССР была абсолютно новой, лишь недавно разрешенной научной дисциплиной.
— Да ты же не сдашь экзамены!
— Тогда и приеду, — хладнокровно отреагировала Таня.
Наина Иосифовна стала наводить справки у подруг, дети которых уже учились в Москве. Она не могла себе представить, что Таня, абсолютно домашний ребенок, окажется в незнакомом городе одна, без друзей, без родственников, «без никого». Думать об этом было просто невыносимо.
Но отец неожиданно поддержал младшую дочь.
— Если решила, пусть едет! — заявил Б. Н. на семейном совете. Таня была счастлива.
Первый экзамен в МГУ, письменную математику, она сдала на тройку. Кстати, на этом экзамене отсеялась половина из поступавших. Из оставшейся половины несколько человек сдали на «пять» и на «четыре». Все остальные получили «три». Тройка — это было вполне нормально.
Наина Иосифовна не знала, радоваться или огорчаться. Скорее, обрадовалась. Ей так не хотелось, чтобы дочь оставалась в Москве! Но она недооценила Танин характер. Устную математику Таня сдала на «пять». Ей задавали все новые и новые дополнительные вопросы, но она выдержала. Физика — тоже «пять». Сочинение — «четыре». Поступила!
Таниной головой, упорством, характером можно было гордиться. Но горечь от разлуки была слишком велика. И действительно, домашний ребенок в первый год жизни в Москве почувствовал серьезный дискомфорт. «Я никак не могла привыкнуть к Москве, — рассказывала Таня. — Прежде всего привыкнуть к людям. Они показались мне закрытыми, вечно спешащими и, честно говоря, высокомерными. На нашем курсе, по крайней мере, москвичи держались особняком, отдельно от иногородних».
И в Москве Таня продолжала держать свою линию: в ответ на вопросы однокурсников о том, кем работает в Свердловске папа, отвечала: «Строителем».
